Парламентская реформа 1832 года в Англии и ее последствия

Реформа 1832 г. была первой реформой избирательного права в Англии. Она  положила начало переходу от средневекового избирательного принципа равного представительства  от корпоративных единиц к новому демократическому принципу представительства  от количества населения.

Суть реформы свелась  к перераспределению мест в палате общин и увеличению электората [1]. Палата общин насчитывала 658 членов, до реформы представлявших: 188 мест от 114 графств, 465 - от 262 местечек, 5 - от университетов [2]. Общее количество депутатов сохранилось, но было ликвидировано 56 "гнилых" местечек, которые посылали по 2 депутата. 32 "карманных" городка с населением до 4 тыс. человек вместо 2 стали посылать по 1 депутату. Освободившиеся 144 места  в парламенте перераспределили между  графствами и городами. 42 города получили право посылать депутатов (среди  них крупные торгово-промышленные центры - Бирмингем, Лидс, Манчестер, Шеффилд). Было создано 22 новых избирательных  округа, 14 из них - в индустриальных районах на севере Англии [3].

Хотя избирательный ценз не был снижен, как это предполагалось по первому варианту билля, количество электората увеличилось за счет того, что активное избирательное право  было предоставлено фермерам и тем  арендаторам, которые уплачивали 10 фт. стерл. в год арендной платы. Таким  образом, количество избирателей значительно  увеличилось в основном за счет сельского  населения. Например, в Шотландии  их количество выросло с 4 тыс. до 65 тыс. человек [4].

Однако наряду с плюсами, в проведении реформы были и существенные минусы. Во-первых, сохранение высокого имущественного ценза не давало возможности  представителям средней и мелкой буржуазии, а также рабочим быть избранными в парламент и получить политическую власть. Во-вторых, городки  и поселки по-прежнему оставались "представленными" в новой избирательной  системе. Имелось 5 местечек с электоратом  менее 200 человек, а 115 депутатов представляли округа с населением менее 500 человек [5]. В-третьих, все еще сохранялась  диспропорция между городскими и  сельскими округами. Парламент 1833 г. состоял из 399 депутатов от городских  избирателей, и 253 депутата были избраны  от сельских округов (в предыдущем парламенте эти показатели были еще хуже и  составляли соответственно 465 и 188). Это  несмотря на тот факт, что по данным переписи 1831 г. 56% населения Англии проживало  в городах [6]. Правда, указывая на этот недостаток избирательной системы, необходимо учитывать процесс урбанизации, активно проходивший в английском обществе в первой половине XIX в. и  постепенно нивелировавший разницу  между количеством городского и  сельского населения.

Более серьезной проблемой  являлось то обстоятельство, что многие населенные пункты, имевшие статус городов, были на самом деле тесно  привязаны к сельской местности  и по существу являлись сельскохозяйственными  территориями. Например, городок Хантингтон, где число избирателей в 1832 г. составляло всего 390 человек, был описан в "Избирательных фактах" как "совокупность населения, занятого производством  зерна, шерсти, солода, мягких сыров" [7]. Хотя "города-собственности", которые  фактически являлись вотчинами лендлордов и могли быть проданы или куплены, к этому времени исчезли, в "сельскохозяйственных" городках земельная аристократия по-прежнему сохраняла преобладающее влияние (около 70 депутатов-лендлордов было избрано  в парламент от этих территорий).

Реформа имела скромные практические результаты по двум причинам: во-первых, из-за жесткого противодействия тори [8], во-вторых, вследствие того, что она  проводилась правым, умеренно настроенным  крылом либерального движения - вигами, которые стремились, сохранив политическое господство земельной аристократии, допустить к власти тесно связанную  с ней банковскую олигархию. Но виги, укрепив свое влияние в парламенте союзом с финансовыми магнатами, не желали делиться властью с представителями  среднего класса и тем более с  рабочими.

Однако, несмотря на это, политическое значение реформы было огромным. Она  показала возможность политических перемен под влиянием общественного  мнения и подтвердила правоту  либералов, отстаивавших реальность поэтапного осуществления демократической  избирательной реформы. Ее следствием также стало изменение соотношения  сил между палатами и короной  в пользу палаты общин, кабинет министров  теперь стал формироваться из представителей парламентского большинства. Нужно  отметить, что именно поляризация  мнений в парламенте по вопросу о  парламентской реформе 1832 г. положила начало новому партийному размежеванию: делению на либералов (реформистов) и консерваторов - и созданию викторианской  двухпартийной системы.

Выборы в новый пореформенный  парламент начались осенью 1832 г. Они  принесли успех представителям либерального направления. В первой половине XIX в. говорить об английских либералах как  о партии неправомерно. Либерализм тогда являлся общественно-политическим движением, представленным в парламенте несколькими группировками. В первую очередь это были так называемые "новые" виги (или "либеральные" виги), т.е. пробуржуазно настроенная  часть вигов - сторонников избирательной  реформы. К 30-м годам XIX в. они составляли большинство среди вигских парламентариев.

Второй группировкой в  новом парламенте стали "классические либералы" (или "философские радикалы", как они именовали себя сами). Представители этой группировки, такие  как И. Бентам, Дж. Милль, Д.С. Милль, Д. Рикардо, Р. Кобден, наиболее полно и  подробно сформулировали политические и экономические либеральные  доктрины, ставшие основой классического либерализма. В состав "классических либералов" вошли фритрейдеры, последовательно отстаивавшие экономические интересы торгово-промышленной буржуазии, и тесно связанная с фритрейдерами либеральная интеллигенция.

Третьей либеральной парламентской  группировкой были так называемые радикалы. Они выражали интересы мелких собственников  и социально ущемленных слоев  английского общества (рабочих, католиков, нонконформистов). Обращаясь к нуждам трудящихся, и в первую очередь  рабочего класса, они боролись за проведение социальных реформ. Вместе с тем  взгляды и деятельность английских радикалов можно охарактеризовать как либеральные, поскольку они  протестовали против насильственных методов  борьбы и предлагали только реформистский  путь решения политических и социальных проблем. В реформированном парламенте радикальная группировка была представлена в основном ирландскими католиками и нонконформистами.

По итогам парламентских  выборов 1832 г. либералы получили в общей  сложности 66,7% голосов (554719) против 29,4% (241284) избирателей, проголосовавших  за тори [9].

Самой большой либеральной  группировкой, представленной в парламенте, были виги, занявшие 320 мест в палате общин. "Классические либералы" получили 50 мест. Радикальная группировка - 42 места, полученных ирландскими депутатами, 71 место заняли диссентеры [10]. Таким  образом, избиратели отдали предпочтение тем либеральным группировкам, деятельность которых ассоциировалась с осуществлением парламентской реформы, в первую очередь вигам. Электорат новых  промышленных округов проголосовал за либералов [11].

Социальный состав парламентариев также был еще далек от пропорционального  демократического представительства  от разных слоев общества. Три четверти депутатов происходили из аристократического сословия, остальные представляли финансовую и торгово-промышленную буржуазию [12]. Правительство по-прежнему было выразителем интересов земельной аристократии. Из 103 членов кабинета министров (с 1830 по 1866 г.) только 14 были представителями буржуазии. При этом самые известные из "буржуазных" министров Р. Пиль и У. Гладстон, будучи выходцами из семей торговцев, получили традиционное аристократическое образование, окончив Оксфордский университет (каждый с отличным дипломом сразу по двум специальностям). Исключением из общей тенденции господства аристократии в правительстве можно считать состав кабинетов лорда Дж. Мельбурна 1834 и 1835 гг., где представители буржуазии численно преобладали, но и в них ключевые министерские посты оставались за министрами-аристократами.

Имелось две важные причины  сохранения влияния земельной аристократии в парламенте после реформы 1832 г. Во-первых, наличие парламентской  традиции, согласно которой неподготовленный к политической деятельности и не имевший практического политического  опыта человек лишался шансов стать не только членом правительственного кабинета, но и парламентарием. Во-вторых, сохранение высокого избирательного ценза  ограничивало приток новых лиц в  политику, поскольку профессионально  заниматься политикой могли себе позволить только очень обеспеченные люди. По данным журнала "Экономист" даже в 1864 г. карьера политического  деятеля была доступна в английском обществе узкому кругу лиц, насчитывавшему не более 5 тыс. человек [13].

Именно этими причинами  во многом можно объяснить наличие  большого числа избирательных округов, где кандидатов выбирали на безальтернативной  основе. Так, за период с 1832 по 1852 г. из 501 кандидата, зарегистрированного в 67 избирательных округах Англии и  Уэльса, 62% не имели соперников на выборах [14]. Однако существование безальтернативных  выборов было связано также и  с политической апатией со стороны  части избирателей, заранее уверенных  в невозможности политических перемен  или не интересующихся политикой; и  с предварительной договоренностью  между кандидатами от вигов и  тори. Часто за день до выборов соперники  договаривались, и одна из сторон, согласившись на поражение, снимала свою кандидатуру. Это делалось для того, чтобы избежать затрат на проведение процедуры выборов. В отчетах подобный политический сговор именовался "неоспоримым  выбором" избирателей.

В ряде округов по-прежнему значительным оставалось влияние местных  лендлордов, что отражалось на ходе выборов. Например, на юге Линкольншира на выборах 1841 г. в 32 из 44 избирательных  округов, принадлежащих одному землевладельцу, голоса всех избирателей были отданы ему [15]. Если земельная собственность  в избирательных округах распределялась примерно поровну между землевладельцами - кандидатами от вигов и тори, то претенденты от противоборствующих партий заключали между собой  так называемый мир округа, сводившийся  к дележу представительных мест от данных округов.

В силу всех этих причин избирательная  реформа 1832 г. не привела к существенным изменениям как в процедуре избрания, так и составе избранных. В  принципе, такая ситуация устраивала обе противоборствующие стороны, поскольку  виги, как и тори, совсем не стремились к усложнению системы выборов  и увеличению затрат на избирательную  кампанию (они возникли бы при наличии  сильных и многочисленных конкурентов). Привлечение большого числа новых  лиц в политику грозило не только подрывом влияния действующих в  то время политиков, но было невыгодно  и по материальным соображениям. Виги решились на проведение парламентской  реформы не потому, что они стремились к демократизации избирательной  системы, а потому в первую очередь, что хотели прийти к власти, заручившись  симпатией и поддержкой как общественного  мнения, так и различных группировок  парламентской оппозиции, которые  им удалось сплотить в борьбе за избирательную реформу. Ликвидировав наиболее анахроничные элементы избирательной системы, виги тем не менее сохранили представительство от "гнилых" местечек, которое обеспечило преобладание в палате общин сыновей пэров и баронов.

Поэтому всплеск активности в период избирательных кампаний 1831 и 1832 гг. быстро сменился рутинной политикой "необходимого выбора" и партийного сговора. Так, перед выборами 1831 г. в  Нортгемптоншире имелось два  места, которые были поделены между  кандидатами от вигов и тори. После  реформы 1832 г. количество выборных мест увеличилось до четырех. За два новых  места начала развертываться предвыборная борьба, причем виги имели реальные шансы опередить своих соперников, но лидер вигской партии виконт Олторп выступил против соперничества с  кандидатами от тори в этих избирательных  округах, предложив поделить новые  места на паритетных началах. Он не желал "идти на траты из-за того, что  некоторые заблуждающиеся люди будут  настаивать на одном из кандидатов, часто вопреки всем причинам и  здравому смыслу" [16].

Виконт Олторп выражал  позицию "старых" вигов - консервативно  настроенной части вигской партии, тесно связанной родственными и  экономическими интересами с лендлордами. "Старые" виги считали, что принятие парламентской реформы 1832 г. завершило  борьбу за либерализацию избирательной  системы. Причем, закончилась эта  борьба самым выгодным для них  образом. Наличие в парламенте представителей крупной буржуазии обеспечивало вигам преимущество в борьбе с  консерваторами, поскольку депутаты-буржуа поддерживали более либеральные  законопроекты вигов. Вместе с тем  малочисленность представителей буржуазии  в парламенте давала вигам возможность  контролировать их действия и не допускать  проведения самостоятельной политики со стороны буржуазных группировок. Поэтому главной своей задачей "старые" виги считали сохранение выгодной им ситуации, ради чего они  были готовы пойти на существенные политические компромиссы с тори.

Готовность виконта Олторпа  разделить или даже отдать политическую власть торийской оппозиции показывает, что виги и тори были больше связаны  экономическими и родственными интересами, чем разделены политической конкуренцией. Их соперничество носило во многом чисто внешний характер. Недаром  видный английский публицист Уильям Хезлитт сравнивал эти две  партии с "двумя грохочущими каретами, которые двигаются по одному и  тому же пути, к одному и тому же месту  назначения, обрызгивая друг друга  грязью" [17].

Влияние, которым пользовались лендлорды во многих (чаще всего  сельских) избирательных округах, было вызвано не только их финансовыми  доходами. Очень важным для осознания  английских политических реалий первой половины XIX в. является то обстоятельство, что земельная аристократия пользовалась традиционным уважением в английском обществе. В глазах английского обывателя, особенно сельского жителя, а количество сельских избирателей значительно увеличилось в результате парламентской реформы, лорд или сквайр, владевший обширным поместьем, заслуживал большего доверия как политик, чем банкир или фабрикант. Это обстоятельство часто лишало выборы парламентариев их политического содержания. Для типичного сельского арендатора первой половины XIX в., голосование было функцией, связанной с принадлежностью его к земельному объединению, но не с персональной ответственностью. Ответственность арендатор нес перед землевладельцем, а не перед своей совестью. Поэтому "его политическая лояльность была лояльностью по отношению к землевладельцу, а не к политической партии" [18].