Сущность культуры советского периода

Любой культурный феномен (и соцреализм в том числе) имеет двойственную природу, становясь  фактом истории. Всякая культура не есть только то, что она о себе мыслит и говорит, как она себя идентифицирует, но она и не есть только то, что  сказано о ней извне, - она и то и другое вместе.

Обратившись к вопросу  о понимании соцреалистической  культурой реальности, мы поймем, в  свете сказанного, что мир, создаваемый  ею, не был ни "правдой жизни" (как утверждала сама эта культура), ни ложью (как видится это в  иной культурной перспективе). Здесь есть свои принципы, своя, присущая этой культуре, мера двух начал. И вопрос этой меры не случайно был в центре внимания самой тоталитарной культуры. И как ни пыталась теория соцреализма уже в постсталинский период выйти из этого круга (например, в теории соцреализма как "исторически открытой эстетической системы"), выход этот был заблокирован самой культурой: выйти из этого круга значило разрушить саму систему тоталитарной культуры. Этот круг не некое внешнее логическое препятствие. Он есть граница самой культуры.

1. Сущность  культуры советского периода

Соцреализму посвящена огромная литература, как  в СССР, так и на Западе, во исходя из того, что культура не может быть понята целостно ни только изнутри, ни только извне, можно сказать, что соцреализм ни в его советском освещении, ни в западном не раскрывается до конца.

За счет чего могла обеспечиваться жизнестойкость механизма тоталитарной культуры? Поскольку литература максимально  приближена к идеологии, все процессы, протекавшие в политико-идеологической сфере, видны здесь отчетливей и яснее. В основе внутрикультурного движения соцреализма лежит свободное взаимодействие различных противоположных начал ("реализм-романтизм", "конфликтность - бесконфликтность", "лакировка - жизненная правда" и т.д.).1 Подобная установка, отражая реальные потенции соцреализма, входила в противоречие с теми позициями, которые утверждались для "нового метода" даже в период его оформления. Выступая на Первом всесоюзном съезде советских писателей, А. Жданов говорил: "Для нашей литературы, которая обеими ногами стоит на твердой материалистической основе, не может быть чужда романтика, но романтика нового типа, романтика революционная. Мы говорим, что социалистический реализм является основным методом советской художественной литературы и литературной критики, а это предполагает, что революционный романтизм должен входить в литературное творчество как составная часть, ибо вся жизнь нашей партии, вся жизнь рабочего класса и его борьба заключается в сочетании самой суровой, самой трезвой практической работы с величайшей героикой и грандиозными перспективами. Советская литература должна уметь показать наших героев, должна уметь заглянуть в наше завтра. Это не будет утопией, ибо наше завтра подготовляется планомерной сознательной работой уже сегодня"2. Как видим, ждановская формулировка отличается от той, которая была дана Б. Бяликом. Отличие здесь принципиальное, ибо Б. Бялик сказал то же, но не так и это "не так" было сразу осознано в культуре. Призыв "приподнимать" и "романтизировать" действительность фактически выявил тот разрыв, который реально существовал между действительностью и тем, что будет "завтра"; возникала, таким образом, лазейка для "разрыва времен", что в тоталитарной культуре невозможно (в этом - один из существеннейших признаков ее тоталитарности: она владеет всем временем). Ясно ведь, что если действительность нужно "приподнимать", значит, она сама по себе недостаточно романтична. Этот тезис подлежал немедленной корректировке. Ее-то и осуществил В. Ермилов, которого нужно признать наиболее тонким теоретиком соцреализма. Воистину это был Белинский соцреализма - ни до, ни после него этот "художественный метод" не имел столь адекватного своей эстетике и этике теоретика.

В. Ермилов публикует  подряд из номера в номер в "Литературной газете" свою большую работу "За боевую теорию литературы!", где переводит дискуссию о соцреализме в новое русло. Он достигает того, чего не могла достигнуть теория соцреализма за предыдущие пятнадцать лет. Идея В. Ермилова проста и поистине блестяща. Нужно находиться внутри самой соцреалистической культуры, чтобы понять не только простоту идеи, но и удивительное ее соответствие требованиям самой тоталитарной культуры этого периода. Современник увидит здесь лишь дьявольскую хитрость и будет прав, и будет. неправ. Называя ермиловскую идею блестящей, мы исходим из ее культурной ауры, из того, что в ней обнаружился синтез потенций тоталитарной культуры.

В. Ермилов теоретически обосновал приход нового сознания - постутопического. Идея наступающей "прекрасной жизни" сама по себе не была новой для середины 40-х годов (она шла из 20-30-х годов), но эта идея исходила из утопического сознания и уже не отвечала сознанию новому - постутопическому. В постутопии существует иное сознание и качественно иное время - время свершившейся утопии, то есть утопии, переставшей быть утопией, но ставшей реальностью.

тоталитаризм  культура советский инакомыслие

Нужно сказать, что, очевидно, мысль о романтичности  самой действительности родилась у  В. Ермилова задолго да полемики с Б. Бяликом. Еще в 1947 - году "Литературная газета" провозгласила в одной из своих передовых статей: "Любая, самая красивая, смелая поэтическая мечта художника находит живой отклик у миллионов советских людей. Поэзия переходит в жизнь, потому что сама жизнь в нашей стране стала поэтической". Но только в статьях, опубликованных осенью 1948 года в "Литературной газете", В. Ермилов довел логику своих рассуждений до блеска известной формулы "Прекрасное - это наша жизнь!". Здесь была целая эстетическая концепция.

"В нашей советской  жизни, - рассуждал В. Ермилов, - поэзия, романтика стала самой действительностью,  у нас нет конфликта прекрасного  и реального, и потому у нас  художник ищет источник красоты  и романтики не в стороне  от общественной жизни, от дела", а в них самих. Поэтому, например, новаторское величие Маяковского состоит в том, что "он явился создателем новой поэтики - партийной поэтики утверждения социализма, утверждения всей "прозы" советской жизни, прозы, ставшей поэзией".3 Почему неверна концепция Б. Бялика? Да потому, отвечал В. Ермилов, что это не революционная, а эволюционная теория и из нее следует, что реализм, то есть художественное исследование самой по себе реальной действительности, не может дать ничего утверждающего, положительного. Эта точка зрения начисто отрицает романтику самой действительности, ее поэзию. Тогда как "сама наша реальная действительность, в ее трезвой, деловой повседневности, романтична, глубоко поэтична по своей внутренней сути - вот одно из исходных положений при определении сущности социалистического реализма".

Именно в отношении  к этой проблеме проявилась та двойственность тоталитарной культуры, то относительно свободное пребывание в ней противоположных  на первый взгляд установок, о котором  шла речь выше. "Теория бесконфликтности", которая подвергалась осуждению в 1952 году, имеет свою историю и не так проста, как до сих пор иногда представляется. В том виде, в каком эта "теория" критиковалась и в каком она была "вскрыта", ее можно свести к тому, что принципы соцреализма исключают возможность изображения в современной литературе конфликтов, равно как и вообще отрицательных явлений советской жизни.

Действительно, во второй половине 30-х годов новая культура последовательно и настойчиво утверждала мысль о том, что, согласно представлениям о поступательном развитии человечества от капитализма к коммунизму, в фазе социализма не может быть не только антагонистических, но и неантагонистических противоречий, что даже самая возможность противоречий и конфликтов исключена. Раньше, в 20-е годы, партия ожидала от литературы изображения конфликтов между "старым" и "новым", между дореволюционным и послереволюционным. Советские писатели создали произведения о героическом труде советских людей, опирающемся на высокую сознательность, жертвенное самоотречение. Этот труд, преодолевая все враждебные силы и жесточайшие испытания, голод, холод, усталость, подготовил наши великие сегодняшние победы - писалось уже после войны, в эпоху постутопии. С оформлением в первой половине 30-х годов теории соцреализма возникла формула об изображении действительности в ее революционном развитии". Сама эта установка, безусловно, прямо вела к теории бесконфликтности". Фактически из сферы изображения ушли все конфликты между личностью и государством, властью, конфликты, возникающие вследствие насильственной коллективизации, административных ссылок, высылок, произвола при осуждении на принудительные работы, репрессии, реальные конфликты в семьях, в коллективе, на войне, изображение голода, нужды и нищеты. Не следовало писать о смерти (за исключением героической), сомнениях, слабостях и т.п.4 Партийные постановления первых послевоенных лет эту тенденцию, конечно, усиливали, но в известном ждановском докладе о журналах "Звезда" и "Ленинград" оставались упоминания о необходимости "бичевать недостатки", "все, мешающее нашему движению вперед", и т.п. Это не были просто "дежурные слова", - культура всегда оставляла для себя лазейку и две-три "дежурные" сегодня фразы могли завтра развернуться в новую программу развития литературы (что и произошло впоследствии), - их нужно было только гальванизировать, и литературе задавался новый, подчас диаметрально противоположный вектор движения.

Тенденция, определенная постановлением 1946 года, выродилась, как  известно, в изображение борьбы "хорошего с лучшим" и "лучшего с отличным", она нашла свое выражение в ермиловской "боевой теории литературы". Критика писала в эти годы: "советский писатель наших дней не может положить в основу своих произведений драматические конфликты и коллизии, которые были характерны для советской литературы двадцатых - начала тридцатых годов. Тогда советская литература отражала жизнь, развивающуюся в условиях классовой борьбы, и классовая борьба определяла характер конфликтов, изображающихся в художественных произведениях. Теперь же антагонистические классы в нашей стране ликвидированы, и писатель должен уметь находить для своих произведений новые реальные коллизии и конфликты, отражающие неантагонистический характер противоречий, существующих в социалистическом обществе". Культура мыслила о конфликтах и противоречиях вообще в новых терминах: "Борьба нового со старым в форме критики и самокритики, являющаяся новой диалектической закономерностью советского общества, не нашла еще полного и достойного воплощения в нашей драматургии, - писал Е. Холодов. - В лучших пьесах драматурги поднимаются до раскрытия противоречий действительности, но далеко не всегда им удается художественно, т.е. правдиво и убедительно, показать преодоление противоречий, а значит, и движение вперед. Это обусловлено тем, что критика не выступает в пьесах в действительном единстве с самокритикой; что драматургией нашей не осознан и как следует, не показан еще истинный смысл самокритики, как формы преодоления противоречий и победы нового над старым в самой личности". "Так как в нашей советской действительности не существует противоречий антагонистических, неразрешимых; то, естественно, обнаруженное противоречие подлежит разрешению, преодолению. Но, для того чтобы противоречие, обнаруженное прожектором критики, было в полной мере и до конца преодолено, необходимо, чтобы критика была признана критикуемым, т.е. чтобы она приняла форму самокритики. Уже самый факт приятия критики предполагает определенную степень коммунистической воспитанности.

А тоталитарной культуре и не было дела до реальной жизни, лжи  и правды. Она решала свои задачи, имела свое понимание лжи и  правды. Никто ведь не станет "упрекать" древних греков, классицистов или  романтиков в том, что созданная  ими художественная реальность далека от действительности. С культурой бесполезно спорить. Эту мысль остроумно сформулировал М. Бахтин, когда писал о тех, кто спорит с героями литературы прошлого, "точно с бытием можно спорить или соглашаться, игнорируя эстетическое опровержение.5

2. Тоталитаризм  в культуре и культура в  тоталитаризме

Новый взгляд ищет и не находит в тоталитарной культуре многих привычных вещей. Но в культуре есть все, все свое и все взаимосвязано. Тоталитарная культура (как и любая  другая) всякий раз опорожняет категории, чтобы вложить в них свой, присущий и нужный ей смысл. В каждой культуре категории умирают и рождаются другими, своими для нее. Здесь - одна из существеннейших преобразующих функций каждой культуры: она сама в этих категориях рождается и функционирует, через них познается. Здесь - ключ к пониманию другой культуры, к осмыслению ее законов.

Новый этап "культурной революции". В сфере культуры в 20-х годах, большевики, как и прежде, держали в центре внимания старую интеллигенцию. Политические настроения этого слоя российского общества продолжали меняться в благоприятную для властей сторону, чему в немалой степени способствовал переход к НЭПу. Под влиянием отступления правящей партии на экономическом фронте среди интеллигенции все большей популярностью пользовалась примиренческая идеология "сменовеховства" (по названию сборника статей "Смена вех", изданного в 1921 г. в Праге бывшими кадетами и октябристами Н.В. Устряловым, Ю.В. Ключниковым, А.В. Бобрищевым-Пушкиным и др.). Существо идейно-политической платформы "сменовеховства" - при всем разнообразии оттенков во взглядах ее апологетов - отражало два момента: не борьба, а сотрудничество с советской властью в деле хозяйственного и культурного возрождения России; глубокая и искренняя уверенность в том, что большевистский строй будет "под напором жизненной стихии" изживать экстремизм в экономике и политике, эволюционируя в сторону буржуазно-демократических порядков.

Власти, стремясь вовлечь  старую интеллигенцию в активную трудовую деятельность, в первые послевоенные годы поддерживали такие настроения. Специалистам в разных областях знаний (кроме, пожалуй, гуманитарных) обеспечивались более сносные по сравнению с основной массой населения условия жизни и работы. Особенно это касалось тех, кто так или иначе был связан с укреплением научного, экономического и оборонного потенциала государства. К их числу относились основоположник современного самолетостроения Н.Е. Жуковский, создатель геохимии и биохимии В.И. Вернадский, химики Н.Д. Зелинский и Н.С. Курнаков, биохимик А.Н. Бах и немало других крупных ученых. Под руководством академика И.М. Губкина велось изучение Курской магнитной аномалии, осуществлялась разведка нефти между Волгой и Уралом. Академик А.Е. Ферсман возглавил геологические изыскания на Урале, Дальнем Востоке, Кольском полуострове. Активно развивались исследования в области генетики (Н.И. Вавилов), физики (П.Л. Капица, А.Ф. Иоффе, Л.И. Мандельштам), корабельного дела (А.Н. Крылов), ракетостроения (Ф.А. Цандер и др.). В 1925 г. правительство приняло постановление о "признании Российской Академии наук высшим ученым учреждением" страны.