Философия науки

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Содержание. 

1. Введение  …...................................................................................................3 
   
2. Проблема демаркации научного знания: К. Поппер …............................5 
   
3. Теория науки Т. Куна ….............................................................................11 
   
4. Концепция исследовательских программ И. Лакатоса …......................26 
   
5. Теория развития научного знания П. Фейерабенда …............................31 
   
6. Заключение ….............................................................................................37 
   
7. Список использованной литературы …...................................................38 
   

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Введение. 

      Основной  проблемой современной философии  науки, является постепенный кризис идеи демаркации и практически полная потеря понимания специфичности научного познания. В лице методологического анархизма Пола Фейерабенда постпозитивизм во многом приходит к самоотрицанию, отвергая саму возможность существования науки и ее философии. Основой такой эволюции современной философии науки является кризис классического понятия истинности. Выделим два понимания объективности – как объектности и как синтеза объектности и субъектности. Первый вид объективности реализует себя в объектных онтологиях, второй – в рамках субъектных онтологий. Особенностью западной науки, особенно начиная с 17-го века и по 20-й век, является ограничение ресурсов объективности только границами объектного, неорганического, мира. Такой тип объективности оказывается принципиально необратимым на себя, т.е. с его точки зрения невозможно понять, как он сам формируется и развивается. Иными словами, западная наука до сих пор во многом такова, что она не в состоянии научно понять саму себя . В самом деле, научно она понимает только мир объектов и неорганических тел (потому и отстают в своем развитии в современной науке различные гуманитарные дисциплины). Науку создают и развивают субъекты. Отсюда следует, что понять науку – значит понять нечто, создаваемое субъектами, относящееся к миру субъектов. Но как раз этого современное научное знание сделать не в состоянии. Современная наука – это не вообще наука, это лишь некоторый этап развития представлений о научности, объективности и истинности. Именно такое знание философы науки попытались использовать для объяснения науки, и, что не удивительно, потерпели здесь неудачу. Вот в каком смысле, следует расценивать итоги эволюции нео- и постпозитивизма. Такой подход, позволяет увидеть в указанном кризисе и много положительного. Главное, что речь теперь должна идти и не вообще о невозможности создания науки о науке, как это пытается утверждать постопозитивизм, и не о возможности создания науки о науки в рамках только объектного научного знания, как это утверждает неопозитивизм. Можно утверждать следующие два положения:

Философия науки возможна как научное знание (возможна наука о науке) – этот тезис направлен против постпозитивистов.

      Философия науки возможна только в рамках неклассической научной рациональности, объединяющей в себе знание об объектах и субъектах, - тезис против неопозитивистов.  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Проблема  демаркации научного знания: К. Поппер. 

      Из  многочисленных возражений, которые, по всей вероятности, могут быть выдвинуты  против развиваемой мною концепции, наиболее серьезное, пожалуй, таково. Отбрасывая метод индукции, я, можно сказать, лишаю эмпирическую науку тех ее черт, которые как раз и представляются наиболее характерными для нее. А это означает, что я устраняю барьеры, отделяющие науку от метафизических спекуляций. Мой ответ на это возражение состоит в следующем: главной причиной, побудившей меня к отказу от индуктивной логики, как раз и является то, что она не устанавливает подходящего отличительного признака эмпирического, немета физического характера теоретических систем, или, ина че говоря, подходящего "критерия демаркации.

      Проблему  нахождения критерия, который дал  бы нам в руки средства для выявления  различия между эмпирическими науками, с одной стороны, и математикой, логикой и "метафизическими" системами — с другой, я называю проблемой демаркации.

      Эта проблема была известна уже Юму, который  предпринял попытку решить ее. Со времени  Канта она стала центральной  проблемой теории познания. Если, следуя Канту, мы назовем проблему индукции "проблемой Юма", то проблему демаркации мы вполне можем назвать "проблемой Канта".

      Из  этих двух проблем, в которых кроется  источник почти всех других проблем  теории познания, более фундаментальной, на мой взгляд, является проблема демаркации. Действительно, основной причиной, вынуждающей склонных к эмпиризму эпистемологов слепо полагаться на "метод индукции", является их убеждение в том, что только этот метод может дать нам подходящий критерий демаркации. Это утверждение в особенности относится к тем эмпирикам, которые шествуют под флагом "позитивизма".

      Позитивисты прежних времен склонялись к признанию  научными или законными только тех  понятий (представлений или идей), которые, как они выражались, "выводимы из опыта", то есть эти понятия, как  они считали, логически сводимы к элементам чувственного опыта — ощущениям (или чувственным данным), впечатлениям, восприятиям, элементам визуальной или слуховой памяти и так далее. Современным позитивистам удалось выработать более ясный взгляд на науку. Для них наука — не система понятий, а система высказываний. В соответствии с этим они склонны признавать научными или законными только высказывания, сводимые к элементарным (или "атомарным") высказываниям об опыте — "суждениям восприятия", "атомарным высказываниям", "протокольным предложениям" или еще чему-либо подобному. Очевидно, что подразумеваемый при этом критерий демаркации тождествен требованию построения индуктивной логики.

      Поскольку я отвергаю индуктивную логику, я  должен также отвергнуть все подобные попытки решения проблемы демаркации. В связи с этим проблема демаркации приобретает еще большее значение для нашего исследования. Нахождение приемлемого критерия демаркации должно быть пробным камнем для любой эпистемологии, не прибегающей к помощи индуктивной логики.

      Позитивисты обычно интерпретируют проблему демаркации натуралистически, как если бы она  была проблемой, принадлежащей к  компетенции естественных наук. Вместо того чтобы считать своей задачей  выдвижение приемлемой конвенции, они  полагают, что нужно открыть различие между наукой, с одной стороны, и метафизикой — с другой, существующее, так сказать, в самой природе вещей. Они постоянно пытаются доказать, что метафизика по самой своей природе есть не что иное, как бессмысленная болтовня — "софистика и заблуждение", по выражению Юма, — которую правильнее всего было бы "бросить в огонь" [35, с. 169].

      Если  бы мы не вкладывали в слова "бессмысленный" и "не имеющий значения" иного  смысла, чем, согласно их определению, "не принадлежащий эмпирической науке", то характеристика метафизики как бессмысленного нонсенса была бы тривиальной, поскольку метафизика обычно и определяется через ее "неэм-пиричность". Однако позитивисты считают, что о метафизике можно сказать нечто большее, чем просто констатировать неэмпирический характер некоторых из ее высказываний. Слова "не имеющий значения" и "бессмысленный" передают и предназначены именно для того, чтобы передать уничижительную оценку. Не подлежит сомнению тот факт, что вовсе не успешная демаркация науки и метафизики является действительной целью позитивистов. Они скорее стремятся окончательно упразднить и уничтожить метафизику. Однако, как бы там ни было, мы каждый раз обнаруживаем, что все попытки позитивистов уточнить значение выражения "имеющий значение" приводят к одному и тому же результату — к такому определению "имеющего значение (осмысленного) предложения" (в отличие от "бессмысленного псевдопредложения"), которое просто повторяет критерий демаркации, свойственный отстаиваемой ими индуктивной логике.

      Такое положение вещей ясно "обнаруживает себя" в воззрениях Витгенштейна, по мнению которого каждое имеющее значение высказывание должно быть логически сводимо [95, утверждение 5] к элементарным (или атомарным) высказываниям, которые он понимает как описания или "образы действительности" [95, утверждения 4.01, 4.03, 2.21] (кстати, такое понимание, по его мнению, призвано охватить все имеющие значение высказывания). Отсюда совершенно очевидно, что витгенштейновский критерий осмысленности совпадает с индуктивистским критерием демаркации, при условии, что мы заменяем используемые в последнем случае слова "научный" или "законный" на "имеющий значение". Таким образом, именно нерешенность проблемы индукции обусловливает полнейший провал попыток позитивистов решить проблему демаркации. В своем стремлении уничтожить метафизику позитивисты вместе с ней уничтожают и естественные науки, так как законы науки точно так же, как и метафизические утверждения, несводимы к элементарным высказываниям о чувственном опыте. При последовательном применении витгенштейновского критерия осмысленности приходится отбрасывать как не имеющие значения те самые законы природы, поиск которых, по словам Эйнштейна, является "высшей задачей физика". Такие законы, по критерию Витгенштейна, ни в коей мере не могут считаться подлинными, или допустимыми, высказываниями. Попытка же Витгенштейна показать, что проблема индукции является пустой псевдопроблемой, была описана Шпиком следующим образом: "Проблема индукции состоит в требовании логического оправдания универсальных высказываний о реальности.. Мы вместе с Юмом признаем, что такого логического оправдания не существует. Его и не может быть просто потому, что универсальные высказывания не являются подлинными высказываниями" [86, с. 156] (курсив мой).

      Наш анализ, таким образом, показывает, в каком смысле индуктивистский критерий демаркации неспособен помочь нам провести границу между научными и метафизическими системами и почему он должен приписывать им равный статус. Дело в том, что, согласно вердикту, выносимому на основании позитивистской догмы значения, и наука и метафизика представляют собой системы бессмысленных псевдовысказываний. Поэтому вместо того, чтобы изгнать метафизику из эмпирических наук, позитивизм, наоборот, ведет к внедрению метафизики в сферу науки. (См. разд. 78, а также [61, прим. 46, 51, 52 к гл. II], [66].)

      В противоположность таким антиметафизическим хитростям — антиметафизическим, конечно, только по их намерениям —  я не ставлю своей целью ниспровержение метафизики. Скорее я хотел бы сформулировать приемлемую спецификацию эмпирической науки или определить понятия "эмпирическая наука" и "метафизика" таким образом, чтобы мы для каждой данной системы высказываний могли определить, является ли ее исследование делом эмпирической науки или нет.

      В соответствии со сказанным мой критерий демаркации следует рассматривать  как выдвижение соглашения, или конвенции. Что касается приемлемости какой-либо конкретной такой конвенции, то по этому  поводу мнения могут быть различными и приемлемая дискуссия по этим вопросам возможна только между сторонами, имеющими некоторую общую цель. Выбор этой цели в конечном счете должен, разумеется, быть делом решения, выходящим за пределы рационального обоснования.

      Те  философы, которые итогом и целью  науки считают систему абсолютно достоверных и окончательно истинных высказываний, несомненно, отвергнут выдвигаемое мной соглашение. То же самое сделают и те, кто видит "сущность науки... в ее достоинстве", которое, по их мнению, состоит в ее "целостности", в ее "реальной истинности и сущности". Вряд ли эти философы согласятся признать это достоинство за современной теоретической физикой, в которой я, как и многие другие, вижу на сегодня наиболее полную реализацию того, что я называю "эмпирической наукой".

      Цели  науки, которые я имею в виду, совершенно отличны от только что названных. Однако я не пытаюсь оправдать их, представляя эти цели в виде истинных или сущностных целей науки. Это бы только запутало нашу проблему и было бы рецидивом позитивистского догматизма. Насколько я понимаю, существует только whin путь рационального обоснования моего подход. Суть этого пути — в анализе его логических следствий с целью выявления его плодотворности, то есть способности объяснять проблемы теории познания.

      Таким образом, я открыто признаю, что при формулировке своего подхода я руководствовался в конечном счете соображениями, обусловленными оценочными суждениями и некоторыми предпочтениями. Однако я надеюсь, что мой подход вполне может оказаться приемлемым для тех, кто ценит не только логическую строгость, но и свободу от догматизма, кто стремится к практической применимости науки, но в еще большей степени увлечен приключенческим духом науки и теми открытиями, которые, вновь и вновь ставя перед нами новые и неожиданные вопросы, требуют от нас формулировать новые, до тех пор даже не снившиеся нам ответы.

      То, что моя концепция выдвинута  под влиянием ценностных соображений, отнюдь не означает, что я совершаю ту же ошибку, за которую осуждал  позитивистов, то есть пытаюсь уничтожить метафизику, навешивая на нее ярлыки. Я даже не захожу столь далеко, чтобы утверждать, что метафизика не имеет никакой ценности для эмпирической науки. Нельзя отрицать, что наряду с метафизическими идеями, ставившими препятствия на пути прогресса науки, были и другие, такие, как умозрительный (спекулятивный) атомизм, которые способствовали ему. Рассматривая научное познание с психологической точки зрения, я склонен думать, что научное открытие невозможно без веры в идеи чисто спекулятивного, умозрительного, типа, которые зачастую бывают весьма неопределенными, веры, совершенно неоправданной с точки зрения науки и в этом отношении "метафизической" (ср. также [56 и 24, с. 43]).

      Принимая  во внимание сказанное относительно метафизики, я все же считаю, что  первейшей задачей логики познания является выдвижение понятия эмпирической науки для того, чтобы сделать лингвистическое употребление терминов, ныне несколько расплывчатое, возможно более определенным, и для того, чтобы провести четкую демаркацию между наукой и метафизикой, хотя последняя, возможно, и стимулировала развитие науки на всем протяжении ее истории. 
 
 

Теория  науки Т. Куна. 

      Концепция Томаса Куна (Kuhn, 1922–1995) вырастает в  споре с К.Поппером и его последователями (И.Лакатос и др.). Пафос ее состоит  в том, что ни верификационизм логических позитивистов, ни фальсификационизм Поппера не описывают реальную историю науки. "Вынесение приговора, которое приводит ученого к отказу от ранее принятой теории, – говорит Кун, – всегда основывается на чем-то большем, нежели сопоставление теории с окружающим нас миром” [Кун, с.112–13]. "Вряд ли когда-либо, – вторит ему П.Фейерабенд, – теории непосредственно сопоставлялись с "фактами" или со "свидетельствами". Что является важным свидетельством, а что не является таковым, обычно определяет сама теория, а также другие дисциплины, которые можно назвать "вспомогательными науками" [Фейерабенд, с.118]. В основе историцистской критики Т.Куном и логического позитивизма, и фальсификационизма К.Поппера лежит тезис об отсутствии в реальной истории науки "решающего эксперимента" (т.е. такого, который отличает правильную теорию от неправильной). Таковыми их объявляют много позже, в учебниках. Поэтому Кун разрабатывает свою модель развития науки, в которой делает акцент на наличии скачков-революций. Последние характеризуются такими понятиями, как “ несоизмеримость” и “некумулятивность”.