Двоеверие как феномен русской культуры

 

 

МИНОБРНАУКИ РОССИИ

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«ВОЛГОГРАДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ

УНИВЕРСИТЕТ»

Факультет подготовки инженерных кадров

Кафедра истории, культуры и социологи

 

 

 

 

 Контрольная  работа по культурологи по теме № 4. 36.

 
 Двоеверие как феномен русской культуры.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                                             Выполнил:

                                                                     студент группы ФПИК – АТЗ-111

                                                                       Журавлев А.А  

                                                                       Проверил:

                                                                       Доц. Естрина О.В.

 

 

 

 

 

 

Волгоград 2013

 

Содержание

 

 

 

Введение

 

Актуальность. Совсем недавно православный мир праздновал знаменательную дату: 1020-летие крещения Руси. В связи с этим большой интерес приобрела эта тема не только у исследователей всех специальностей, имеющих прямое или косвенное отношение к изучению этих событий, но и простых людей. Попытаемся внести свою лепту в этот процесс.

Исследовательские задачи. Целью данной работы является анализ религиозно-мировоззренческих и социокультурных аспектов христианизации раннесредневековой Руси. Рассмотрение общих вопросов изучения массовой религиозности, истории исследований в области русских религиозных древностей и основных проблем взаимодействия христианства и языческих верований в IX-XI вв.

Исследование новой религиозности только начинается, но изучение этого феномена является актуальной задачей современных исследователей в разных областях науки: религиоведения, психологии и культурологии.

Периодам кризисов присущи идеализация и мифологизация своего прошлого. Идеализация оптимистического жизнеутверждающего мировосприятия, присущего миру славянского язычества, дает определенный стимул к развитию. К моменту обретения Украиной независимости, у нее не оказалось собственной системы мировоззрения, которая, придя на смену прежней, не уступала бы ей по масштабу. Обращение к религиозным ценностям в условиях идеологической нестабильности, а порой и вакуума, - явление вполне закономерное[6,стр.39].

 

 

Двоеверие

Принятие христианства и приобщение Древней Руси к западноевропейской книжной культуре не могло не породить проблемы взаимодействия языческой традиции и новых культурных приобретений. Принято считать, что это взаимодействие проявилось в специфической форме двоеверия, якобы принципиально отличавшего древнерусскую (а затем и собственно русскую) культуру от культур прочих народов. Попытаемся разобраться, так ли это. Прежде всего, следует обратить внимание на то, что сам термин «двоеверие» практически не определен. Разные авторы используют его в самых различных значениях[1,стр.423]. Обычно под ним имеется в виду «оязычивание» христианства. Под влиянием мощных языческих пережитков христианство на Руси якобы получило специфическую окраску, резко отличающую его от всех прочих течений христианства. На интуитивном уровне восприятия такая точка зрения представляется вполне оправданной. Действительно, русское христианство отличалось от близких ему по происхождению конфессий. Однако с не меньшим успехом то же самое можно сказать и обо всех прочих течениях христианства. Вопрос в том, явилось ли именно восточнославянское язычество единственным (или основным) определяющим фактором в формировании самобытности русского христианства? Поскольку сам термин «язычество» (фактически - нехристианство) не вполне определен, такой подход допускает произвольное расширение явлений «двоеверия». Другим моментом, затрудняющим изучение процессов взаимодействия различных традиций в рамках древнерусской культуры, является попытка жестко связать «народную» культуру элиты - с христианством, а также стремление противопоставить их друг другу. Под влиянием ленинского учения «о двух культурах в каждой национальной культуре», в советской историографии подобной поляризации был придан политический характер. Между тем, даже вполне официально настроенные историки считали, что княжеско-дружинная культура средневековой Руси включала в себя и народную культуру: во-первых, творцами всей материальной стороны феодального быта были мастера из народа, а, во-вторых, народная струя проявлялась в сказках, былинах, народных празднествах, входивших неотъемлемой частью в культуру дворцов и усадеб.

Так же прежде отмечалось, что христианство довольно рано пустило глубокие корни в лоне культуры «низов». Одним из следствий подобного подхода стала усиленная разработка языческой тематики в изучении истории культуры Древней Руси: ясно, что если большинство жителей Древнерусского государства по своим убеждениям не были христианами, то они не могли быть никем иным как язычниками. При этом они, однако, продолжали «числиться» христианами[1,стр 452]. Следовательно, они были двоеверными: христианами – «по форме» и язычниками - по существу. Поскольку письменные источники давали для обоснования подобной точки зрения слишком мало материала (к тому же по большей части чрезвычайно смутного и отрывочного), пришлось искать следы двоеверия в этнографических, фольклорных и археологических источниках.

Как правило, основания для изучения «двоеверия» дают аналогии, обнаруживаемые в ранних - явно дохристианских материалах и в текстах (в широком смысле этого слова), относящихся к христианскому времени. К сожалению, подобные сопоставления далеко не всегда могут рассматриваться в качестве надежного фундамента теоретических реконструкций. Причин тому несколько.

Первая из них – слишком «молодой» возраст источников, из которых черпается необходимая историку информация. Вторая причина, в какой-то степени производная из первой - отсутствие надежных критериев для вычленения в этих источниках собственно языческого субстрата.

К сожалению, проверка с опорой на письменные свидетельства не всегда возможна, - средневековые источники редко склонны снабжать нас материалами, освещающими нюансы тогдашних воззрений на археологически отмечаемые детали погребального обряда.

Привлечение более широкого круга источников, с которыми проводится сопоставление, в частности выход за рамки исключительно восточнославянского материала, позволяет сделать выводы: «Присутствие в погребениях XIV-XV вв. и позднее ритуальных сосудов находит вполне христианское объяснение в обряде последнего помазания елеем (рудиментарно здесь только само стремление поместить остающийся сосуд в могилу, а не оставить его на земле). Пепел и зола, осыпающие покойного в глазах верующих символизируют не стихию огня, но прах, в который возвращается бренная оболочка человека, некогда из него же сотворенная... Использование валунов в сочетании с дерновыми ступенями и холмиком и с деревянным крестом апеллировало не к дохристианскому кургану, но к системе образов из последних часов жизни Христа, прежде всего к Голгофе...».

Необходимейшим этапом в работе с всевозможными свидетельствами средневекового «двоеверия» должна быть критика источника, на основе которого делаются выводы о сохранении или проникновении «языческих» представлений в христианский контекст.

При отсутствии письменных данных, синхронных археологическим материалам, можно попытаться привлечь типологический или иконографический методы - для демонстрации хотя бы скрытых формальных корней традиции[3,стр.152].

Конечно, каждый обрядовый элемент требует специального исследования и развернутой характеристики, поэтому ограничимся здесь одним, но весьма показательным примером анализа орнамента и формы раннемосковских белокаменных надгробий. До сих пор исследователи высказывались исключительно в пользу отражения в их орнаментации чрезвычайно древней, дохристианской языческой символики... Ученые при этом опирались, прежде всего, на сходство резных орнаментов и композиций надгробий с приемами украшения деревянной утвари (прялок, вальков, посуды и пр.) в России XVII-XIX вв.

Другими словами, непременным условием доказательства не только «похожести», но и семантического совпадения в каких-то элементах обряда является наличие непрерывного ряда источников, позволяющих непосредственно проследить эту преемственности. Все прочие аналогии могут послужить лишь основанием для догадки, нуждающейся в солидном обосновании.

В средние века, «вторую пору великого мифического творчества», были созданы христианские мифы, в которых вследствие единства психического процесса могли самостоятельно воспроизвестись образы и приемы языческого суеверия[3,стр.32]. Христианские заговоры часто столь похожи на древние языческие заклятия не потому, что повторяют их в новой форме, а вследствие самостоятельного воспроизведения мифического процесса на христианской почве. Стремление приверженцев существования двоеверия любой христианский образ непременно подвести под языческий миф потеряет свою силу, если будут учтены жизненные процессы народного. Мифологи упускают из виду ту «пластическую силу», которая творит в сказке, песне, легенде, не столько развивая их внутреннее содержание (что собственно и принадлежит мифологической экзегезе), сколько их чисто формальную сторону. Очевидно, фольклорные явления нельзя сводить только к мифологии, многое в них может и должно быть объяснено.

С 11 в. термин православного апологетического богословия, обозначавший шаткость, неполноценность христианской веры русских неофитов, по традиции сохранявших преданность элементам языческой культуры. К середине 16 в. понятие двоеверия вырастает в идеологическую концепцию, которая имплицитно исходит из существования некоего идеального христианства. Соединяясь с исторической реальностью, этот идеал неизбежно опошляет себя. Промежуточные между христианским идеалом и реальным бытием позиции, к которым принадлежит реальное христианство, воспринимаются в рамках данной концепции как ущербные и враждебные по отношению к идеалу. Церковь, принявшая концепцию двоеверия, становится стражем границы между «дневной» и «ночной» религиозными культурами. Со второй половины 19 в. термин «двоеверие», сохранив прежнее значение, начал распространяться в светской научной литературе. В советской исторической литературе концепция двоеверия, исходившая из невозможности соединения христианского идеала с жизнью, являлась инструментом дискредитации истории Русского православия. Она оказалась нагруженной идеологическим содержанием и утратила свои методологические функции[5,стр.65]. Наличие в культуре и сознании индивидов двух разных религиозных структур концепция двоеверия интерпретировала как наличие в мировоззрении двух равных религиозных доминант. Однако совершенно очевидно, что языческое мировоззрение, готовое к позитивному восприятию христианства, остается в течение длительного времени доминирующим и интерпретирует новую религиозную систему как продолжение прежней. Смена же языческой доминанты на христианскую отнюдь не свидетельствует о преодолении языческих элементов вообще. В новом контексте они начинают восприниматься как продолжение христианской традиции.

Пришедшее на Русь христианство, становясь внутренней духовной жизнью людей, как оказалось, не исключало из их мировоззрения язычества, но дополняло его. В 11 - 15 вв. в русском христианском быту сложилась норма использовать христианство в качестве особой формы воплощения языческих представлений. Двойственный процесс мифологизации христианских идей и одновременно христианизации язычества не был оригинальным русским явлением, но имел место везде, где проходила христианизация. Этому процессу, в частности, способствовал поток астрологической и гадательной литературы, который вместе с христианской литературой в 10 в. хлынул на Русь из Болгарии и Византии[6,стр.164].

Оцениваемое в этом контексте древнерусское двоеверие, прежде всего, было связано с адаптацией христианских святых к природно-хозяйственным и охранительным функциям языческих богов. На протяжении многих веков христианские святые оценивались как властелины и распорядители видимой природы, покровителями жизни во всех ее проявлениях. Святые Георгий, Лавр, Фрол и Василий покровительствовали скотоводству. В народном православии Дева Мария и св. Лаврентий исцеляли болезни глаз, св. Косьма и Демьян покровительствовали учащимся. Наиболее универсальные функции в этом плане выполнял св. Николай., который фигурировал в массовом сознании как второе лицо после Бога. В этом же контексте в религиозной практике социальных низов многие христианские молитвы стали употребляться как заговоры и заклинания.

Следующий этап христианизации был связан с передачей функций традиционных языческих богов христианским ангелам и святым. Народное православие соединило функции Перуна с образом пророка Ильи. Образ Сварога слился с Иоанном Крестителем; «скотий бог» Волос - со святым Власием; Ярило - со святым Георгием. Языческие духи «низовой» мифологии передали свои функции христианским чертям, а 12 Трясавец (Лихорадок) отождествились с дочерьми Ирода и в качестве темной силы вошли в русскую иконографию. Такую же интерпретацию получили упыри, которые превратились в выходцев с того света, при жизни не веровавших в Христа. Популярный персонаж славянских мифов - русалки - стали восприниматься как души младенцев, умерших без крещения, или же как добровольные утопленницы. Христианство на этом этапе своей эволюции на Руси оказалось организующим и координирующим по отношению к язычеству фактором. Так, на праздник Рождества Христова русские православные устраивали традиционные домашние трапезы в честь божеств Рода и Рожаниц [7,стр.13]. В киевский период через подобную адаптацию к христианству прошли почти все языческие календарные обычаи и праздники.

Из времен Киевской Руси до нас дошли немногочисленные - не более десяти - христианских слов и поучений против двоеверия и язычества. К ним относятся «Слова св. Григория», Поучения Феодосия Печерского «О казнях божьих», «Слово некоего христолюбца и ревнителя по правой вере» и др.. Всем им присущи четыре главных признака. Во-первых, общей для них литературной основой явились византийские тексты, направленные против «эллинского» язычества. Во-вторых, все эти произведения обращены не к язычникам, а к христианам, продолжающим отдавать дань уважения языческим богам. В-третьих, все слова против двоеверия определяют язычество как служение дьяволу. Так, слово «О посте к невежам в понедельник второй недели» (13 в.) сообщает, что многие православные в «чистый» четверг топили бани для давно умерших родственников. Автор слова убежден, что такие бани посещают не предки-покойники, а бесы. В-четвертых, все слова и поучения против двоеверия имеют одинаковую структуру. Все они начинаются с перечисления языческих обрядов и верований, которые осуждаются церковью, и завершаются осуждением язычества как такового, а также примерами небесных кар, которые грозят христианам, пребывающим в грехе двоеверия.