Симпосий как способ времяпровождения в Классической Греции

        Но Дионис еще и тот, кто заставляет спотыкаться, кто мешает идти прямо, держаться на ногах, тот, кто ударяет в ноги, Дионис Сфалеот, или Подсекатель, Сфалт . Игра askoliasmos, в которую с таким азартом вовлечены пирующие юноши, является знаком почитания Диониса, хозяина как чистого, так и смешанного вина, управляющего также и равновесием, и устойчивостью, и падением.

 

         Умело обращаются с бурдюками и сатиры; пожалуй, среди свойственных им аксессуаров askos - один из самых любимых. Он может заменить подушку, на которой отдыхает пирующий, как на изображении (№3), где сатир помещен между двух бурдюков - один подвешен за горлышко, а другой служит подушкой; сатир поет и играет на кроталах и вот-вот пустится в пляс.

На другой чаше двое сатиров  едут верхом на бурдюках, вслед за сатиром, несущим кратер, а с обратной стороны  женщина, облаченная в шкуру пантеры, менада, трубит в трубу давая сигнал двум рвущим с места колесницам. Любопытно, что запряжены колесницы не лошадьми, в упряжке все те же самые менады, которыми правят сатиры; боевая труба созывает... пирующих: присутствующие в изобразительном поле аксессуары — бурдюк, корзина с едой, мертвый заяц — возвращают нас в обстановку симпосия. В этом рисунке сплетаются война и пирушка, и сатиры превращаются в воинов вина.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Вино любви

 
        Игра, которую чаще всего вспоминают в связи с симпосием, которой Афиней посвятил половину одной из своих книг и которая также часто изображается на сосудах, — это игра в коттаб. Тексты не дают нам о ней столь точных сведений, как хотелось бы; не противореча друг другу, они упоминают различные связанные с ней практики, исходя из которых можно сделать заключение о ее основных чертах. 
       Игра состояла не в том, чтобы выпить вино, а в том, чтобы плеснуть им по какой-либо цели. Это, скорее, упражнение на ловкость, а не на способность держать равновесие; ловкость пирующего заключается в твердости глаза и броска. Правильный бросок кроме всего прочего требует от игрока умения изящно и ловко выгнуть запястье. Художники уделяли много внимания этой детали, руки играющих в коттаб и в самом деле похожи на руки флейтистов.

 
       Формы, которые принимает эта игра, различаются в зависимости от выбранной мишени; иногда в ее роли выступают шляпки желудей, плавающие в емкости, наполненной водой и помещенной среди симпосиастов; нужно попасть вином по этим корабликам и утопить их. Иногда целятся по диску, расположенному в горизонтальном равновесии на вершине высокого шеста: вино сбивает диск, который с грохотом падает на нечто вроде розетки, закрепленной посередине шеста.

 

        В текстах мы встречаем лишь намеки на второй тип игры; он также известен по некоторым изображениям, в числе прочих по изображению на ойнохое , где мы видим сидящую женщину с чашей в руке, она смотрит на цель, напротив нее — юноша, который держит разливательную ложку.

       Другой вид мишени известен нам исключительно по изображению на чаше Аполлодора (в приложение №10). На нем мы видим пирующих, которые целятся по мишени, расположенной под ручкой чаши, — место, которое иногда занимает кратер. Эта цель состоит из плоского блюда, над которым, удерживая равновесие на вершине маленького треножника, возвышается птица с фаллосом вместо головы. Надпись на блюде KOTABOS не позволяет усомниться в природе игры. Мишень оригинальна; это не просто диск, а птица-фаллос — фантастическое существо, уже встречавшееся нам в кругу сатиров, — она подчеркивает эротический характер этой игры.

 

         Играющий, готовясь плеснуть по намеченной цели несколькими каплями вина, провозглашает нечто вроде посвятительного тоста; он посвящает бросок любимому. Так, обнаженная полулежащая женщина по имени Смикра — «Малышка» — совершает бросок вином, посвящая его Леагру, может статься, эта надпись на дорийском диалекте напоминает о сицилийском происхождении игры; она гласит: «Тебе, Леагр, я посвящаю эту (полную чашу)».

Этот пример хорошо показывает, что коттаб есть нечто большее, чем просто упражнение в ловкости. Какую бы форму он ни принимал, речь идет о том, чтобы, верно прицелившись, нарушить равновесие предмета: будь то диск, расположенный на шесте, или плавающая в жидкости шляпка желудя. Потеряв равновесие, предмет опрокидывается или падает с грохотом — и это является знаком удачи в любви. Нарушение равновесия является как бы материальным выражением нерешительности, охватывающей влюбленного перед предметом любви. В игру вовлекается любовный партнер: во всеуслышание, словно для того, чтобы приобщить к игре всех присутствующих, объявляется имя человека, которого добиваются, целясь по мишени. Этот жест всегда имеет адресата, нам нередко встречаются сосуды с надписями, указывающими его имя. 

         Сам Дионис увлекается этой игрой, судя по изображениям на некоторых сосудах, где он изображается в компании с Гераклом. Бог вращает чашу на пальце, и мы читаем надпись, идущую от лица вдоль руки, как если бы он ее произнес «Это тебе».  
 
       Некоторые аспекты этой игры приближают ее к гаданию; играющие стремятся контролировать будущее и получить один из двух возможных ответов — успех/неудача — не на вопрос, заданный богу, а на объявленное намерение. Результат игры функционирует как знак: удачный бросок — залог любовного успеха. 

         Действительно, и в том и в другом случае проливают вино. Но на этом аналогия должна закончиться. Возлияние на симпосии — это ритуал открытия, а вовсе не игра на ловкость. Оно маркирует связь между людьми и богами, которую и не помышляют поставить под сомнение и которая ни в коей мере не зависит от случая или от ловкости исполнителя; совершенно очевидно, что той доле неопределенности, которая присутствует в коттабе, не может быть места во время возлияния. Однако можно отметить, что манипуляции с вином многочисленны и что его символические значения допускают разнообразные варианты применения. Идея распределения и совместного употребления вина, базисная для греческой культуры винопития, в действительности может относиться как к связям между людьми и богами, так и к куда менее определенным связям между любовными партнерами. Проявить свою ловкость пирующие могут не только в играх с бурдюком. Изображения на целой серии сосудов знакомят нас с разнообразными упражнениями, бесконечно вариативными и задействующими все части человеческого тела.

 

         Так, на чаше Эпиктета (в приложение: №4) пирующий сидит на земле, развернувшись корпусом к зрителю, в позе, которую едва ли можно назвать изящной. На вытянутой левой руке, в локтевом изгибе стоит чаша: сама по себе, без поддержки. Очевидно, что смысл этого упражнения состоит в том, чтобы преодолеть силу тяжести и манипулировать сосудами не так, как «положено»: не касаясь их пальцами, не держа их за ручки.

 

         На другой чаше показан еще один трюк (в приложении №5) на этот раз в нем задействована левая нога и стопа пирующего, на голени у него висит одежда, а на стопе балансирует остроконечная амфора. Устойчивость здесь обеспечивается тем, что пирующий присел на правую ногу и поддерживает равновесие с помощью рук.         

         Привычные жесты и позы забыты, а тело начинает вести себя совершенно новым, неожиданным способом; и снова норма предана забвению.

 

         По тому же принципy удерживать сосуд можно любой частью тела, кроме кистей рук. Исключением является еще и голова: в том, чтобы балансировать сосудом на голове, нет ничего необычного, потому что именно так, водрузив кувшин на голову или поставив его на плечо, женщины ходят за водой к источнику. Молодой комаст, выставляющий, подобно сатирам, напоказ свою возбужденную плоть, держит огромный кратер на животе (в приложении №6).

 

         Но и в этом никто не сравнится с сатирами, они тоже умеют держать сосуды на подошве стопы (в приложении №7), на спине и, даже вовсе уж невероятным способом, на кончике фаллоса, как, к примеру, делает сатир на этой чаше (в приложении №8); его товарищ вертит амфору, по всей видимости пустую, направив ее горлышком к собственному фаллосу.

 

         Опьянение сатиров неразрывно связано с сексуальным возбуждением; однако кроме сосудов, с которыми они обращаются как с телами, у них нет других половых партнеров. Если на первый взгляд намерение сатира кажется неочевидным, то достаточно сравнить эту чашу с амфорой из Лувра (в приложении №9) и смысл его жеста будет вполне понятен.

 

         Вообще, употреблять керамику можно самыми разнообразными способами; сосуд может заменить полового партнера, а может использоваться вместо верхового животного.  В стране сатиров роль у пиршественной посуды вполне определенная: она помогает совмещать и смешивать удовольствия.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение:

 

        Тема данной работы была посвящена Симпосию как способ времяпровождение в классической Греции. Были рассмотрены основные моменты, а именно как проводили свой досуг древние греки.