Причны поражений Красной Армии в первый период Великой Отечественной войны (1941-1942 гг.)

Введение

           Вопрос о причинах поражений Красной Армии в первый период Великой Отечественной Войны (1941 - 1942 гг.) вызывал, вызывает и, вероятно, будет вызывать много споров самого различного характера.

Советские войс­ка в первые месяцы Великой Отечественно войны потерпели жестокое поражение. К осени  1941  г. они уступили врагу огромную территорию, почти полностью потеряв личный со­став более чем пятимиллионной довоенной армии  и основную часть боевой техники. Но можно ли оценивать поражение Красной Армии на начальном этапе войны, как просто неудачу?

           Цель моего реферата – попытка выяснить, имелись ли в действительности объективные факторы траге­дии 1941 года.

__________________________________________________________

    Сталин сознавал — в этом все свидетельства единодушны, — что Советский Союз не подготовлен к войне. После заключения пакта с Гитлером Германия накопила больше сил, чем СССР. Уже в 1938 г., с завоеванием Австрии и Чехословакии, ее промышленный потенциал вновь стал превосходить советский. По сравнению с 1 сентября 1939 г., датой нача­ла войны, к июню 1941 г. Германия более чем вдвое увеличила свою военную мощь и могла опереться на приобретенный опыт ве­дения войны. Осуществление же советских планов перевооружения и обороны, несмотря на напряженные усилия, предпринятые в осо­бенности после войны с Финляндией, запаздывало. Армия нахо­дилась в стадии реорганизации. У Сталина поэтому надо всем господствовала мысль о не­обходимости любой ценой отсрочить начало войны и, добавляет Жуков, уверенность в своей способности добиться этой цели. Однако такое отчаянное стремление и такая уверенность снижали его способ­ность верно оценивать ситуацию. Из-за постоянной озабоченности, как бы не дать противнику предлога для нападения, он задержал осу­ществление необходимых оборонительных мероприятий, усугубив тем самым неподготовленность страны к войне. Мало того, как замечает адмирал Кузнецов, поведение Сталина в конечном счете выглядело напуганно-робким именно тогда, когда лишь решительная позиция могла бы побудить Гитлера к большей осторожности.

    Историки немало спорили, пытаясь установить, только ли Сталин заслуживает упрека в недальновидности. Некоторые при этом подчеркивали, что и другие руководители несут свою долю вины. Сам Жуков в своих воспоминаниях выражает сожаление по поводу того, что не предпринял больших усилий, чтобы убедить Сталина в непосредственной близости войны. Здесь, однако, роковым образом сказались сталинские методы правления и порожденная ими атмо­сфера. Сталин был единственным, кто располагал всей секретной информацией: ею не всегда снабжали даже Генеральный штаб и наркома обороны. Он был также единственным, от кого могли исхо­дить все важные распоряжения. Для обсуждения всей совокупности имеющихся сведений ни разу не было проведено подлинно коллегиаль­ной консультации со всеми военными руководителями51. Схемы Ста­лина и его уверенность связывали руки и его наиболее близким сотрудникам. В феврале 1941 г. Молотов резко прервал доклад Жу­кова репликой: «Вы что же, считаете, что нам придется скоро воевать с немцами?» В июне, накануне нападения, он был еще категоричней: «Лишь безумец мог бы напасть на нас». Жданов в беседе с встрево­женными генералами напоминал о Бисмарке, о первой мировой войне, о невозможности для Германии вести войну на два фронта и заявлял, что воюющие державы слишком увязли на Западе и СССР нечего опасаться. Кстати, подобно другим членам правительства, 22 июня Жданов, ничего не подозревая, находился в отпуске на бере­гу Черного моря.

    На более низких ступенях иерархической лестницы действовал страх перед ошибкой,  перед возможностью  навлечь  на  себя гнев начальства.  Вплоть до самого последнего момента генералы были одержимы заботой о том, чтобы не попасться на «провокацию». Хотя шквал  репрессий   1937—1938  гг.   миновал,   аресты  в   Москве  еще продолжались. Именно в этот период в тюрьму были брошены коман­дующий военно-воздушными силами Смушкевич, воевавший в Испа­нии; бывший временный поверенный в делах во Франции Иванов, которого признали слишком антинацистом, и нарком оборонной про­мышленности Ванников. Никто не решался доложить Сталину подлинные, неприкрашенные факты. Вся информация, рассказывал позже Хрущев, «передавалась с робкими оговорками». Даже сообщая точные сведения о действиях немцев, руководители разведывательных служб страховались: они искажали смысл этой информации. Между тем из их донесений отчетливо явствовал агрессивный характер немецких приготовлений. В момент надвигающейся опас­ности  эти высокопоставленные  исполнители  так  же,  как  простые граждане, доверялись мудрости вождя. Командующие ожидали ин­струкций. Своим подчиненным, просившим разъяснений по поводу происходящего, маршал   Кулик ответил: «Это большая политика, не нашего ума дело!» . Кулик был одним из самых твердолобых ста­линцев. Ошибочные оценки Сталина связывали его дипломатию по рукам. Единственным ее подлинным успехом в тот период было заключение договора о нейтралитете с Японией, подписанного в апреле 1941 г. Конечно, не сам по себе этот пакт удержал позже японцев от нападе­ния на СССР, но все же он отчасти облегчил тяжелое положение Советского Союза. Еще в январе 1941 г. Москва заключила с Герма­нией экономическое соглашение: в обмен на сырье немцы обязались поставлять машины и оборудование. Для Берлина это соглашение с самого начала входило составной частью в обманную операцию, призванную усыпить бдительность Москвы. Немцы почти сразу нача­ли игнорировать взятые на себя обязательства, которые, напротив, со слепым педантизмом выполнялись их партнерами вплоть до 21 июня. СССР пытался противодействовать продвижению Гитлера на Балканах, подчеркнув в особенности свой интерес к позиции Болгарии [2, с.16-17].

Анализ исторической литературы позволяет выделить следующие основные причи­ны поражения Красной Армии на начальном этапе Великой Отече­ственной войны.

1. Просчеты высшего политического руководства СССР, в результа­те которых нападение Германии на Советский Союз 22 июня 1941 г. оказалось для страны неожиданным.

Возглавляемое И. В. Сталиным советское партийно-государствен­ное руководство было уверено в том, что Германия не станет вести вой­ну на два фронта, а потому не нападет на СССР до полной победы над Великобританией. Информация о подготовке Германии к нападению на Советский Союз в июне 1941 г., поступавшая по разведывательным, дипломатическим каналам, рассматривалась ру­ководством СССР как сознательная дезинформация, исходящая от Великобритании, заинтересованной в скорейшем вступлении СССР в войну с Германией. В связи с этим войскам приграничных округов была отдана директива не отвечать на возможные провокации со стороны германских войск с тем, чтобы не дать повода для втягивания СССР в полномасштабный военный конфликт до момента завершения страте­гического развертывания советских Вооруженных Сил. Вся организа­ция обороны государственной границы строилась на предположении, что внезапное нападение противника исключено и что решительному наступлению немецких войск будет предшествовать либо официаль­ное объявление войны, либо завязывание немцами военных действий ограниченными силами. За это время советские войска должны были. Успеть развернуться и занять исходные рубежи для контрудара.

Реалии 22 июня 1941 г. опрокинули все эти предположения. Как отмечает маршал К. К. Рокоссовский, «то, что произошло 22 июня, не предусматривалось никакими планами, поэтому войска были захваче­ны врасплох в полном смысле этого слова» [1, с. 101-102].

      Сталин неправильно определил вероятное на­правление главного удара вермахта, который вме­сто ожидаемого наступления на Украину нанес его, как и предполагал Генеральный штаб Красной Ар­мии, на центральном направлении, в Белоруссии. Поражения советских войск в 1941 г. объясняются и грубейшими ошибками в руководстве боевыми действиями в самом начале войны. Красной Армии в первые часы запрещено было применять против немцев боевую технику, что позволило врагу утром 22 июня безнаказанно бомбить советскую террито­рию, не только расстреливать с воздуха, но и да­вить танками стоявшие на аэродромах советские самолеты, жечь бездействовавшие в силу этого запрета советские танки. Непоправимые последст­вия имел и приказ о переходе Красной Армии в наступление днем 22 июня, что в сложившихся условиях лишь подставило под удары превосходя­щих сил противника ее части и соединения.

          Как отмечает А. Ф. Васильев в статье «Имелись ли объективные причины поражения Красной Армии в 1941 году?», опубликованной в журнале Вопросы литературы за 1994 год: «Глубоко отрицательную роль сыграл непро­фессионализм Сталина в военном деле, с самого начала войны фактически взявшего на себя функции Верховного Главнокомандующего. К чи­слу субъективных причин поражения Красной Армии в 1941 г. относится чрезмерное усердие Сталина в стремлении «угодить» Гитлеру, чтобы «не дать фюреру повода» для нападения на СССР. Германия благодаря этому беспрепятст­венно вела накануне войны воздушную и наземную разведку советской территории, особенно в пограничной полосе» [4, с. 187].

Военные концепции Сталина строились, исходя из трех идей: Советскому Союзу никогда не придется вести боевые действия на своей территории; готовиться следует к наступа­тельной войне; любая агрессия против СССР будет немедленно остановлена всеобщим восстанием западного пролетариата. Как следствие, вся советская военная тактика и расположение войск исходили из задач наступательной войны. Так, погранич­ные укрепления на линии 1939 г. (так называемая «Сталинская линия») были демонтированы, хотя новая граница таковых еще не имела. Войска были расквартированы за многие сотни кило­метров от границы. Все это позволило немцам с первых дней войны очень быстро продвигаться в глубь советской террито­рии.

    Одним из важнейших просчетов, определивших ответствен­ность Сталина, был его отказ принимать всерьез многочислен­ные донесения, которые с начала 1941 г. предупреждали о ско­ром фашистском вторжении в СССР. Одни из них поступали от советских военных, сообщавших Сталину о сосредоточении на западной границе 120 немецких дивизий (доклад Генштаба от 6 июня), о нарушениях воздушного пространства СССР не­мецкими самолетами (более 150 с января по июнь). Другие приходили от секретных агентов (таких, как Зорге, который на­чиная с 15 мая «выдавал» из Токио дату 22 июня), из британ­ских (13 апреля Черчилль предупредил по дипломатическим ка­налам Сталина о неизбежности немецкого нападения) и амери­канских источников. До самого вторжения Сталин пребывал в уверенности, что эти сообщения были не чем иным, как анг­лийскими «пгювогациями», направленными на то, чтобы заста­вить его открыть второй фронт и облегчить тем самым положе­ние Англии в войне. «Исходящими из кругов, заинтересован­ных в расширении войны», «абсолютно лишенными основа­ний» объявлялись в сделанном по его указанию заявлении ТАСС (14 июня) слухи об агрессивных намерениях Германии в отношении СССР.

До последнего момента Сталин отказывался дать приказ о приведении в боевую готовность и переброске войск, о начале мобилизации, на которых настаивало высшее военное руковод­ство. Даже прифронтовые мосты не были заминированы. В день вторжения командующие атакуемых приграничных воен­ных округов в течение нескольких часов не получали ответов на свои запросы. Только через четыре часа после начала агрес­сии нарком обороны наконец дал требуемый приказ об ответ­ных — и ограниченных — действиях. Распространению неразбе­рихи и смятения в немалой степени способствовали противоре­чивые приказы и туманные, выжидательные указания, отдаваемые в эти решающие часы. Вечером 22 июня, когда не­мецкая армия, форсировав Неман, осадила Брест и двигалась на Львов, командование РККА направило в войска директиву о «переходе в наступление» — самоубийственный приказ, посы­лавший в неминуемое окружение сотни тысяч человек. Герман­ское нашествие — в этом единодушны все свидетельства, — ка­залось, полностью лишило Сталина воли и дееспособности. Лишь через двенадцать дней, 3 июля, он оказался в состоянии выступить с обращением к народу. На целую неделю даже имя его исчезло с газетных полос. Создается впечатление, что ре­ально во главе потерявшего управление государства в те дни находились нарком обороны С. Тимошенко и начальник ген­штаба Г.Жуков  [5, с. 301-302].

2. Запаздывание стратегического развертывания советских Воору­женных Сил.

Ошибочная оценка характера военной угрозы и сроков возможного нападения Германии на СССР обусловили характер стратегического развертывания советских Вооруженных Сил. К лету 1941 г. разверну­тый на западной границе СССР первый эшелон стратегического раз­вертывания Красной Армии, не был подготовлен к отражению герман­ской агрессии. Войска советских приграничных округов были рассре­доточены вдоль границы на значительную глубину (до 300-400 км), что делало невозможным организацию прочной обороны против скон­центрированных на главных направлениях германских войск, внезап­но перешедших в наступление 22 июня 1941 г. Незавершенным к мо­менту германского нападения оказалось и укомплектование советских войск живой силой и материальной частью. Так, в Белоруссии, где противником был нанесен главный удар, из шести механизированных корпусов материальной частью (танками, автотранспортом, артилле­рией и др.) по штатным нормам был укомплектован лишь один (6-й мк), а остальные имели значительный недокомплект (17-й и 20-й мех-корпуса, например, вообще фактически не имели танков). Анализируя темпы стратегического развертывания советских Воору­женных Сил, большинство историков схо­дятся во мнении, что завершение этого процесса должно было произой­ти не ранее весны 1942 г.

Дж. Боффа отмечает, что  «Вопросы обороны, особенно затяжной обороны, а так­же отступления и, следовательно, маневрирования с целью избежать окружения   почти не рассматривались. Пренебрежение к этим во­просам — результат сталинского пропагандистского триумфализма, получившего полное развитие именно накануне войны и нашедшего в лице Ворошилова своего главного распространителя. Если кто-ни­будь отважится напасть на СССР, гласил Полевой устав вооружен­ных сил 1939 г., ответом ему будет «сокрушающий удар»: война бу­дет вестись на территории противника и «малой кровью»; Красная Армия «будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших ар­мий»65. Хотя после кровопролитной кампании в Финляндии фраза на­счет «малой крови» подвергалась критике, в общем и целом военные планы еще несли на себе отпечаток такой шапкозакидательской пос­тановки  вопроса.   Все  это  весьма  мало  служило  психологической подготовке солдат и гражданского населения к тем подлинным испы­таниям, которые несла с собой война» [2, с. 19].