Русские православные монастыри

Монашество появилось  на Руси вместе с христианством. Митрополит Илларион был первым посвященным  в этот сан (1051 г.). Вспоминая близкое  к нему время водворения христианства при Владимире Святом, писал в  одном из своих сочинений, что  уже тогда “монастыреве на горах сташа”. Какие именно монастыри имел в виду митрополит, сколько их было при князе Владимире и как они были устроены осталось неизвестным.

Письменные известия об отдельных монастырях появляются с княжения Ярослава I. В первые два  века христианской жизни Руси наибольшее количество монастырей встречается  в центральной полосе тогдашней  Русской земли, где было наиболее сгущено русское население и  с наименьшими затруднениями  распространялось христианство. Из 70 монастырей, известных до конца XII в., на эту полосу приходится до 50. Наибольшее количество монастырей расположено в старейших  общественных центрах (Киев, Новгород), остальные рассеяны по второстепенным областным средоточиям южной  и северной Руси (Галич, Чернигов, Смоленск, Ростов, Владимир).

В XIII в. расширяется  круг городских и подгородных  монастырей, указывая на размножения  центров общественной жизни. В северных городах к существовавшим прежде монастырям прибавляются новые, и в  то же время появляются первые монастыри  в других городах - Твери, Ярославле, Костроме, Нижнем Новгороде, Москве, Устюге. Город, особенно стольно-княжеский, не считался благоустроенным, если не имел монастыря и собора.

Но с XIV в. замечаем важную перемену в способе распространения  монастырей и именно на севере. Ранее  почти все монастыри как в  южной, так и в северной России строились в городах или в  их ближайших окрестностях. Редко  появлялась пустынь, монастырек, возникавший вдали от городов, в пустынной, незаселенной местности, обыкновенно среди глухого леса. В первые века нашей христианской жизни пустынная обитель мелькает редким, случайным явлением среди городских и подгородных монастырей.

С XIV в. движение в  лесную пустыню развивается среди  северного русского монашества быстро и сильно: пустынные монастыри, возникшие  в этом веке, числом сравнялись с  новыми городскими, в XV в. превзошли  их более чем вдвое.

Городские и пустынные  монастыри различались между  собой не одной только внешней  обстановкой, но и общественным значением, духом, складывавшегося в тех  и других быта и в большинстве  случаев самим происхождением. Городские  и подгородные монастыри обыкновенно  созидались набожным усердием высших церковных иерархов, также князей, бояр, богатых горожан - людей, которые  оставались в стороне от основанных ими обителей, не входили в состав созванного ими монастырского братства. Живя среди мира, в ежедневном с  ним общении и для его религиозных  нужд, такие монастыри и назывались “мирскими”.

Другие имели  более самобытное происхождение, основывались людьми, которые, отрекшись от мира, уходили в пустыню, там становились  руководителями собиравшегося к  ним братства и сами вместе с ним  изыскивали средства для построения и содержания монастыря. Иные основатели таких пустынных монастырей становились  отшельниками прямо из мира, еще  до пострижения, но большинство проходило  иноческий искус в каком-либо монастыре, обыкновенно также пустынном, и оттуда потом уходили для  лесного уединения и создавали  новые пустынные обители, являющиеся как бы колониями старых. Три четверти пустынных монастырей XIV и XV вв. Были такими колониями, образовывались путем выселения их основателей из других монастырей, большей частью пустынных.

Пустынный монастырь  воспитывал в своем братстве особое настроение. Основатель его некогда  ушел в лес, чтобы спастись в безмолвном уединении, убежденный, что в миру, среди людской молвы, то невозможно. К нему собирались такие же искатели безмолвия. Строгость жизни, слава  подвигов привлекали сюда издалека не только богомольцев и вкладчиков, но и крестьян, которые селились вокруг богатевшей обители, как религиозной  и хозяйственной своей опоры, рубили окрестный лес, ставили дома, расчищали нивы. Здесь монастырская колонизация встречалась с крестьянской и служила ей невольной путеводительницей. Так на месте одинокой хижины отшельника вырастал многолюдный, богатый и шумный монастырь.

Но среди братии нередко оказывался ученик основателя, тяготившийся этим неиноческим шумом  и богатством, верный духу и преданию своего учителя, он с его же благословения  уходил от него в нетронутую пустыню, и там тем же порядком возникала  новая лесная обитель. Иногда сам  основатель бросал свой монастырь, чтобы  в новом лесу повторить свой прежний  опыт. Так из одиночных разобщенных  местных явлений складывалось широкое  колонизационное движение, которое  исходя из нескольких центров, в продолжение  четырех столетий проникало в  самые неприступные медвежьи углы и  усеивало монастырями обширные лесные дебри России.

Некоторые монастыри  являлись особенно деятельными метрополиями. Первое место среди них занимал  монастырь Троицкий Сергиев, возникший  в 40-х годах XIV в. Преподобный Сергий был великим устроителем монастырей: своим смирением, терпеливым вниманием  к людским нуждам и слабостям, неослабным трудолюбием он умел не только установить в своей обители  образцовый порядок иноческого общежития, но и воспитать в своей братии дух самоотвержения и энергии  подвижничества. Его призывали строить  монастыри и в Москву, и в  Серпухов, и в Коломну. Он пользовался  всяким случаем завести обитель, где находил то нужным. В 1365 г. великий  князь Дмитрий Донской послал его в Нижний Новгород мирить ссорившихся  князей - братьев Константиновичей, и на пути, мимоходом, он нашел время  в глуши Гороховского уезда, на болоте у реки Клязьмы, устроить пустыньку, воздвигнуть в ней храм св. Троицы.

Обитель Сергия и  развила широкую колонизаторскую  деятельность. В продолжение XIV и XV вв. Из Сергиева монастыря или из его  колоний образовалось 27 пустынных  монастырей, не говоря о 8 городских.

Этими колониями  были намечены главные направления  монастырской колонизации. Если провести две линии от Троицкого Сергиева монастыря, одну по реке Костроме на реку Вычегду, другую по Шексне на Белоозеро, этими линиями будет очерчено пространство, куда с конца XIV в. усиленно направлялась монастырская колонизация из монастырей центрального междуречья - Оки и Волги и их колоний. Небольшие лесные речки унизывались десятками монастырей, основатели которых выходили из Троицкой Сергиевой обители, из Ростова (св. Стефан Пермский), из монастырей Каменного на Кубенском озере и Кириллова Белозерского. Движение шло полосами по рекам, не соблюдая географической последовательности.

При разносторонних местных уклонениях движение пустынных  монастырей сохраняло свое общее  направление на беломорский север. Это движение имело очень важное значение в древнерусской колонизации. Во-первых, лесной пустынный монастырь  сам по себе, в своей тесной деревянной или каменной ограде, представлял  земледельческое поселение, хотя и  непохожее на мирские, крестьянские села; монахи расчищали лес, разводили  огороды, пахали, косили, как и крестьяне. Но действие монастыря простиралось и на население, жившее за оградой. Вокруг монастыря образовывались мирские, крестьянские селения, которые вместе с иноческой братией составляли один приход, тянувший к монастырской церкви. Таким образом, движение пустынных  монастырей - это движение будущих  сельских приходов. Во-вторых, куда шли  монахи, туда же направлялось и крестьянское население. Не всегда можно указать, какое из этих движений шло впереди  другого, где монахи влекли за собой  крестьян и где было наоборот, но очевидна связь между тем и  другим движением. Поэтому направления, по которым двигались пустынные  монастыри, могут служить показателями тех путей, по которым расходилось  крестьянское население. Монах и  крестьянин были попутчиками, шедшими  рядом либо один впереди другого.

Осуществление идеи настоящего иночества надо искать именно в пустынных монастырях. Основатели их выходили на свой подвиг по внутреннему  призванию и как правило еще  в молодости.

Будущий основатель пустынного монастыря готовился  к своему делу продолжительным искусом  обыкновенно в пустынном же монастыре  под руководством опытного старца, часто самого основателя этого монастыря. Он проходил разные монастырские службы, начиная с самых черных работ, при строгом посте, “изнуряя плоть  свою по вся дни, бодрствуя и молясь по вся нощи”. Так усвоялось первое и основное качество инока, отречение  от своей воли, послушание без рассуждения. Проходя эту школу физического  труда и нравственного самоотвержения, подвижник вызывал среди братии удивленные толки, опасную для смирения “молву”, а пустынная молва, по замечанию  одного жития ничем не отличается от мятежной городской славы. Искушаемому  подвижнику приходилось бежать из воспитавшей  его обители, искать безмолвия в  настоящей глухой пустыне, и настоятель охотно благословлял его на это. Основатели пустынных монастырей даже поощряли своих учеников, в которых замечали духовную силу, по окончании искуса уходить в пустыню, чтобы основывать там новые монастыри. Пустынный  монастырь признавался совершеннейшей формой общежития, основание такого монастыря - высшим подвигом инока.

Но отшельник  не всегда переходил из воспитавшей  его обители прямо в пустыню, где суждено ему было основать свой монастырь. Многие долго странствовали  по другим монастырям и пустыням. Ученик Сергия Радонежского Павел, постригшись  в 22 года, пятьдесят лет странствовал по разным пустыням, прежде чем основал  свою обитель на реке Обноре. Странничество было распространено среди русского монашества тех веков. Странник уходил иногда тайком, чтобы увидеть обычаи разных монастырей и поклониться святым местам Русской земли. Найти место, где можно уединиться, было важной заботой для отшельника, манили дебри, где были бы “леса черные, мхи и чащи непроходимые”. На выбранном месте ставилась кельица или просто устраивалась землянка. К примеру, Павел Обнорский три года прожил в дупле большой старой липы. Но отшельнику редко приходилось долго оставаться в безмолвии: его открывали окрестные крестьяне и другие пустынники, которых много скрывалось по лесам. Около кельи отшельника строились другие для желавших с ним жить и составлялось пустынническое братство.

В Древней Руси различали  три вида иноческой жизни: общежитие, житие особное и отходное.

Общежительный монастырь - это монашеская община с нераздельным имуществом и общим хозяйством, с  одинаковой для всех пищей и одеждой, с распределением монастырских работ  между всей братией. Ничего не считать  своим, но все иметь общее - главное  правило общежития.

Отходному житию  посвящали себя люди, стремившиеся жить в полном уединении, пощении и молчании. Оно считалось высшей ступенью иночества, доступной лишь тем, кто достигал иноческого совершенства в школе общего жития.

Особное житие предшествовало монастырскому общежитию и было подготовительной ступенью к нему. Оно было очень распространено в Древней Руси как простейший вид иночества и принимало различные формы. Иногда люди, отрекавшиеся или помышлявшие отречься от мира, строили себе кельи у приходского храма, заводили даже игумена как духовного руководителя, но жили отдельными хозяйствами и без определенного устава. Такой монастырь-особняк составлял не братство, а товарищество, объединявшееся соседством, общим храмом, иногда и общим духовником. Другие селились в пустыне человека по два, по три и более в отдельных кельях по соседству, образуя небольшие отшельнические поселки. Но, когда среди них появлялся сильный, приобретавший известность подвижник, вокруг него сосредотачивались эти рассеянные пустыньки, образовывалось скученное поселение, заводились общие работы, появлялась потребность построить для умножавшейся братии просторный храм с общей трапезой. Так особное житие само собою переходило в общежитие.

На первых порах, когда устраивался монастырь, братия вела усиленно трудовую жизнь, терпела  “монастырскую страду”. По задачам  иночества монахи должны были питаться от своих трудов, а не жить подаяниями мирян. Среди основателей и собиравшейся к ним рядовой братии пустынных  монастырей встречались люди из разных классов общества - дворяне, купцы, промышленники, ремесленники, иногда люди духовного  происхождения, очень часто крестьяне.

Общежительный монастырь  под руководством деятельного основателя представлял рабочую общину, в  которой занятия строго распределялись между всеми, каждый знал свое дело. Устав белозерских монастырей Кирилла и Ферапонта, как он изложен в житии последнего, живо изображает этот распорядок монастырских занятий: кто книги пишет, кто книгам учится, кто рыболовные сети плетет, кто кельи строит; одни дрова и воду носили в хлебню и поварню, где другие готовили хлеб и варево. Хотя много было служб в монастыре, вся братия сама их исправляла, не допуская до того мирян, монастырских служек. Но первой хозяйственной заботой основателя пустынного монастыря было приобретение окрестной земли, ее обработка. Пока на монастырскую землю не садились крестьяне, монастырь сам обрабатывал ее, всем своим составом, со строителем во главе выходя на лесные и полевые работы. Земледельческое хозяйство приходилось заводить в нетронутом лесу, расчищая его под пашни и огороды.

Так помыслы о  пустынном безмолвии завершались  образованием монашеской общины. Причиной такого уклона была связь с крестьянской колонизацией. Пустынный общежительный  монастырь служил нуждам переселенцев, религиозным и хозяйственным, широко пользовался их трудом, из их среды пополнял свою братию. Эта же причина в ряду других условий содействовала и дальнейшему уклонению большинства русских монастырей от идеи иночества.

В отличии от пустынных, мирские монастыри строились  при содействии городского или сельского  общества. Монастырь был нужен  городу или сельскому округу, чтобы  было где постричься в старости и  при смерти, и “устроить душу”  посмертным помилованием.

Высший иерарх, митрополит или епископ, строил монастырь, чтобы  отдыхать там от пастырских трудов и успокоиться по оставлении паствы. Владетельный князь украшал обителями  свой стольный город, свое княжество, чтобы  создать “прибежище” для окрестных  обывателей и вместе с тем иметь  постоянных богомольцев за себя с  семьей, за своих родителей, иногда руководствуясь при этом и особенными побуждениями исполнить данный обет или ознаменовать память о каком-либо событии своего княжения. Построив церковь и кельи, и собрав братию, основатель обеспечивал содержание своей обители недвижимыми имениями или средствами для их приобретения. Казна такого монастыря составлялась преимущественно из вкладов за пострижение  и помин души.

Братия, которую  набирали в мирские монастыри  для церковной службы, имела значение наемных богомольцев и получала жалование из монастырской казны, а  для вкладчиков монастырь служил богадельней, в которой они своими вкладами покупали право на пожизненное  “прекормление и покой”.