Западники и славянофилы

   С сер. XVI в. основные идеи русской идеологии сформированы в следующем виде:

1. Духовная цельность – неразрывность веры и жизни.
2. Добротолюбие – критерий истинной христианской жизни и святости.
3. Нестяжательство – преобладание духовно-нравственных мотивов жизни над материальными.
4. Соборность – любовь к общим ценностям, растворение личности в православном народе, Церкви и государстве.
5. Единодержавие. Симфония светской и духовной властей.
6. Богоизбранность – особая миссия русского народа в борьбе с мировым злом.
7. Противостояние иудейской и латинской идеологии.

   То, что славянофилы осознали и сформулировали в 1840–1850-е, было отражением многовекового духовного развития России с первых веков после принятия христианства. Корни славянофильства следует искать в «Слове о законе и благодати» митр. Илариона, в трудах святых Нила Сорского, Тихона Задонского, Серафима Саровского, Паисия Величковского и старцев Оптиной пустыни.

   Славянофильство зародилось в к. 1830-х, а в 1840–50-х собрало вокруг себя самые мощные национальные силы. Круг единомышленников-славянофилов был широк и объединял вокруг себя выдающихся русских писателей и ученых. Наиболее крупными выразителями славянофильских идей были И. В. Киреевский, А. С. Хомяков, К. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин. Вокруг них группировались И. С. Аксаков, И. Д. Беляев, Д. А. Валуев, А. Ф. Гильфердинг, Н. Д. Иванишев, П. В. Киреевский, А. И. Кошелев, В. И. Ламанский, В. Н. Лешков, Н. А. Попов, В. А. Черкасский, Ф. В. Чижов. Славянофилов поддерживали и являлись выразителями их идей русские писатели С. Т. Аксаков, В. И. Даль, А. А. Григорьев, А. Н. Островский, Ф. И. Тютчев, Н. М. Языков и др. Мировоззренческие учения славянофилов оплодотворяли научную деятельность русских ученых Ф. И. Буслаева, О. М. Бодянского, Г. П. Галагана, В. И. Григоровича, И. И. Срезневского, М. А. Максимовича, Н. А. Ригельмана.

1. Трансформация славянофильского течения  в панславизм

   В начале 1870-х гг. в условиях активизации национальных движений среди европейского славянства и резкого обострения ситуации на Балканах значительно усилился интерес русских славянофилов к славянскому движению. Постепенно центр внимания славянофильской интеллигенции перемещается из России в Восточную Европу.

   Обращение И.С. Аксакова к вопросу о славянской принадлежности русского народа было регулярным. Признаки славянской идентичности, ее критерии Аксаковым практически не определялись. Речь шла о духовном родстве, единстве происхождения, но какие-то общие черты при этом не назывались. Роль России в славянском мире выделялась как первенствующая в силу многочисленности русских, обладания ими государственностью. Однако за этим не следовало требование доминирования России, какой-либо подчиненности других славянских народов ее интересам. Речь шла только о моральной ответственности русских и Российского государства, которая должна была выражаться в поддержке славянского освободительного движения. Между тем, как указывал славянофил, Россия не была в полной мере готова к роли лидера ввиду слабости в русских национального духа, не дававшего им ощущения славянского единства. Русское правительство, идя за ложными целями, двигалось в русле немецкой политики, предавая интересы славянских народов. Говоря о славянском единстве, И.С. Аксаков трактовал его как национальное, но не государственное, т.е. субъектом данной общности выступал русский народ, но не русское государство. Публицист выступал за укрепление культурного, духовного, но не политического единства в рамках общеславянского государства.

   И.С. Аксаков считал, что для сохранения в качестве самостоятельного народа славянам необходимо единство, которое недостижимо без обретения общего языка. Публицист видел его не как замену национальным, но как язык межнационального общения. В поздних работах публициста заметно стремление унифицировать русскую и славянскую национальную идентичность на основе православия. Данная тенденция смещения интереса от русской этничности к общеславянской определила постепенную трансформацию славянофильства в панславизм.

   Славянский мир позже других встал на путь консолидации, он был более разобщен. Но его особенностью было доминирование русского элемента. Только русские смогли создать устойчивое государственное образование, только русский язык мог претендовать на статус всеславянского языка. Защищая данный тезис, Ламанский обращался к историческому опыту. Другие славянские народы не смогли добиться успехов ни в государственном строительстве, ни в литературе, поэтому их языки были обречены на статус локальных. Кроме того, ученый настаивал на выходе русского языка за рамки только великорусского: «…по своему происхождению и образованию он есть общее достояние Великой, Белой и Малой Руси и по сильному в нем участию древнеславянского элемента даже болгар и сербов». Он полагал реальной перспективой превращение общерусского языка в общеславянский. Предвидя сомнения других славянских народов, Ламанский подчеркивал добровольность использования русского языка и длительность данного процесса. Славянские языки должны были сохраняться как местные наречия и в дальнейшем. По мнению ученого, подобная ситуация в славянском мире делала возможным создание в будущем единого этнополитического образования.

   В работах Ламанского очевиден сдвиг в направлении признания славянства не просто как близкого по происхождению межнационального сообщества, но как формирующейся единой нации. Это вносило коррективы и в представление о национальной идентичности. Наиболее решительный шаг в данном направлении был сделан Н.Я. Данилевским. Контраст идей ученого с ранним славянофильством настолько значителен, что многие исследователи воспринимали его творчество не как продолжение славянофильской традиции, а, скорее, как ее отрицание. Данилевский, определяя соотношение национального и общечеловеческого как видового (конкретного) и родового (общего), предлагал логическое суждение о необходимости для определения родовых признаков абстрагироваться от всех конкретных черт данного вида. Однако при выходе на уровень рода это приводило его к выводу о необходимости отказа от всех важнейших черт или элементов, всех видов данного рода, а следовательно, к отказу от многообразия форм и максимальному упрощению. Тогда общечеловеческое не есть возвышение к совершенству или идеалу, а наоборот, низведение до абсолютной простоты и примитивизма. Особые, отличные национальные черты всегда являлись результатом многовекового развития народов, его культурного развития, духовных поисков. Чем выше уровень развития народа, настаивал Данилевский, тем более оригинальны и уникальны его национальные черты.     Следовательно, движение к общечеловеческому вело к деградации народа, прогресс его возможен был только при национальном развитии. Таким образом, ученый отрицал возможность даже идеального существования «общечеловеческой» цивилизации. Как некий идеал он соглашался бы принять «всечеловеческую» цивилизацию, но ее черты должны были слагаться из совокупности достижений всех существовавших и будущих культурно-исторических типов, что исключало ее даже абстрактное определение.

   Данилевский определял перспективы славянских народов весьма категорично: либо они формируются как культурно-исторический тип, достигая «высокого смысла», либо они не будут иметь никакого смысла, и «…вся тысячелетняя этнографическая подготовка, вся многовековая народно-государственная жизнь и борьба, все политическое могущество, достигнутое столькими жертвами одного из славянских народов, есть только мыльный пузырь, форма без содержания, бесцельное существование, убитый морозом росток; ибо цивилизация не передается (в едином истинном и плодотворном значении этого слова) от народов одного культурного типа народам другого».

    Не сумев создать собственную цивилизацию и «стать на ступень развитого культурно-исторического типа – живого и деятельного органа человечества», славяне превратятся в этнографический материал, средство для достижения чужих целей для других народов, растворяясь в них. Воздействие чужого культурно-исторического типа губительно для народа – он не может воспринять элементы иной сущности. Данилевский считал основной чертой характера европейцев, «нравственным этнографическим признаком народа –

«насильственность», которую, в свою очередь, считал результатом доминирования среди европейских народов чрезмерного индивидуализма, трактуемого ученым как абсолютизация своего мнения и стремление навязать его окружающим. Это сформировало чрезвычайную агрессивность германо-романской цивилизации .

    Определяя перспективы славянства, славянофилы делали акцент на формировании этнокультурного единства, не отрицая возможности каких-либо форм политического единства, но не определяя его как реализуемое в близком будущем. Данилевский называл задачу создания славянской федерации актуальной и первостепенной. Всеславянская федерация должна была включать не только славян, но и греков, румын, вхождение которых панславист считал спасением для этих народов. Также в будущее объединение должны были войти венгры.

    На уязвимость для критики идей русских панславистов обращал внимание О.Ф. Миллер, отмечая превалирование в их дискурсе позиции «старшего брата» по отношению к другим славянским народам, которую они не только не скрывали, но всячески старались доказать как сторонникам, так и противникам.

   Фактически панслависты применили данные принципы, распространив их на все славянские народы. Отметая обвинения в стремлении распространить российскую государственность на все славянские народы и постепенно их русифицировать, славянофилы подчеркивали исключительно добровольный характер длительной и постепенной эволюции славянства к более тесному единству. Но одновременно они не скрывали приемлемости для славян только самодержавного государства и православия, трактуя любые иные формы как воздействие чуждой европейской традиции, распространение которой гибельно для славянской идентичности. Вместе с идеей необходимости обретения славянами общего литературного языка, роль которого мог играть только русский язык, это означало неизбежность универсализации общественной организации, духовных ценностей на основе русских. Преувеличенным выглядело в восприятии славянофилов стремление славян к единству. Они не желали рассматривать национально-освободительное движение славян как стремление к национальной консолидации в рамках отдельных народов и собственных национальных государств. Защищая право славян на самостоятельное историческое развитие, они считали его возможным только в условиях объединения с русским народом, объясняя данный формат враждебным окружением и фактически повторяя тезис своих противников о неисторичности славян.

3.2 Славянофильство в культуре

    «Литература народа» в толковании К. Аксакова есть непосредственное проявление «духа народа» в искусстве слова, причем «дух народа» в этом отношении является определяющим и утверждает образы, темы и даже формы произведений поэзии.

   Главной фигурой славянофильского движения и его основателем был Алексей Степанович Хомяков. Так единодушно думали о нем его современники. Хомяков был, конечно, самым образованным, самым  умным и талантливым среди своих сподвижников. Он был очень импульсивен и живо откликался на современные события: на греческое, польское восстания, на перенесение праха Наполеона, болгарское, сербское освободительное движение, на деятельность чешских просветителей. Все обращения к славянам в стихах и  манифестах принадлежали Хомякову или были им вдохновлены. Хомяков — первый, кто пытался свергнуть рабство нашей мысли перед Западом, он возбуждал в русских сознание своих народных и общечеловеческих начал. Хомяков указал на роль православия в развитии русского народа, провозгласил великое будущее России, связывал судьбу России с остальным славянством, а в крестьянах угадал задатки самобытности. Каждый пункт, конечно, требует уточнения. Роль православия? В прошлом она известна. Но во времена Хомякова? Ведь эта идея кажется значительной только тому, кто сам уверовал, что православие — единственная основа русской жизни. Что значит — указал великое будущее России? О великом будущем писали и Герцен, и Белинский, но видели они его совсем в другом. Что касается забот о славянстве, то они у Хомякова во многом оказались родственны панславизму. Соловьев явно в гротескном плане рисует портрет Хомякова, но вряд ли историка можно заподозрить в искажении истины: «Хомяков — низенький, сутуловатый, черный человечек, с длинными черными косматыми волосами, с цыганскою физиономиею, с дарованиями блестящими, самоучка, способный говорить без умолку с утра до вечера и в споре не робевший ни перед какою уверткою, ни перед какою ложью: выдумать факт, процитировать место писателя, которого никогда не бывало, Хомяков и на это был готов; скалозуб прежде всего по природе, он готов был всегда подшутить над собственными убеждениями, над убеждениями приятелей»

   Имена славянофилов встречаются почти во всех полемиках 40—50-х годов. Так или иначе с их творчеством соприкасались в свое время Гоголь, Достоевский, Щедрин, Л. Толстой. Назрела необходимость в многоаспектном изучении литературного творчества славянофилов как закономерного явления эпохи. Надо изучить его генезис, организационные формы, проблема тику, жанровое своеобразие, связи с другими течениями в русской литературе, влияние его на последующий литературный процесс.

Под «чисто национальным сознанием» народной песни Аксаков воспринимает лишь «первую ступень» народного искусства, когда «народ понимает только свою частную жизнь как отдельного народа и ее, только ее отражает», не поднимаясь ни до «общей истины», пи до «индивидуальной (личной) жизни его членов». С этих позиций все эстетическое развитие народа делится на два этапа:

1. этап «национальности», т. е. первичного эстетического самоощущения народа, плодом которого является фольклор в его национальных формах;
2. этан «индивидуальности», когда в народе, с одной стороны, пробуждается «жизнь индивидуальная», с другой —- «общая истина становится его содержанием». Как следствие этих процессов «на неспях созидается литература», становящаяся выражением собственно этого периода.

   Появление литературы  Аксаков считает шагом вперед  в эстетическом развитии народа, необходимым «антитезисом» к  узости «особного» этана. Вместе с тем период «литературы» не является последним: дальнейшее развитие нации требует нового «синтетического» искусства, и пропаганда его становится с этих пор главнейшей темой эстетики и критики славянофильства.

   Аксаков (как позже  Хомяков) определяет национальность  по образцу гегелевской диалектики  общего и особенного. «Общее как  общее не существует. . . это отвлеченное понятие, не переходящее в жизнь». Не существует и «человека вообще» это лишь необходимая абстракция. «Человек, понятие общее, чтобы перейти в действительное явление, должен был отречь себя до особенности; это определение до особенности в его наиболее развитой форме есть нация, форма, под которую все должно подойти и в периоде которой всякий индивидуум известного народа имеет значение во столько, во сколько он национален». Но и «нация» двояка: с одной стороны, «первичная» нация, в которой «личной жизни ипдивидуумов нет» и пег «жизни общей» («живет только нация»); с другой стороны, высший и наиболее яркий этап развития национальной «особенности», этап «органической жизни», когда нация уже определилась и через «общее» и через «единичное», т. е. высший этап синтетического проявления национального «духа».

Славянофильские эстетические искания отразили период подъема литературной жизни, преддверия чего-то нового, какого-то следующего этапа искусства, возникающего на иной основе. Это предвидение «истинно национального» искусства явилось на два десятилетия знаменем славянофильских исканий.

   Взаимоотношения славянофилов  с Достоевским были сложнее, чем  с остальными деятелями русской  литературы. Писатели, о которых  шла речь выше, только в молодости так или иначе соприкасались со славянофилами. Достоевский же заинтересовал их позднее, уже как сложившийся писатель. Как «почвенник» он многим обязан славянофилам, но в то же время много и им дал, когда их движение выдыхалось, приобретало открыто реакционный характер, а он был в зените своей славы.