Современные российские дискуссии о князе Александре Невском

Современные российские дискуссии о князе Александре Невском¹

И.Н. Данилевский

(Государственный университет –

Высшая школа экономики)

В последнее время в российской исторической науке вновь разгорелись  дискуссии между апологетами  древнерусского князя Александра Ярославича (который чаще именуется в них Александром Невским) и его «дискредитаторами». Особую остроту им придал телепроект «Имя Россия» (sic!), реализованный государственным телеканалом «Россия» в 2009 году. «Победителем» в нем и стал Александр Невский — его представлял митрополит Смоленский и Калининградский (ныне — Патриарх Московский и всея Руси) Кирилл, за него проголосовало большинство телезрителей (независимо от того, как проводился подсчет голосов). После такого триумфа любое сомнение в том, что все содеянное князем Александром было во благо Отечества, рассматривается как «пренебрежение национальными ценностями, насаждаемое ныне в нашем обществе извне»². «Выбрав своим именем Александра Невского, Россия показала, что Запад со своими сомнительными ценностями больше не имеет над ней власти», «Слава Богу, Русский Народ избавился, наконец, от дьявольского наваждения навеянного дурманящим пением сладкоголосых сирен либерализма. Одним из ярких свидетельств этого как раз и являются итоги телевизионного конкурса “Имя России” [sic! косноязычное название проекта даже его почитатели не состоянии воспроизвести правильно], победителем которого закономерно стали такие исторические деятели, как Александр Невский…», — пишет на сайте «Евразия» С. Панкин³. Тем не менее, сомневающиеся в том, что Александр Невский, за которого голосовали участники проекта, был именно таким, каким представляют его адепты, существуют и продолжают сомневаться…

Суть споров сводится к следующему.

Поборники «солнца земли Русской»⁴ полагают, что именно Александр совершил судьбоносный для России выбор между Западом и Востоком — в пользу последнего, именно он в 1240 г. предотвратил «потерю Русью берегов Финского залива и полную экономическую блокаду Руси»⁵, именно его героическим сопротивлением крестоносной агрессии в Прибалтике было остановлено продвижение Ордена на восток, именно под его командованием «все объединенные силы, которыми тогда располагала Русь», в 1242 г. в «решительной битве» на льду Чудского озера, о которой «с тревогой и надеждой думал народ и в Новгороде, и во Пскове, и в Ладоге, и в Москве, и в Твери, и во Владимире»⁶, определили дальнейшую судьбу Русской земли, именно он своим «подвигом самодисциплины и смирения» «сохранил православие как нравственно-политическую силу русского народа», и именно наследием его подвигов «явилось великое Государство Российское»  (Г.П. Вернадский). При этом основное внимание еще несколько десятилетий тому назад уделялось победе над Орденом: «Победа на Чудском озере — Ледовое побоище — имела огромное значение для всей Руси, для всего русского и связанных с ним народов, так как эта победа спасала их от немецкого рабства. Значение этой победы, однако, еще шире: она имеет международный характер»; «этой крупнейшей битвой раннего средневековья впервые в международной истории был положен предел немецкому грабительскому продвижению на восток, которое немецкие правители непрерывно осуществляли в течение нескольких столетий»; «Ледовое побоище сыграло решающую роль в борьбе литовского народа за независимость, оно отразилось и на положении других народов Прибалтики»; «решающий удар, нанесенный крестоносцам русскими войсками, отозвался по всей Прибалтике, потрясая до основания и Ливонский и Прусский ордена»⁷. В последнее время все настойчивее подчеркиваются политические таланты князя, поскольку, оказывается, «свой главный подвиг Александр Невский совершил не на поле брани в качестве военачальника, а на политическом поприще в качестве государственного деятеля». При этом «наш великий предок… самоотверженно защищал Русь от внешних врагов и понимал решающую роль народа в этой защите»⁸.

 Их оппоненты не склонны преувеличивать заслуги Александра перед Отечеством. Они обвиняют князя в коллаборационизме, в том, что именно от «сдал» монгольским ордам Великий Новгород и Псков, до которых не добрались полчища Батыя в 1237–1238 гг., именно он, топя в крови первые попытки сопротивления Орде городских «низов», обеспечил почти на четверть столетия власть ордынских ханов и тем самым закрепил деспотическую систему государственного управления на Руси, навязав ее своей родине и тем самым затормозив ее развитие на несколько столетий вперед. «Позор русского исторического сознания, русской исторической памяти в том, что Александр Невский стал непререкаемым понятием национальной гордости, стал фетишем, стал знаменем не секты или партии, а того самого народа, чью историческую судьбу он жестоко исковеркал. ...Александр Невский, вне всякого сомнения, был национальным изменником»⁹.

Разобраться в этом споре можно только при условии полного отказа от априорных политических оценок, обратившись к историческим источникам и тщательно разбираясь с той ретроспективной информацией, которую они донесли до нас из того непростого времени. Современные же диспутанты — и с одной, и с другой стороны — ведут свои споры в мифологической, а не в исторической сфере. Любая попытка дать критическую оценку априорным взглядам, устоявшимся историографическим построениям и реконструировать облик исторического — а не мифологического — князя Александра Ярославича воспринимается как покушение на святыню. Такую реакцию дают даже профессиональные историки. Скажем, талантливый ижевский исследователь В.В. Долгов видит лишь «суровый ригоризм» в стремлении пересмотреть историографические стереотипы, полагая: «если в древнерусской книжности, а затем и в трудах историков было сформировано отношение к деяниям князя [имеются в виду Невская битва и Ледовое побоище. — И.Д.] как к примеру личной храбрости и героизма — именно значение этих сражений не может быть подвергнуто сомнению»¹⁰.

Между тем, историк-профессионал — в отличие от историка-дилетанта — обязан различать взгляды автора источника (который, собственно, и предоставляет нам информацию об интересующем событии или деятеле), воззрения, сложившиеся в историографии на разных этапах ее развития, и, наконец, собственную точку зрения отделяет лишь одно. Иначе никакой собственно научный анализ исторических событий не возможен. Любитель же склонен неосознанно отождествлять все эти взгляды, оценки и суждения. Ему кажется, что реальное историческое лицо, сведения о нем, сохранившиеся в исторических источниках, и различные исторические реконструкции — в сущности одно и то же. А потому их можно сравнивать и подменять одно другим. При этом по умолчанию предполагается, что если источники не согласуются с «общепринятым» (т.е., принимаемым данным любителем истории) образом — тем хуже для источников: нельзя же позволять им дискредитировать светлый облик князя-героя. И неважно, что звание героя он получил посмертно, когда забылись (или простились) его неблаговидные, с точки зрения того же историка-дилетанта, поступки и решения.

Говоря об Александре Невском, историк-профессионал обязан различать по крайней мере пятерых персонажей нашей истории и культуры. Каждый из них — порождение своего времени. Прежде всего, это — великий князь Александр Ярославич, живший в середине XIII в. Во-вторых, святой благоверный князь Александр Ярославич, защитник православия, причисленный к лику святых уже лет через сорок после кончины его прообраза. В-третьих, несколько модернизированный в XVIII в. образ святого Александра Невского — борца за выход в Балтийское море (он ведь победил шведов практически на том самом месте, которое Петр I избрал для строительства столицы Российской империи). И наконец, в-четвертых, образ великого защитника всей Русской земли от немецкой агрессии Александра Невского, созданный в конце 1930-х годов благодаря совместным усилиям Сергея Эйзенштейна, Николая Черкасова и Сергея Прокофьева¹¹. В последние годы к ним добавился пятый Александр, за которого, видимо, и голосовало большинство телезрителей телеканала «Россия»: справедливого сильного правителя, защитника «низов» от бояр-«олигархов». Он готов и рыбу с этими самыми «низами» ловить, и рыболовную сеть руками порвать, и укрепить границы государства, и, непристойный анекдот выслушать — а потом, основываясь на этом анекдоте, гениально организовать построение своих войск, и в момент своего триумфа мальчонку (все из тех же самых «низов») на руки взять… При этом, кажется, никто не заметил, сколь тревожны результаты этого голосования. Рыбная ловля, непристойности и мальчонки — не главное. Со всем этим у нас полный порядок. Но, вот, главные качества, которыми обладает¹² победитель телевизионного проекта, — справедливость, сила, способность противостоять толстосумам, талант, политическая прозорливость — всего этого пока нет, а потребность общества в этом есть — и самая острая. Именно за эти качества правителя голосовали те, кто избрал мифического Александра Невского «Именем Россия».

Поэтому, прежде чем давать оценку деятельности Александра, необходимо выяснить, какому из пяти персонажей она дается: реальному историческому деятелю, святому благоверному князю, борцу за выход в Балтику, защитнику от немецкой агрессии или справедливому и сильному правителю?

Деяния святых — вообще вне «юрисдикции» исторической науки. Кто скажет, что растление малолетних — благое дело, поскольку этим, если верить летописи, до принятия христианства «баловался» киевский князь Владимир Святославич? Но, с другой стороны, — кто может осудить за это равноапостольного князя Владимира Святого, принесшего свет православия на Русскую землю? Приняв Святое Крещение и крестив Русь, Владимир одним эти деянием искупил все свои прежние грехи. Искупил, но не оправдал. Закон, как известно, обратной силы не имеет, и историк, пытающийся описать жизнь киевского князя, вправе — несмотря на то, что тот был канонизирован, — давать (или не давать — это уже дело его совести) моральные оценки развратным действиям и братоубийству, совершенными его персонажем до 988 года. Являются ли такие характеристики «приговором Истории», — вопрос отдельный!

То же касается и образов — церковного и светских — Александра Невского. Святой благоверный князь стал в свое время единственным светским защитником идеалов православия, не пожелав поступиться ими ни при каких условиях (в отличие, скажем, от Даниила Романовича Галицкого). Тем самым он искупил (но опять-таки не оправдал!) свои прегрешения, о которых прямо и косвенно говорят его современники. И чтобы уважать его за это, совсем не обязательно умиляться всеми деяниями князя Александра Ярославича, которые нам известны по светским источникам и многие из которых у нормального человека не могут вызывать положительных эмоций. Оправдывать их не менее аморально, нежели принижать роль и место святого князя в нашей истории. Между тем именно этим, как правило, занимаются те, кто не понимает, за что же, собственно, на рубеже XIII—XIV веков был канонизирован Александр.

Другое дело — образы исторических деятелей, которые формируются профессиональными историографами. Моральные оценки (но не приговоры!) возможны и здесь. Однако они в большей мере касаются не описываемых, а описывающих. Странно было бы укорять литературных персонажей в том, что они, на наш взгляд, совершают аморальные поступки. Зато, помимо собственно научного анализа того, на каком основании, как и что написал тот или иной историк, сам он, как и его исследование, вполне могут получать нравственные оценки. И не последнюю роль при этом будет играть то, для чего он написал свой труд: чтобы дать нравоучительный пример своим современникам? или чтобы легитимировать существующий строй? или чтобы попытаться понять, почему события развивались так, а не иначе и «когда мы раздавили бабочку»? или чтобы, говоря словами Ницше, «создать себе a posteriori такое прошлое, от которого мы желали бы происходить, в противоположность тому прошлому, от которого мы действительно происходим»? либо он руководствовался какими-то иными мотивами? К тому же чаще всего даже сам исследователь не задумывается над тем, какую цель в действительности он преследует. Искренне полагая, что сохраняет традицию и восстанавливает «историческую справедливость», на самом деле он создает чаще всего совершенно новую — «желательную» (им самим или «правильными» читателями, на которых он рассчитывает) — историю. Между тем, в каждом случае результат работы исследователя будет разным, как и его нравственная оценка: частная субъективная точка зрения. Кстати, из-за различий в точках зрения и целях, которые преследуют историки, попытки свести оценки, которые они дают одной и той же личности, к «общему знаменателю» (по принципу: если уж академик А., профессор Б. и даже скептик В. положительно характеризовали личность Г., то никакой исследователь Д. не имеет права дурно отзываться о нем) лишены смысла.

Но тогда какую  же из этих характеристик считать  «судом Истории»? На такой титул, думаю, не может претендовать ни одна из них. Не являются им представления о том, что послужило основанием для канонизации православного святого. Тем более нет никаких оснований именовать «судом Истории» результаты историографического анализа. Историка (даже самого маститого) никто не уполномочивал быть «учителем жизни», который имеет право на раздачу таких оценок от имени науки, которую он изучает. Правда, в XX веке история часто рассматривалась в качестве своеобразного судебного разбирательства, на котором выносится «приговор» предкам — за их «недомыслие», «незнание», «политическую близорукость». «Судьи», как правило, не несли за подобные «приговоры» никакой ответственности (если только он не приходил в противоречие с постоянно колеблющейся «генеральной линией партии»). К тому же задним числом, как известно, легко быть умным и храбрым. При всей внешней привлекательности этот подход нес в себе опасность поверхностных суждений, прививал склонность к анахроническому мышлению, когда представления и поступки людей, живших за десятилетия, а то и за столетия до нас, объясняют с позиций сегодняшнего дня. Рецидивы такого подхода заметны и сегодня. Однако постепенно все большую популярность приобретает иная точка зрения, сформулированная в свое время А. Я. Гуревичем: «История не должна воспитывать чувства собственного превосходства, — она должна учить взаимопониманию. Не судить, но понимать — таков девиз историка вообще и в особенности историка конца XX века»¹³. В начале III тысячелетия он продолжает оставаться вполне актуальным.

Как ни парадоксально, если с образами памяти об Александре Невском все  более или менее понятно¹⁴, то работа по научной реконструкции биографии реального князя Александра Ярославича и событий, с ним связанных, еще далека от завершения. Казалось бы, это странно, тем более что исторических источников, несущих информацию об этой личности, чрезвычайно мало. Как писал один из апологетов Александра Невского, «к великому сожалению, в рассказе о св. Александре Невском нам приходится довольствоваться скудными историческими известиями»¹⁵. Компенсировать недостаток сведений об Александре в какой-то степени можно, совершенствуя источниковедческие подходы и приемы. Однако такой путь представляет интерес лишь в том случае, если нас интересует научная историческая реконструкция прошлого. Большинство же дискутирующих о том, является ли Александр героем и злодеем использует иной подход, суть которого была откровенно сформулирована М. Хитровым: «единственное средство сколько-нибудь помочь горю — это самому автору проникнуться благоговением и любовью [или, видимо, противоположными чувствами, если речь идет о «дискредитаторах» Александра. — И.Д.] к предмету изображения и чутьем сердца угадать то, на что не дают ответа соображения рассудка»¹⁶.