Проявление творческой индивидуальности в журналистике

…Мы стояли на сцене, и Галина Сергеевна рассказывал  о позорном эпизоде в русской культуре, что произошел на ее и наших глазах. Прах великого русского певца Федора Шаляпина перед перезахоронением на Новодевичьем кладбище партия и правительство запретили отпеть в зале Большого театра: «За что такие почести эмигранту?»

– Стыдно! –  говорила Уланова. – Даже хор не пригласили, обошлись пластинкой.

Плоская, как  граммофонный диск, жизнь окружала ее и нас.

Времена Шаляпина, времена Улановой. Времена Ежова  и Сталина, Хрущева и Брежнева, Ельцина и кого там еще –  это одни и те же времена. Наше время.

Параллельные  движения мертвых (пусть они и  дышат) правителей и живых людей  не пересекаются. «Пока», – пишу я для оптимизма.

Галина Уланова  на фоне зала Большого театра. Случайный  снимок. Один-единственный негатив (потерянный и чудом найденный в день ее кончины) на всю засвеченную пленку, но как будто только этого снимка я и ждал. Здесь, кажется, Уланова похожа на наше представление о ней и на себя самое.

Публичный образ, который несет человек, актер  в особенности, не всякий раз совмещается  с реальным. Возникает некоторое  несовпадение красок, какое бывает в скверной печати, и контуры размываются.

Здесь же все  четко. Она действительно такая. Как на монете. (Я бы и выпустил монету с ее изображением). Строгая, аскетичная, твердо определившая, что  ей назначено в жизни и как  это назначение осуществить. Точнее, осуществлять, потому что, зная направление движения, она не видела его конца. И в этом была Художником. А непрерывность движения была гарантирована тем, что она Профессионал.

Ее жизнь  вся была подчинена балету. Даже дома подарки и памятные вещи не раскладывались по полкам, а лежали как попало, чтобы потом, когда балет уйдет из ее жизни в воспоминания, заняться приведением предметов в ожидаемый ими порядок. До них так и не дошла очередь.

На месте  лишь гигантское зеркало, необходимое  для работы, диван, необходимый для отдыха, автопортрет Анна Павловой как символ предтечи и фотография Греты Гарбо – актрисы, которая привлекла Уланову своим искусством и образом.

Они с Гарбо  хотели познакомиться, видимо, чтобы  совместить краски, и однажды приблизились настолько, что смотрели друг другу  в глаза, но не обменялись ни единым словом. Толпа восторженных поклонников, окружившая дом, где жила Уланова, не дала окруженной своими поклонниками Гарбо приблизиться к двери. Они увидели друг друга через окно. Две большие актрисы не смогли преодолеть препятствие, которое создали своим искусством, и навсегда остались наедине с собственными представлениями о мимолетном визави.

Охраняя себя от чрезмерного общения, они, наверное, испытывали дефицит теплоты. Всемирная  любовь через стекло ее не компенсирует.

Эта фотография Улановой – тоже изображение через стекло. Очень чистое, оптическое, ловко сработанное японцами, которые ее боготворили, но все-таки через стекло. Я, бродивший с ней по Большому театру в поисках этого изображения, свидетельствую, что за ним живой человек. Небольшая великая женщина, всей громадной силой таланта охранявшая свое право на слабость»⁵.

Статьи написаны профессионально, образно и интересно.

Творческая индивидуальность Юрия Роста:

• Рост всегда думает о тех людях, о которых пишет, и о том, что пишет, не испытывает ли читатель неловкость, когда прочтет заметку.
• Он не ограничивает себя никакими рамками и больше всего в жизни ценит свободу.
• Он разносторонен, поэтому удачен во всем: и в журналистике, и в фотографии, и в кино.
• Рост обладает способностью открывать человека в необычной или, наоборот, очень простой ситуации.
• Он смотрит и видит, делиться собственными соображениями и впечатлениями, неназойливо, иронизируя над собой.
• Рост вдумчиво пишет, очень тонко подмечает все плюсы и убедительно их излагает.
• Юрий Михайлович обладает ценной чертой – умением перевоплощаться, «влезать в шкуру» своих героев, понимать их и думать за них и смотреть на мир их глазами.
• Он великолепно чувствует время. Время, в котором существуют его современники. Разные. С разными судьбами.
• Юрий Рост обладает интеллигентным почерком и ярко индивидуальным взглядом на мир.

 

Юрия Роста  знают все. Его великолепные работы (в том числе фотоработы) были не раз отмечены различными премиями и представлены на персональных выставках. Юрий Михайлович журналист уникальный, звучный, разносторонний. Он умело использует накопленные знания, творчески подходя ко всему, что делает.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2. Творчество Василия Пескова.

 

Василий Михайлович Песков родился 14 марта 1930 года в селе под Воронежем.

Василий Песков – советский писатель, журналист, путешественник и ведущий телевизионной программы «В мире животных» с 1975 по 1990 годы. Автор повестей и еженедельных «Окон в природе» в «Комсомольской правде». Он ведет около 200 тематических досье, подробные записные книжки. Ежедневно в конце рабочего дня, пусть самого трудного, Василий Михайлович садится за стол и переносит в записную книжку впечатления прошедшего дня. Делает это он, даже если очень устал или находится в командировках. Записи из его рабочих записных книжек часто целиком переходят в публикации, где множество интересных фактов, деталей.

Творческая индивидуальность Василия Пескова:

• Главные журналистские интересы Пескова лежат в сфере взаимосвязей человека с природой – взаимосвязей хозяйственных и духовных.
• Песков принадлежит к числу людей подвижных и любознательных, это помогает расширить кругозор.
• Журналистское творчество В. Пескова проникнуто горячей любовью к Отечеству.

Творчество Василия Пескова, как и творчество Юрия Роста включает все компоненты творческой индивидуальности журналиста: знания, умения и желания.

Характерным признаком индивидуального стиля В. Пескова можно считать: устойчивость используемых приемов и способов деятельности;

Наглядно проявления творческой индивидуальности Василия Пескова можно проследить в его статье «О любви и прыжках с парашютом», написанной в 1995 году.

 

«О любви и прыжках с парашютом»⁶

 «Эту  лирико-детективную  историю я берег специально  для юбилейного года «Комсомолки». Она – часть богатой ее истории. Публикуем заметку 1 апреля исключительно как улыбку из прошлого, никакого подвоха в ней нет, все правда. К истории этой я лично имел отношение.

Поздний вечер 15 ноября 1962 года. Подписав «Комсомольскую правду» к выходу в свет, главный  редактор Юрий Петрович Воронов был озабочен. Из степного Белгорода ТАСС передал сенсационное сообщение. На спортивных соревнованиях случилось ЧП. Молодой парень случайно раньше времени раскрыл парашют и повис на хвосте самолета. Что делать? Самолет на всякий случай набрал высоту. И в нужный момент из него, точно все рассчитав, выпрыгнула девушка. Повиснув на стропах парашюта попавшего в беду товарища, она обрезала их ножом. Парень раскрыл запасной парашют, а девушка вслед за ним тоже благополучно приземлилась.

Опытный редактор оценил значительность происшедшего и ревниво развернул только что вышедшие газеты. В них уже были кое-какие подробности. Кого-то надо срочно посылать в Белгород. Редакция была пуста. На глаза редактору попался  международник Леня Кузнецов, тоже спешивший домой. «Леня, немедленно на Курский вокзал! В дороге вот это прочтешь. А завтра из Белгорода передашь беседу с замечательной парашютисткой.»

На следующий  день Леня продиктовал по телефону разговор с героиней. Ничего нового в заметке не было. И озабоченный  редактор позвал меня в кабинет. «Елки зеленые (любимое выражение Юрия Петровича), девчонке восемнадцать лет! Случай – прямо для нашей газеты. Я разузнал: корреспонденты «Советской России» везут ее в Москву. Встреть на вокзале. И, кровь из носу, в номер должен быть очерк. Дарю заголовок: «В восемнадцать лет…»

Утром прибыл я  на вокзал и обнаружил, что не единственный жду героиню. На перроне толпились  репортеры многих газет, с треногой стоял кинооператор.

И вот он, харьковский  поезд. Из вагона выходит… Королева выходит! Стройная. Ноги из плеч растут, держится ровно, спокойно. Улыбка, как солнце. С героинею рядом корреспондент «Советской России» и секретарь «большого» обкома из Белгорода.

Действие второе разворачивается в здании «Правды». «Собственниками» Вали-парашютистки выступают коллеги из «Советской России». В этой редакции накрыт стол с фруктами и шампанским. За столом в центре – белокурое белгородское Солнышко. Немногословна, скромна. Два пожилых генерала, поглядывая на круглые колени, вздыхают: «Войну прошли. Чего не было! Но чтоб такое… Редкостный случай!»

На пресс-конференции  первым выступил секретарь-сопроводитель. В недлинной речи дал понять, что  героев в Белгороде растить умеют. И Солнышко – Валя Ткаченко немного  скромно сказала, в основном повторив, что было уже известно. Журналисты задавали много вопросов, прямо как космонавтке. Я, прежде чем спросить, сказал: «Валя, мы, журналисты, – народ ужасный. Кого хочешь испортим. Оставайтесь всегда такой же чистой и скромной…»

Должно быть, я ловко все это сказал, потому что Солнышко согласилось навестить «Комсомольскую правду», благо, располагалась она этажом выше «Советской России». Голубой зал нашей редакции был переполнен. Все хотели взглянуть на чудо-парашютистку. Но не судьба. У дверей зала, вроде нынешних рэкетиров, стояли четверо из «Известий» и потребовали, чтобы я немедленно отдал героиню в их руки.

В этом месте, надо сказать, «Известия» оказались единственной из больших московских газет, где  ни строчки не было напечатано о  случившемся. Алексей Иванович Аджубей грозился шкуры спустить со своих репортеров за это и потребовал, чтобы героиню немедленно доставили в редакцию. Кто мог поспорить тогда с Аджубеем?

Потом дошли  до нас вести с площади Пушкина. Аджубей встретил героиню объятиями: «Валя, сделаем все, чтобы страна тебя полюбила! Вот такой портрет напечатаем…». Прочитана была телеграмма-приветствие от Гагарина. Сказано было, что обо всем доложено Никите Сергеевичу и что на кофте-де надо готовить место для ордена.

Я этим временем скрипел пером, запершись в отдельной комнате библиотеки, и после обеда положил на стол ответственного секретаря нечто вроде очерка под названием «В восемнадцать лет…»

Ответственным секретарем был в тот год у  нас фельетонист мудрый, как змей, Илья Шатуновский. Прочел. Похвалил. Сказал, что немедленно засылает писанье мое в набор. Но поделился и новостью. ТАСС передал для редакции: «Рекомендуется воздержаться от дальнейших публикаций о парашютистке». «Понимаешь, – сказал Илья, – представили к ордену девку. Нужно знать место, где это было, а она не помнит. Где-то говорит, на Украине. Чует мое сердце: что-то есть тут нечистое». Я горячо возразил: «Чепуха! У нас ведь у подвига вторая сторона – разгильдяйство. К вечеру разберутся». «А я думаю – дело нечисто. Хочешь поспорить со мной на коньяк?» – ухмыльнулся лучше меня знавший изнанку жизни Илья. Ударили по рукам. И я помчался во Внуково. В Кишиневе завтра открывался съезд журналистов, где надо было представительствовать от Москвы. Человек непьющий, я все же предвкушал выигрыш коньяка.

Через два дня, вернувшись утром из Кишинева, я  сразу приехал в редакцию. Удар грома – в коридоре висела стенная  газета с восхитительной надписью «Прыжок в лужу». Тут же снимок смущенного Лени Кузнецова с ехидной заметкой-расспросом, как он беседовал с Валей-парашютисткой на ее родине. В центре листа нарисован был парашют, и на нем в лужу спускается сделанный мною, к счастью не опубликованный, портрет героини.

А в рабочей  комнате на столе под стеклом  нашел я записку Ильи Шатуновского: «Вася, гони коньяк».

Что же случилось, пока я летал в Кишинев? Упорно искали место парашютных соревнований. И постепенно запахло скандалом. Героиня держалась спокойно, а сопровождавший ее обкомовский секретарь волновался: «Я видел часы с дарственной гравировкой!» Это было доказательство героизма. Но Валя-парашютистка в Москву часы не взяла. Секретарь позвонил в Белгород инструктору парашютного спорта по фамилии Ломов: «Немедленно выезжайте в Москву. Возьмите с собой часы».

Утром в Москве появился видный мужчина возраста, примерно в два раза превышающего возраст юной спортсменки. Привез и часы с гравировкой. Гравировка эта убыстрила развязку сенсации. В Белгороде перепуганный парашютный инструктор, не зная, как быть с часами, спешно купил другие и побежал к граверу. Тот повторил надпись, но без ошибки, которую по оплошности допустил, гравируя первые наградные часы. Эту разницу секретарь сразу заметил и, как Шерлок Холмс, припер парашютных дел мастера к стенке: «Вижу – дело нечистое. Немедля во всем признавайтесь». Тот не стал тянуть время, попросил перо и бумагу – изложить все как было.

А было так. Вспыхнул в славном Белгороде любовный роман с трехнедельной отлучкой к морю. Когда возвращались домой, юная парашютистка выразила наставнику беспокойство: «А кто поверит, что были на соревнованиях?». Опытный в житейских делах инструктор сказа: «Поверят. Да еще и «приданое» за тобой будет такое, что женихи станут в очередь».

Через пару дней появился он на цементном заводе, где  работала Валя, и попросил «собрать коллектив». Тут и было объявлено о подвиге в небе. Парашютистке прилюдно были вручены часы и на бланке ДОСААФ выдан соответствующий документ. На цементном заводе пыль поднялась от жарких аплодисментов – кому не приятно иметь рядом с собой героиню!

Инструктор-парашютист, наверно, был на седьмом небе от ловко проделанной операции, но малость мужик просчитался – не учел любовь журналистов ко всему героическому. Первой о «подвиге» рассказала заводская многотиражка. Ее заметку тут же перепечатала областная газета, что было замечено сразу собкорами всех московских газет и ТАСС. А сообщения ТАСС в те годы были, как голос Бога, – что сказало агентство, сомненью не подлежало. И раскрутилась слава Вали Ткаченко на всю катушку, докатилась до нашей редакции, до нас с Леней Кузнецовым, до Аджубея, Гагарина до самого Никиты Сергеевича. Когда генеральному секретарю смущенно доложили о финале  истории, Хрущев, говорят, плюнул с досады: «Всех виновных как следует наказать!»