Современные представления о происхождении человека

Более того, есть предположения, что сам механизм изготовления орудий относится не к разумной деятельности, а к имитативности, которая нарастает по мере усложнения живой материи. Что касается приматов, то их способности в этом отношении пользуются самой широкой известностью. Б. Ф. Поршнев предположил, что в мире архантропов и палеоантропов эта тенденция достигала мыслимого предела своего развития. Поршнев считал, что самым веским доказательством поразительного развития имитативного рефлекса в нижнем и среднем палеолите являются каменные орудия с их однотипностью, унифицированностью и огромным количеством, в котором они встречаются на некоторых стоянках. Что до предположения, что предки человека для обозначения разных их типов должны были пользоваться разными словами и, следовательно, речью, то Поршнев резонно предположил, что дело тут не в языковых изысках питекантропов и неандертальцев, а "в классифицирующем мышлении археолога": "Сама систематика палеолитических орудий в истории археологической науки всегда была основана на различении не столько самой внешней формы этих предметов, сколько тех действий, которые были произведены с камнем. Посмотрите на археолога, анализирующего нижне- или среднепалеолитическую находку: он восстанавливает в уме, а нередко и движениями показывает последовательность и направление сколов и ударов - это и называется "читать камень". Для психолога это служит подтверждением, что в свое время стимулом при изготовлении служил не просто лишь зрительный образ каменного изделия, не просто готовый продукт-образец, тем более не вербальный образ этого предмета, для описания которого приходилось бы подыскивать слова, а для воплощения осуществлять верные манипуляции. Нет, эти камни свидетельствуют о трансляции от индивида к индивиду, особенно от взрослых к молоди именно имитируемых манипуляций, движений, комплексов действий, - разумеется, предметных движений, действий с кремнями, - который корректируются и в какой-то мере уже заменяются имитированием предмета".

Самым тщательным изучением эндокрана (внутренней поверхности черепной коробки) так называемого Homo habilis (презинджантропа), объявленного было антропологами наидревнейшим человеком (ибо он найден был в очень древних геологических слоях, но в несомненном сопровождении искусственных галечных орудий так называемого олдовайского типа), было неоспоримо доказано, что его мозг ничем существенным не отличается от мозга австралопитеков, не имевших никаких орудий. При этом мозг австралопитеков в свою очередь по основным признакам подобен мозгу антропоидов вроде шимпанзе и не имеет ничего специфического для мозга Homo sapiens. Выходит, "основное отличие человека" - изготовление искусственных каменных орудий - совместимо с вполне обезьяньим мозгом. Тут иные авторы пускают в ход уж вовсе схоластическую уловку: орудия Homo habilis еще не имели вторичной обработки, такие орудия они милостиво разрешают создавать и обезьяне, но вот орудия со вторичной оббивкой - это уже собственно орудия, и там, где есть они, есть и человек! Как будто сложнейшую проблему науки - проблему выделения человека из животного мира - можно свести к элементарной механике, к количеству ударов, нанесенных камнем по камню по той или другой его стороне, или к той или иной очередности и взаимосвязанности этих ударов.

Палеолитическое искусство всегда считалось неоспоримым доказательством существования культуры, присущей исключительно человеческому обществу. Спору нет: невозможно даже вообразить животное, которое создает изображения.

Стилистический и композиционный анализ изображений, датируемых каменным веком, позволяет сделать вывод о совершенной непохожести этих изображений на искусство поздних эпох: "При сравнении скульптуры, живописи и петроглифов палеолита с мезолитическими, не говоря уж о петроглифах и скульптуре неолита и, тем более, об искусстве... раннеполитических обществ, создается впечатление, что стилистической эволюции там вовсе не было, а искусство палеолита не имеет ни малейшего отношения не то, что к традиционному, но даже к мезолитическому искусству. В основе любого изображения от ориньяка до мадлена лежит "стремление" как можно точнее изобразить видимый объект (как правило, животное). Различия же между этими изображениями сводятся, видимо, к уровню мастерства исполнителя, если вообще позволительно так говорить о существах, явно отличных от нас по очень многим параметрам...

Искусство верхнего палеолита выпадает из любой периодизации, основанной на любых принципах. Следует признать, что со времен открытия больше ста лет назад первых изображений в Испании и Франции, мы очень мало приблизились к пониманию его смысла. Складывается даже впечатление, что искусство палеолита вообще не поддается интерпретации в культурологических терминах. И потому, рискнем высказать такое предположение: а что, если изображения эпохи палеолита действительно не имеют отношения к искусству последующих эпох? Иными словами, так ли уж оправданно привычное словосочетание "первобытное и традиционное искусство"? Не пытаемся ли мы объединить в одно целое явления, которые, на самом деле, не имеют друг к другу ни малейшего отношения?" .

Получается, что "возможность любой "культу-рологической" интерпретации палеолитического искусства, по меньшей мере, весьма сомнительна; так, может быть, следует попытаться интерпретировать эти артефакты как часть филогении, и с точки зрения филогении? Спору нет: невозможно даже вообразить животное, которое создает изображения. Но так же невозможно представить человека, чьи изображения совершенно бессистемны. И получается, что "изобразительная деятельность" Homo sapiens sapiens верхнего палеолита равно далека и от инстинктивной деятельности животных, и от осмысленной деятельности современного человека. Но она чрезвычайно близка к деятельности его ближайших биологических предков".

Исходя из этого, процесс нанесения наскального изображения можно уподобить вышеописанной традиции изготовления каменных орудий: "традиция, бесконечно воспроизводящая некий древний образец, в генезисе основана на имитации. Важно, что воспроизводится не только конкретное предшествующее изображение, - повторяется само действие, то есть, процесс нанесения изображения (позже надписи) на скальную поверхность. Традиционный резчик не просто делает копию старой маски, но воспроизводит все действия, которыми сопровождается процесс ее изготовления. Именно имитативный рефлекс заставлял людей в Сахаре Туркестане, Сибири и тысячах других мест покрывать скалы миллионами изображений, не имевшими между собой никакой иной связи, кроме простого примыкания, вызванного к жизни всемогущим имитативным рефлексом. Однако меты, оставленные на древних скалах, связаны не только с инстинктами животных. Как и сам человек верхнего палеолита находится посередине между животным и человеком (будучи, на самом деле, ни тем, ни другим), оставленные им изображения занимают промежуточное место между отметинами животных и человеческими знаками, также не являясь ни первым, ни вторым".

Уже в мире палеоантропов отмечено множество странностей, явно не согласующихся с представлением о них как о просто высших приматах. Это употребление огня, погребения (правда, единичные и невнятные), просверленные клыки животных, куски охры и кристаллы, с какой-то целью принесенные на стоянки. Как мы видели, отчасти те же "странности" обнаружены даже в поведении настоящих высших приматов, шимпанзе. Артефакты, связанные с человеком верхнего палеолита, отличаются от "странностей" палеоантропов не столько качественно, сколько количественно. Причем, в некоторых случаях вполне еще архаичные артефакты, характерные для мира палеоантропов и даже архантропов, сосуществуют с теми, что характеризуют деятельность уже Homo sapiens sapiens... Все это и позволяет выделить палеолитическое искусство, вместе с артефактами, по крайней мере, поздних палеоантропов, в особую группу памятников, не связанную прямо с последующей историей искусства. Важно понять, что речь идет о деятельности, которая только формально идентична искусству, точно так же, как труды бобров, строящих плотины, только формально идентичны деятельности гидростроителей. Это значит, что изобразительная деятельность палеолитического человека (возможно, вместе со "странностями" в поведении палеоантропов, архантропов и высших приматов) должна трактоваться как часть филогении, но не истории.

Итак, "...столетним трудом археологов и антропологов открыто обширное семейство животных видов, не являющихся ни обезьянами, ни людьми... Они все не обезьяны, так как являются прямоходящими, двуногими, двурукими, тогда как обезьяны являются четверорукими (или, если угодно, четвероногими). Но быть двуногим - еще далеко не значит быть человеком. Троглодитиды, включая неандертальцев (палеоантропов),- заключает Б.Ф. Поршнев,- абсолютно не люди".

Глава 7. КАЧЕСТВЕННЫЙ СКАЧОК В ТЕМПЕ ЭВОЛЮЦИИ И СВЯЗЬ ЕГО С ПОЯВЛЕНИЕМ РЕЧИ (ВТОРОЙ СИГНАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ)

Тогда что же можно принять за тот критерий, по которому можно судить, что мы имеем дело с деятельностью людей в окончательном смысле этого слова? С какого периода историю можно назвать "человеческой"?

Впервые мысль о необходимости сокращения продолжительности человеческой истории и выделении верхнего палеолита в особую эпоху была высказана еще в 1974 году Б. Ф. Поршневым. Он даже допускал, что начало истории следует датировать не временем появления вида Homo sapiens sapiens, но только периодом, когда этот вид окончательно сформировался (по Поршневу, 20-25 тыс. лет назад). (Книга Б. Ф. Поршнева "О начале человеческой истории" вышла в свет в 1974 году, когда считалось, что современный человек появился примерно 35-60 тыс. лет назад).

Палеопсихологическая гипотеза Б. Ф. Поршнева до сих пор ни подтверждается, ни опровергается, но замалчивается. Вместе с тем, появившиеся уже после публикации "О начале человеческой истории" факты вполне внятно говорят о том, что Б. Ф. Поршнев даже слишком оптимистично оценивал возможности палеолитического человечества (см. гл. II, III, IV).

Как бы то ни было, традиционный подход к верхнему палеолиту, как к начальной эпохе существования человека современного вида со всеми присущими только человеку качествами, и, следовательно, как первый период человеческой истории, надо пересматривать. Тут придется обратиться к аргументации, весьма далекой от искусствоведческой, культурологической и вообще любой "человеческой" проблематики.

Дело в том, что темпы "прогресса" палеолитического человечества равно несопоставимы ни с темпами истории, ни с темпами филогении. Средний срок существования биологического вида составляет 1,5-2 млн. лет, т. е., по срокам человеческой жизни, 50-66 тысяч поколений (1 поколение = 30 лет). Продолжительность верхнего палеолита, если считать таковой время существования вида Homo sapiens sapiens до начала мезолита, согласно данным генетики, отчасти подтверждаемых и археологически, составляет не менее 100 тысяч лет. Археологические свидетельства того, что возраст современного человека превышает 40 тысяч лет, и что появился он, скорее всего, в Африке, заставили некоторых исследователей еще в семидесятых годах заявить, что, хотя точная дата появления анатомически современного Homo sapiens (Homo sapiens sapiens) неизвестна, но это событие произошло не менее чем 110 тысяч лет назад. С начала мезолита до наших дней прошло не больше 12000 лет, то есть, сменилось 400 поколений. За это время человек прошел путь от микролитической индустрии до персонального компьютера: он освоил земледелие и скотоводство, добычу и обработку металлов, научился делать машины и многое другое.

Таким образом, начиная с мезолита, прогресс шел очень высокими темпами, несопоставимыми с темпами верхнего палеолита, не говоря уж о среднем и нижнем палеолите. От начала мезолита до появления первых земледельческих культур сменилось не более 150 поколений. Еще около 100 поколений потребовалось для создания первых государств. Если оставаться в этой системе координат, фиксирующей только качественные скачки человеческого прогресса (переход к воспроизводящему хозяйству, освоение металлов, создание ранних государств и т. д.) и игнорирующей дробные единицы вроде перехода от орудий ориньякского типа к мадленским, то придется признать, что на 3000 поколений, живших в течение верхнего палеолита, вообще не приходится никаких существенных изменений. Поступательное движение выявляется только при переходе к микроскопическим единицам "измерения культуры", фиксирующим малейшие сдвиги в технике изготовления орудий, стиле наскальных изображений и т. д.

Итак, по продолжительности верхний палеолит занимает именно промежуточное положение между филогенией и историей: 50-60 тысяч поколений существует биологический вид, 3 тысячи поколений жили во время верхнего палеолита, и 400 поколений сменились с начала мезолита до наших дней. Чтобы яснее были видны масштабы, с которыми мы имеем дело, напомним, что со времени возникновения единого государства в Египте (около 3200 г. до н. э.) и до наших дней сменилось всего лишь 173 поколения. В такой перспективе Александр Македонский становится чуть ли не нашим современником.

Весьма красноречивы и данные физической антропологии: дело в том, что, если использовать такой критерий, как изменение размеров головного мозга, то вырисовывается весьма любопытная картина: этот орган, для человека важнейший, неизменно увеличивался в ходе эволюции, однако с концом верхнего палеолита, в среднем, заметно уменьшился.

Итак, можно ли человека, чья культура практически не эволюционировала, по меньшей мере, 90 тысяч лет (но сам он продолжал меняться физически), считать человеком в полном смысле слова? Не означает ли это, что действие законов естественного отбора продолжалось на протяжении всего верхнего палеолита? Да и по темпам освоения ойкумены палеолитическое человечество равно далеко и от животных, и от своих отдаленных потомков. Homo sapiens sapiens появился в Центральной Африке не ранее 150 и не позднее 100 тысяч лет назад. Около 60 тысяч лет назад он оказался в Австралии, тогда же или несколько позже преодолел Берингов пролив. Около 40 тысяч лет назад его несомненные следы обнаруживаются в ледниковой Европе. В масштабах биологической эволюции расселение человечества происходит невиданно быстро; это сверхвзрыв. Но для истории это был слишком медленный процесс.

Для выделения Homo sapiens в особое семейство, более того, в качественно и принципиально новое явление служат другие аргументы.

Ход развития современной психологической науки вплотную привел ее к необходимости значительно углубить и уточнить понятие человеческой деятельности. Здесь достигнуты немаловажные успехи. Попробуем подойти к антропогенезу с точки зрения теории деятельности.

Примем как исходный тезис: человек говорит, мыслит и действует, все это вместе составляет его деятельность. Иными словами, триада деятельности человека включает мышление, речевое общение и поведение (понимая здесь под словом "поведение" его действия за вычетом мышления и речевого общения). Этой триаде в свою очередь соответствует триада качеств языка: интегрировать и синтезировать опыт, воплощать мысль, осуществлять общение. Члены каждой из этих триад находятся во взаимозависимости между собой, т. е. каждый носит следы прямых воздействий со стороны других членов.