Жены декабристов

СОДЕРЖАНИЕ: 
 
Введение……………………………………. 
Глава 1.  ………………… 
1.1 ……………………………… 
1.2 Дорога и жизнь в Иркутске на примере Е. И. Трубецкой…………… 
Глава 2………………………………………….. 
2.1  Социально-экономическое положение декабристок  отбывавших каторгу на Благодатских рудниках……………………………………………… 
2.2 Чита………………………………………………………………………. 
2.3 Последний этап. Петровский завод………………………………………. 
Литература………………………. 
ВВЕДЕНИЕ 
Восстание декабристов против самодержавия рассматривается в современной русской историографии неоднозначно. Однако, существуют событие не поддающиеся переоценке, одно из таких – подвиг жен декабристов, отправившихся вслед за ними на каторгу в Сибирь. 
 
До 14 декабря 1825 г. были женаты 23 декабриста. После приговора и исполнения казни остались вдовами жены декабристов К. Рылеева и И. Поливанова, умершего в сентябре 1826 г.

11 жен последовали за  своими мужьями в Сибирь, а  вместе с ними еще 7 женщин: матери  и сестры сосланных декабристов.

Это были очень разные женщины: по своему социальному положению и по возрасту, по характеру и по уровню образования. Но объединяло их одно: они пожертвовали  всем ради того, чтобы быть рядом с мужьями в годы испытаний. Тюрьму, каторгу и ссылку пережили только 8 из них. После указа об амнистии  декабристов  28 августа 1856 года вместе с мужьями вернулись только пятеро (М. Волконская, П. Анненкова, Е. Нарышкина, А. Розен, Н. Фонвизина). Трое вернулись из Сибири вдовами (М. Юшневская, А. Ентальцева, А. Давыдова).  А. Муравьева, К. Ивашева, Е. Трубецкая умерли и похоронены в Сибири. 
 
Цель работы: рассмотреть нравственную сторону поступка жен декабристов, а так же сравнить экономическое и социальное положение женщин на основных этапах каторги. 
 
Задачи: исследовать психические и нравственные мотивы поступка декабристок; на примере Екатерины Ивановны Трубецкой, первой их жен отправившейся вслед за мужем, рассмотреть положение декабристок в Иркутске; оценить социально-экономическое положение группы декабристов и их жен, поставленных в самые суровые условия отбывания каторги на Благодатских рудниках; изучить условия проживания ссыльных  на  двух основных пунктах их совместного пребывания: Чите и Петровском заводе. 
 
В ходе изучения данной темы, в частности, периода жизни декабристов в Сибири, была использована книга Арнольда Ильича Гессен - российского журналиста и литератора,  «Во глубине Сибирских руд...» , которая была изданна в 1963 году и книга Элеоноры Александровны Павлюченко -  кандидата исторических наук, занимающегося вопросами общественного движения XIX в., под названием « В добровольном изгнании: О женах и сестрах декабристов». На страницах этих книг перед читателем проходит вся жизнь  декабристов на каторге и в ссылке, и последовавших за ними жен и сестер.  
В ходе исследования юридического положения декабристок в Сибири огромную помощь оказала работа Павла Елесеевича Щеголева - историка литературы и общественного движения, по названием «О «русских женщинах» Некрасова». Впервые работа была опубликована еще в 1904 году и посвящена правовой стороне положения жен декабристов и их детей.  Неоценимую помощь в написании работы оказали дневники, письма и воспоминания Волконской, Оболенского, Бестужева, Аннековой , Якушкина и Ивашева. 
 
Методы исследования. В данной исследовательской работе был применен метод анализа и синтеза, сравнительно сопоставительный и ретроспективный метод. Объектом изучения является история России 19 века. Субъектом – жены декабристов.

ГЛАВА 1 
 
1.1  
 
Кн. М. Н. Волконской

Был край, слезам и скорби посвященный,

Восточный край, где розовых зарей

Луч радостный, на небе том рожденный,

Не услаждал страдальческих очей;

Где душен был и воздух вечно ясный,

И узникам кров светлый докучал,

И весь обзор, обширный и прекрасный,

Мучительно на волю вызывал.

Вдруг ангелы с лазури низлетели

С отрадою к страдальцам той страны,

Но прежде свой небесный дух одели

В прозрачные земные пелены.

И вестники благие провиденья

Явилися, как дочери земли,

И узникам, с улыбкой утешенья,

Любовь и мир душевный принесли.

И каждый день садились у ограды,

И сквозь нее небесные уста

По капле им точили мед отрады...

С тех пор лились в темнице дни, лета;

В затворниках печали все уснули,

И лишь они страшились одного,

Чтоб ангелы на небо не вспорхнули,

Не сбросили покрова своего.

25 декабря 1829, Чита. Александр Одоевский

 
14 декабря 1825 года. Сенатская  площадь. День гордости. День неудачи. Восстание было подавлено, декабристы заключены в Петропавловской крепости, где началось следствие  по их делу. Проводила его специальная Следственная комиссия,  всего осужденных было сто с лишним человек. После смягчения приговора только пятеро из них - Рылеев, Каховский, Бестужев-Рюмин, Пестель и Муравьев-Апостол были казнены - повешены, а остальных отправили на каторгу в Сибирь. 11 жен последовали за своими мужьями в Сибирь (Прасковья Егоровна Анненкова (Полина Гебль), Мария Николаевна Волконская, Александра Ивановна Давыдова, Александра Васильевна Ентальцева, Камилла Петровна Ивашева, Александра Григорьевна Муравьева, Елизавета Петровна Нарышкина, Анна Васильевна Розен, Екатерина Ивановна Трубецкая, Наталья Дмитриевна Фонвизина, Мария Казимировна Юшневская), а вместе с ними еще 7 женщин: матери и сестры сосланных декабристов. Жены Якушкина, Артамона Муравьева, Бриггена, как и невеста Муханова, хотели, но не смогли соединиться с любимыми. А были и такие женщины, что воспользовались разрешением Николая и порвали с мужьями. Например, Владимир Лихарев и Иосиф Поджио были женаты па двух сестрах — дочерях сенатора Бороздина, которые не преминули после ссылки мужей развестись с ними и создать новые семьи. Другие разлученные: Бригген, Ти-зенгаузен и Щтейнгель — встретились с женами и детьми уже старцами, после 30-летней разлуки.  
Итак, поехали в Сибирь за осужденными не все женщины. Не у всех хватило любви, твердости духа или возможностей. Тем большего уважения заслуживают преданные, самоотверженные и мужественные. [1] 
 
До отъезда в Сибирь детей не было лишь у Трубецкой и Нарышкиной (последняя еще до осуждения мужа потеряла единственную дочь). Дочь Ентальцевой от первого брака воспитывалась у отца. А. И. Давыдова рассовала по богатым родственникам шестерых. А. Г. Муравьева поручила заботам бабушки двух маленьких дочек (старшей три года) и совсем крохотного сына. Н. Д. Фонвизина, единственная дочь престарелых родителей, оставила их с двумя внуками двух и четырех лет. М. Н. Волконская уехала в Сибирь, когда ее сыну не было и года. А. В. Розен, по настоянию мужа, задержалась с отъездом, ожидая, пока подрастет сын. М. К. Юншевской не разрешили взять с собой дочь от первого брака. У будущей жены Анненкова — П. Гебль также была дочь, оставшаяся с бабушкой.[1] 
 
Естественно возникает вопрос, что толкнуло женщин на этот поступок? Движимые какими психологическими и нравственными мотивами, они порвали нить своей жизни и ушли в неизвестность? П.Е. Щеголев в своей работе О "Русских женщинах" Некрасова [2] дает ответ на это вопрос. Он видит в Екатерине Ивановне Трубецкой, баронессе Анне Васильевне Розен , Александре Ивановне Давыдовой, Елизавете Петровне Нарышкиной и Александре Васильевне Ентальцевой стремление воплотить идеалы кроткой супружеской любви и верности. Он считает, что для них подвиг самоотречения является в известном смысле пассивным, и необходимость вытекает из обязанностей, налагаемых супружеской связью.  
В свою очередь поступок Прасковье Егоровне Анненковой (урожденной Гебль), Камилле Петровне Ивашевой (урожденной Ле-Дантю) П.Е.Щеголев  
объясняет  как подвиг страстной любви. Марию Николаевну Волконскую характеризует как неукротимую и боевую натуру, исходя из записок барона Розена: «M. H. Волконская, молодая, стройная, более высокого, чем среднего роста, брюнетка с горящими глазами, с полусмуглым лицом, с немного вздернутым носом, с гордою, но плавною походкою получила у нас прозванье "la fille du Gange", девы Ганга; она никогда не выказывала грусти, была любезна с товарищами мужа, но горда и взыскательна с комендантом и начальником острога». [3] 
П.Е. Щеголев во многом противопоставляет Волконской Фонвизину. Женщина поэтического и набожного характера Н.Д. Фонвизина напоминала Катерину в «Грозе». "Виды природы, тишина полей и лесов всегда на меня действуют,-- писала она.-- Особенно люблю я воду! Не знаю, отчего, но, когда я вижу реки или озера, мне становится как-то тоскливо по небесной отчизне..." . Экзальтированная натура, мистик по своему внутреннему существу, Н. Д. Фонвизина жаждала подвига самоотречения и самоистязания. Такая, несколько субъективная (на мой взгляд) оценка личности декабристок дается в работе исследователя, однако это ничуть не уменьшает героизма поступка женщин. Сложно объективно оценить тяжесть общественного пресса и  всю гамму чувств, которую переживали декабристки в эти нелегкие годы. Ведь нельзя забывать о том, что переходя на положение «жен ссыльнокаторжных», женщины сознательно, окончательно и бесповоротно порывали с прошлым, отказывались от привилегий, от прежнего образа жизни. И, поскольку разрыв этот означал публичную поддержку государственных преступников, женщины оказывались в оппозиции к властям, их поведение становилось формой общественного протеста. [1]  Их решение следовать в Сибирь раскололо это общество на сочувствующих им откровенно, на благословляющих  тайно, на тайно завидующих им, открыто ненавидящих. 
 
Таким образом, мы видим, что  такие непохожие по своему социальному положению, возрасту, характеру и уровню образования декабристки, движимые, поначалу, разными мотивами приняли одинаково сложное и в высочайшей степени благородное решение оставить всё и начать, во всех отношениях, новую для себя жизнь. 

1.2 Дорога и  жизнь в Иркутске на примере  Е. И. Трубецкой

Почему на примере Трубецкой? Екатерина Ивановна Трубецкая первая из жен декабристов обратилась к Николаю I с просьбой разрешить ей последовать за мужем . Именно она проложила дорогу в Сибирь, выдержав оборону в 5 месяцев перед Цейдлером, губернатором Иркутска, у которого было строгое предписание из Петербурга не пускать её дальше и создать все условия для того, чтобы Трубецкая отказалась от дальнейшего следования и вернулась домой. 
 
Итак, Екатерина Ивановна Трубецкая  - урожденная Лаваль, дочь французского эмигранта, члена Главного правления училищ, позднее — управляющего 3-й экспедицией особой канцелярии Министерства иностранных дел. Семья Лавалей была известна в Петербурге не только богатством, но и своим культурным уровнем: они собрали большую художественную коллекцию – полотна Рубенса, Рембрандта, античные мраморные статуи, греческие вазы, коллекцию египетских древностей, фарфоровую посуду с вензелями, огромную домашнюю библиотеку. И вот, покидая весь этот пышный свет с его балами и роскошью, с его заграничными вояжами и поездками на кавказские «воды» она решила уехать в Сибирь, дабы разделить с мужем все тягости, выпавшие на его долю.  
 
24 июля 1826 года закрылся за ней последний полосатый шлагбаум петербургской заставы. Секретарь отца Воше сопровождал Екатерину Ивановну до Красноярска, где он заболел, и Трубецкая была вынуждена продолжить свой путь одна.  
 
В Иркутске ей ненадолго посчастливилось встретиться с мужем. Здесь находились восемь декабристов, остановившихся по пути в Нерчинские рудники. Окруженные казаками, они собирались уже сесть в ожидавшие их тройки, когда к ним неожиданно подъехала молодая женщина и осведомилась, с ними ли князь Трубецкой. Это была княжна В. М. Шаховская, невеста приговоренного к двенадцатилетней каторге декабриста П. А. Муханова. Чтобы быть ближе к любимому, она приехала в Сибирь с сестрой, бывшей замужем за декабристом А. Н. Муравьевым, сосланным без лишения чинов и дворянства. 
— Екатерина Ивановна Трубецкая едет вслед за мною,— сказала она встретившемуся ей декабристу Оболенскому.— Она непременно хочет видеть мужа...  
Начальство, увидев Шаховскую, начало торопиться с отъездом. Декабристы нарочно медлили. И в тот самый момент, когда больше уже нельзя было тянуть и тройки тронулись, подъехала Трубецкая. 
Конвойные не успели оглянуться, как Трубецкой соскочил с повозки и обнял жену. [4] 
 
В Иркутске Трубецкая была поставлена в нелегкое положение. Еще 1 сентября 1826 Лавинский, генерал –губернатор Восточной Сибири, передал губернатору Иркутска Цейдлеру особые указания из Петербурга касаемо положения декабристок. И потому, на отказ Трубецкой вернуться обратно, Цейдлер  дал ей подписать документ, выработанный петербургским секретным комитетом на основании представленных Лавинским соображений. В нем было четыре пункта: 
1. Жена, следуя за своим мужем и продолжая с ним супружескую связь, сделается, естественно, причастной его судьбе и потеряет прежнее звание, то есть будет уже признаваема не иначе, как женою ссыльнокаторжного, и с тем вместе принимает на себя переносить все, что такое состояние может иметь тягостного, ибо даже и начальство не в состоянии будет защищать ее от ежечасных могущих быть оскорблений от людей самого развратного, презрительного класса, которые найдут в том как будто некоторое право считать жену государственного преступника, несущую равную с ними участь, себе подобною; оскорбления сии могут быть даже насильственные. Закоренелым злодеям не страшны наказания. 
2. Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в коренные заводские крестьяне. 
3. Ни денежных сумм, ни вещей многоценных с собой взять не дозволено; это запрещается существующими правилами и нужно для собственной их безопасности по причине, что сии места населены людьми, готовыми на всякого рода преступления. 
4. Отъездом в Нерчинский край уничтожается право на крепостных людей, с ними прибывших. [4] 
 
Трубецкая подписала документ, попросив разрешение выехать немедля, однако губернатор имел четкие и ясные указания из Петербурга о том, как вести себя дальше, чтобы все же не допустить жен декабристов на каторгу, к мужьям. Используя различного рода учтивые отклонения Цейдлер не пускал Трубецкую дальше. Он понимал, что вся ответственность  за отъезд Екатерины Ивановны  дальше по этапу, ляжет на него.  
 
Трубецкой, а вслед за ней и Волконской пришлось проявить невероятную настойчивость и упорство в борьбе с Цейдлером за право следовать дальше.  
Спустя пять месяцев губернатор сдался, однако объявил ей, что разрешает дальнейшее путешествие, но только по этапу, вместе с каторжниками, под конвоем. [4]  
 
19 января 1827 года Екатерина Ивановна Трубецкая покинула Иркутск, и скоро прибыла в Большой Нерчинский завод в двенадцати верстах от которого, на Благодатных рудниках, находился её муж. Здесь начальник рудников Бурнашев дал ей подписать новый документ, который обязывал:  
1) не искать никакими путями свиданий с мужем, за исключением разрешенных, не чаще двух раз в неделю; 
2) не передавать мужу никаких вещей, денег, бумаги, чернил, карандашей и ничего от него не принимать, особенно писем, записок и бумаг; 
3) никому не писать и не отправлять и ни от кого не получать писем, иначе как только через коменданта; 
4) никому не продавать и не дарить своих вещей, вести приходо-расходную запись своих денег и не иметь никаких денег, кроме хранящихся у коменданта; 
5) не передавать мужу спиртных напитков, а пищу — лишь через старшего унтер-офицера; 
6) свидания с мужем иметь лишь в арестантской палате и разговаривать с ним лишь на русском языке; 
7) никуда не отлучаться от места своего пребывания. [4] 
 
На этом заканчивается время разлуки Екатерины Ивановны и Сергея Петровича Трубецких. Путь на каторгу был открыт. Трубецкая открыла его не только для себя, но и для всех приехавших после нее в Сибирь жен декабристов. Однако, это было только начало, еще не мало тягот и лишений придется на долю декабристок, которые они преодолеют с высоко поднятыми головами, под знаменем самопожертвования и любви к мужьям.  
«Женщина с меньшею твердостью, — писал А. Е. Розен, — стала бы колебаться, условливаться, замедлять дело переписками с Петербургом и тем удержала бы других жен от дальнего напрасного путешествия. Как бы то ни было, не уменьшая достоинств других наших жен, разделявших заточение и изгнание мужей, должен сказать положительно, что княгиня Трубецкая первая проложила путь, не только дальний, неизвестный, но и весьма трудный, потому что от правительства дано было повеление отклонять ее всячески от намерения соединиться с мужем» [3]

ГЛАВА 2.   
 
2.1 Социально-экономическое положение декабристок отбывавших каторгу на Благодатских рудниках.

На место каторги в Благодатские рудники были сосланы декабристы: А.И. Борисов, П.И. Борисов, С.Г. Волконский, В.Л. Давыдов, А.З.Муравьев, Е.П.Оболенский, С.П.Трубецкой, А.И.Якубович. Благодатский рудник в те годы представлял собой деревню из одной улицы, расположенную на голом месте: лес на 50 верст кругом был вырублен, дабы в нем не могли укрываться сбежавшие каторжники. Тюрьма, тесная и грязная, состояла из двух комнат, соединенных сенями: в одной размещались беглые уголовники, пойманные и водворенные на место, в другой — разжалованные дворяне, декабристы.[1] 
Стоит отметить, что плотность железных руд  добываемых там доходила до 4.7 г/см3, поэтому куски ее намного тяжелее, чем в других местах. 
 
Начальником рудника в то время был Бурнашев, человек боязливый, злой и властный. 
Старожил Сибири П. И. Першин приводит рассказ достоверного свидетеля, горного инженера Фитингофа, служившего в те поры на руднике Благодатном:

«В то время горным начальником был Бурнашев, человек строгий до грубости и боязливый до трусости. Такие ссыльные его очень беспокоили, и он не знал, как с ними быть и как поступать. Если им дать послабление, не использовать буквально инструкцию, гласившую употреблять их на тяжелую рудничную работу, то он может жестоко поплатиться своей карьерой. Как быть? Надо выполнить инструкцию - значит их отправить прямо в подземелье, в рудники, ручным способом, киркою и молотом, добывать руду при свете мерцающих свечных сальных огарков. Бурнашев так и поступил. Каждый день, не ленясь, спускался он в рудники и осведомлялся о производительности работ «каторжников».

- Черт знает, что делать  с этими сиятельными каторжниками, - горевал Бурнашев. - С одной стороны, гласит инструкция, держать из без всяких послаблений, в строгости, занимать в рудниках тяжелыми работами, а с другой - заботиться об их здоровье. Как тут быть? - несколько раз повторил Бурнашев. - Если б не этот последний пункт, то я бы их скоро вывел в расход». 
 
В такие тяжелые условия попали декабристы, не в лучших условия оказались и их жены. В феврале 1827 года Трубецкая и Волконская, с разницей всего в несколько дней прибыли в Большом Нерчинском заводе - тогдашнем центре каторжного Забайкалья. «Свидание было для нас большой радостью, - вспоминает она, - я была счастлива иметь подругу, с которой могла делиться мыслями; мы друг друга поддерживали... Я узнала, что мой муж находится в 12 верстах, в Благодатском руднике.» [5] 
 
Император Николай отнял у «невинных» все имущественные и наследственные права, разрешил тратить нищенские суммы; к тому же в своих расходах женщины ежемесячно  отчитывались  перед  начальником  рудников. [1] Они сняли маленькую избушку, с холодными сенями, слюдяными окнами, наполовину разобранной крышей, печь дымила при малейшем порыве ветра, ворот не было, а плетень сохранилась лишь местами. Но даже в таких суровых условиях женщины пытались наладить быт своих мужей и их товарищей. Их приезд моментально отразился на положении декабристов как материальном, так и эмоциональном. Женщины тайно вели с ними переписки, чинили им одежду и белье, готовили и приносили им в тюрьму пищу. Не будем забывать о том, что это женщины из высшего общества,  впервые взявшие в руки нитку с иголкой и занявшиеся готовкой. Они отдавали заключенным всё,  вплоть до того, что однажды в трескучий мороз Трубецкая пришла на свидание с мужем в изношенных ботинках и сильно простудила ноги: из своих единственных новых теплых ботинок она сшила Оболенскому шапочку, чтобы на волосы не попадала руда, сыпавшаяся при работе в руднике. [4] 
 
Конечно, страдания физические, испытываемые женщинами, не приученными к труду и к тому, чтобы обслуживать даже самих себя, были ничто в сравнении с моральными. «Странным показалось бы,— пишет А. Е. Розен,— если бы я вздумал подробно описать, как они сами стирали белье, мыли полы, питались хлебом и квасом, когда страдания их были гораздо важнее и другого рода, когда видели мужей своих за работою в подземелье, под властью грубого и дерзкого начальства» [3]. 
 
Здоровье заключенных также не может не волновать женщин. По рапортам лекаря Благодатского рудника, «Трубецкой страдает болью горла и кровохарканьем. Волконский слаб грудью. Давыдов слаб грудью, и у него открываются раны» [5]. 
 
Кроме рудника, где жили декабристы, в Благодатском руднике была еще другая тюрьма, в которой жили беглые каторжане. Весною они часто садились у порога своей тюрьмы и тоскливо глядели вдаль: вспоминался родной дом, неудержимо тянуло бежать. 
Это были несчастные люди, жертвы крепостнического бесправия и самодержавного режима. Со многими из них у декабристов и их жен сложились хорошие и простые человеческие отношения. Они очень ценили это и, со своей стороны, относились к декабристам внимательно и с уважением. 
В письме домой Волконская писала о них тепло и сердечно: 
«Я находилась среди людей, которые принадлежали к подонкам человечества и тем не менее относились к нам с большим уважением, более того... они боготворили меня и Каташу... а наших заключенных называли не иначе, как наши князья. Когда же им приходилось работать вместе, то они предлагали делать вместо них урочную работу; приносили им горячую картошку, испеченную в золе. Эти несчастные, отбыв срок присужденных им каторжных работ, большею частью потом делались порядочными людьми, начинали работать на себя, становились добрыми отцами семейства. Немного нашлось бы подобных честных людей среди тех, которые выходят из каторжных тюрем Франции и Англии. Сколько благодарности и преданности в этих людях, которых мне представляли как каких-то чудовищ». [5][4] 
 
За все лишения, тяготы и отвагу этих смелых женщин платой  была огромная благодарность и любовь ссыльнокаторжных. «Прибытие этих двух высоких женщин, - пишет Оболенский, - русских по сердцу, высоких по характеру, благодетельно подействовало на нас всех; с их прибытием у нас составилась семья. Общие чувства обратились к ним, и их первою заботою были мы же: своими руками шили они нам то, что казалось необходимым для каждого из нас; остальное покупалось ими в лавках; одним словом, то, что угадывает по инстинкту любви, этого источника всего высокого, было ими угадано и исполнено; с их прибытием и связь наша с родными и близкими сердцу получила то начало, которое потом уже не прекращалось, по их родственной почтительности доставлять родным те известия, которые могли их утешить при совершенной неизвестности о нашей участи. Но как исчислять все то, чем мы им обязаны в продолжении стольких лет, которые ими были посвящены попечению о своих мужьях, - а вместе с ними и об нас? Как не вспомнить и импровизированные блюда, которые приносились нам в нашу казарму Благодатского рудника - плоды трудов княгинь Трубецкой и Волконской, в которых их теоретическое знание кухонного искусства было подчинено совершенному неведению применения теории к практике. Но мы были в восторге, и нам все казалось таким вкусным, что едва ли хлеб, недопеченный княгиней Трубецкой, не показался бы нам вкуснее лучшего произведения первого петербургского булочника». [6] 
 
Особы отношения сложились у декабристок с начальником рудника Бурнашевым. Человек боязливый, через его руки проходили переписки, из которых он узнал, что мать «каторжника» Волконского, статс-дама, живет в Зимнем дворце; что сестра его, Софья, статс-дама, замужем за министром двора членом Государственного совета П. М. Волконским; что Муравьева — дочь графа Чернышева; что любимец царя А. Ф. Орлов провожал Волконскую на свидание с мужем в Петропавловскую крепость и т. д. Поэтому он крайне настороженно относился к титулованным декабристкам и сквозь пальцы смотрел на их помощь заключенным.  
Весьма уважительно относился к женщинам и простой люд. Несмотря на все устрашения Лавинского и Цейдлера, при встрече на дороге  им всегда кланялись.

Вскоре у правительства возникла идея возникла идея собрать декабристов-каторжан в одно место, чтобы уменьшить их революционизирующее влияние на местное население и на каторжников-уголовников. Таким местом была выбрана стоящая на высоком берегу реки Ингоды деревушка Чита.

Время отбывания каторги в Благодатном руднике было самым трудным для декабристов. Лишь в Нерчинске, живя в покосившейся крестьянской хижине жены декабристов осознали на что обрекли себя, уехав за тысячи верст в Сибирь. Каждый день приходилось прилагать все усилия, чтобы выжить самим и помочь выжить мужьям и товарищам.  
Перевод в Читинский острог в полной мере смогла оценить лишь группа, практически год проработавшая в подземелье  Благодатского  рудника. Именно поэтому, на мой взгляд, было наиболее рационально рассматривать социально-экономическое положение именно этой группы декабристов, как находившихся в наиболее тяжелых условиях существования.

2.2 Чита

В то далекое время это было небольшое село. Посреди поля тянулась одна-единственная улица с несколькими десятками деревянных домов и покосившихся изб. На пригорке стояла небольшая церковь, в стороне — тюрьма, обнесенная высоким частоколом из толстых бревен. 
Здесь собралось восемьдесят два человека, остальные продолжали еще томиться в крепостях. Их временно поместили в старой Читинской тюрьме, а в сентябре 1827 года перевели во вновь отстроенный острог. В нем было четыре помещения для заключенных и комната для дежурного офицера. В этих четырех комнатах было тесно, шумно, неуютно. Заключенные жили артелью, все вещи и книги были общие. М. А. Бестужев в своих воспоминания по-разному описывает окружавшую обстановку. С одной стороны он пишет: «Я часто думаю, что это был какой-то бестолковый сон, кошмар. Читать или чем бы то ни было заниматься не было никакой возможности, особенно нам с братом или тем, кто провели годину в гробовом безмолвии богоугодных заведений: постоянный грохот цепей, топот снующих взад и вперед существ, споры, препия, рассказы о заключении, о допросах, обвинения и объяснения,— одним словом, кипучий водоворот, клокочущий неумолимо и мечущий брызгами жизни. Да и читать первое время было нечего...» [7] С другой стороны, по прошествии некоторого времени Михаил Александрович понимает, что: «Каземат нас соединил вместе, дал нам опору друг в друге и, наконец, через наших ангелов-спасителей, дам, соединил нас с тем миром, от которого навсегда мы были оторваны политической смертью, соединил нас с родными, дал нам охоту жить, чтобы не убивать любящих нас и любимых нами, наконец, дал нам материальные средства к существованию и доставил моральную пищу для духовной нашей жизни» [7]

Предполагается, что в первые год пребывания в Чите, декабристы готовили побег. Они планировали добраться до Амура, найти там корабль, и, выйдя по Амуру в море, сбежать в Японию или Америку. К сожалению, они не знали, судоходен ли Амур в это время, поэтому договорились с плотником, который пообещал узнать необходимую информацию. Но, к тому времени как он вернулся, прибыли жены и побег стал невозможен.  
 
Первой в Чите обосновалась Александра Григорьевна Муравьева. В ее доме поначалу остановились благодатские жительницы Волконская и Трубецкая; в мае 1827 г. приехали в Читу жены Нарышкина и Ентальцева, в марте 1828 г. к ним присоединились Н. Д. Фонвизина, А. И. Давыдова и П. Е. Анненкова-Гебль. [1]