Пакт Молотова-Риббентропа и его последствия для народов Европы

Пакт Молотов-Риббентроп

Информация о вылете Риббентропа  в Москву для заключения пакта  о ненападении была передана Немецкой Службой Новостей уже 21 августа 1939г. Эта сенсация и последовавшее  затем ее подтверждение в виде подписанного документа долгим эхом отозвались в прессе всего мира. Первоначальный шок, вызванный заключением  пакта, весьма удачно описан в периодическом  органе Сопаде «Социалистические сообщения»:

«...сообщение о поездке  Риббентропа в Москву в мировой  прессе подействовало как чудовищная неожиданность. Нацистские газеты торжествуют  по поводу предполагаемого краха  «политики окружения». «Ангрифф»^[1] празднует восстановление здоровой немецко-русской дружбы. Московская «Правда», которая совсем недавно критиковала Третий Рейх, теперь посвящает себя острой критике Японии. Японская пресса выражает горькое разочарование в ненадежном берлинском союзнике. Итальянские газеты объявляют мир спасенным. Польская пресса объясняет, что Польша может продержаться и без России и пророчит свою победу вместе с Англией и Францией. Остальная европейская пресса в большинстве своем пишет, что в неожиданный поворот верится еще не до конца».^[2]

День 23 августа 1939г. явил собой  действительно резкий поворот в  советской внешней политике, который  неминуемо дожен был отразиться на восприятии Советского Союза представителями различных партий, блоков и групп, так или иначе связанных с рабочим движением.

В данной статье автором  была поставлена задача проанализировать позиции по данному вопросу четырех крупнейших течений в немецкой социал-демократической эмиграции: Правления Социал-демократической Партии Германии в эмиграции (Сопаде), Интернационалер Социалистишер Кампфбунд (ИСК), группы Ной Бегиннен, Социалистической Рабочей Партии Германии (СРПГ) и проследить последствия заключения пакта для дальнейшего развития международного социалистического движения.

Первая обширная аналитическая  статья появилась в «Социалистических  сообщениях» от 26 августа. В ней на основе анализа предшествующих подписанию договора событий (отставка Литвинова непосредственно после начала переговоров с Францией и Англией, последовавшая вскоре речь Молотова, в которой он высказал пожелание улучшения отношений с Германией, бросающийся в глаза визит представителя русской торговой миссии Астахова, секретные предварительные переговоры Папена, все новые требования СССР к Франции и Англии, заключение торгового договора между Москвой и Берлином) доказывается, что «бомба» пакта Гитлер-Сталин не была брошена так неожиданно, как это представляется... удивленным современникам» и что «пакт Москва-Берлин был уже решенным делом, когда Риббентроп начал свою поездку в Москву».^[3]

С точки зрения воздействия на рабочее  движение заключение пакта было определено не просто как удар кинжалом в спину  борцов – антифашистов и европейской демократии, но «как следствие сталинской политики, которая связывает тезис о построении «социализма в одной стране» с чисто эгоистичной, ограниченной собственными интересами Советского Союза силовой политикой», ради которой «Сталин использовал своих собственных товарищей во всех других странах как слепой инструмент в целях, оставшихся им неизвестными».^[4]

В периодическом печатном органе Сопаде «Нойер Форвертс» от 27 августа пакт был комментирован как «полный переворот международной ситуации»^[5]. Последствия его подписания представлялись руководству СДПГ еще не вполне ясными.

Но уже через несколько дней Рудольф Гильфердинг^[6] опубликовал статью, в которой назвал Сталина «партайгеноссе», а Гитлера – «товарищем» и объявил Россию не родиной социализма, а «неразвитой страной, где небольшая клика осуществляет свое кровавое, постыдное господство, ...точно так же как гитлеровские банды и последователи Муссолини в Германии и Италии^[7]. Гильфердинг воспринял подписание пакта как своего рода «моральное освобождение»^[8] от тоталитарных коммунистических стереотипов и несомненный повод для начала оздоровления рабочего движения.

В следующем номере «Нойер Форвертс» содержалось официальное объяснение позиции Сопаде по вопросу подписания пакта о ненападении. Пакт был определен как «предательство мира» и «тяжелый удар» оппозиционному движению в Германии^[9]. По отношению к КПГ, «празднующей заключение этого непоправимого пакта как великий поступок Сталина в мирных целях^[10] и тем самым снова доказавшей, что у нее нет других задач, кроме организации пропаганды внешней политики сталинской диктатуры за рубежом»,^[11] Сопаде призвала всех членов партии не вступать ни в какие контакты с коммунистами и не сотрудничать в организациях, членами которых являются представители КПГ. Э. Олленхауэр^[12] потребовал отделения от тех, кто все еще видит в предательстве Сталина особенную мудрость руководства СССР^[13].

Определение СССР как тоталитарного  государства получило дальнейшее развитие в статье «Смысл войны». Р. Гильфердинг характеризовал войну как идеологическую - против Гитлера и Сталина, т.к. оба представляют тоталитарные системы, между которыми нет существенного различия.^[14]

Ф. Штампфер^[15] идет на шаг дальше и заявляет, что большевизм хуже капитализма, приводя в качестве довода тот факт, что всю жизнь он боролся против капитализма в капиталистической стране. Бороться же с большевизмом можно только за пределами большевистского государства. «Рабочему, который стал неугодным в сталинской России, остается только петля, если ему уже не отрезают голову или не простреливают лоб».^[16]

Таким образом, реакция ведущих  функционеров Сопаде на заключение советско-германского пакта была выдержана в единой цветовой гамме – коричневой, а после развязывания войны и по мере выполнения Красной Армией пунктов секретного протокола краски все больше сгущались.

Первая реакция ИСК  последовала 25 августа и была скорее недоуменной, нежели возмущенной. Размышляя  о причинах заключения пакта, Вилли  Айхлер^[17]писал: «Русским, возможно, представляется, что войну, которая, казалось, идет на восток, они вытеснили на Запад и тем самым получили шанс остаться в войне «капиталистов друг против друга» посмеивающимся третьим; может быть и так, что они хотели оказать давление на ход переговоров с двумя западными союзниками, сделать их сговорчивее для принятия русских требований; может быть, они хотели создать угрозу для Японии, что в будущем, если там не будет покоя, вся Красная Армия повернет на Восток; может быть также, - и это мы считаем решающей причиной, – что это - попытка изолировать русскую внешнюю политику от происходящего в мире, чтобы не отвлекаться от борьбы с внутренними проблемами, - за действиями русских может стоять все что угодно!»^[18]

Но, какими бы причинами ни было продиктовано заключение подобной сделки, для Айхлера пакт означал ослабление позиции Советского Союза с моральной точки зрения.

Признавая за Сталиным право  «не позволять использовать себя как шахматную фигуру в капиталистической  силовой игре», В. Айхлер указывал, что этот путь уничтожает в социалистах и сочувствующих им «веру в возможность осуществления, даже в правильность самой социалистической цели»^[19]

Статья, опубликованная в  «Социалистише Варте» 1 сентября, носит более непримиримый характер. Айхлер придерживался следующей точки зрения: теперь социалисты должны попытаться воспрепятствовать тому, чтобы завоевания русской революции «задохнулись в оппортунистической давке за пустые позиции силы». «Отвратительной» назвал он сталинско-гитлеровскую политику. И – «Социализм умер – да здравствует социализм!»^[20]

В следующем выпуске «Социалистише Варте» Вилли Айхлер опубликовал сразу две статьи, уничижительные по содержанию. Здесь он объявил СССР вторым государством, ответственным за развязывание войны. Несмываемая вина Сталина состояла в том, что нейтралитет СССР в решающий момент окончательно развязал руки Гитлеру и способствовал нападению Германии на Польшу. Сталин разрушил надежды социалистов на то, что «Россия употребит свои огромные возможности на пользу международному социалистическому движению, праву и свободе»^[21]. В статье «Долой агрессоров!» В. Айхлер указывал, что пакт «должен быть осужден от а до я», и против кремлевских руководителей нужно бороться также как и против нацистов. Одновременно предлагалось говорить не о Советском Союзе, а только о России, потому что именно там «проводится политика поддержки фашистов». Для Айхлера агрессоров звали «Гитлер и Сталин».^[22]

Вследствие заключения пакта  все партии, входящие в Коминтерн, стали именоваться не иначе как  «русские агенты для введения в заблуждение  общественного мнения», «непосредственные  помощники гестапо»^[23], которых нужно вычеркнуть из списка партий, борющихся за свободу и право.

Как видно из вышеприведенных  документов, позиция В. Айхлера, совпадая с позицией Сопаде во многих пунктах, до вступления советских войск в Польшу все же отличалась большей терпимостью. Во всяком случае, за СССР признавалось право на независимую внешнюю политику. Но с началом войны образ Советского Союза, формируемый и изданиями Сопаде, и «Социалистише Варте», стал практически идентичным.

В июле 1939г. был принят меморандум «Перемены Советского Союза», в котором  указывалось, что международное  рабочее движение должно рассматривать  СССР критически, «оставаться независимым  от него, чтобы привести в движение оппозиционные силы против сталинизма»^[24]

Резкие перемены в восприятии СССР обозначились после пакта.

«Инландс-Берихте» прокомментировали событие 23 сентября замечанием о том, что осознание возможности будущей победы над фашизмом собственными силами и «вне зависимости от русского руководства» теперь окончательно укреплено. ^[25]

Через несколько дней последовало  обращение Бюро Ной Бегиннен в Париже: принципиальная позиция в отношении войны из-за выхода СССР из антигитлеровского блока не изменилась. Причину заключения пакта группа Ной Бегиннен видела в советской политике «спасайся кто может»^[26]. Рихард Лёвенталь^[27] писал, что СССР, возможно, «будет в дальнейшем продолжать политику обусловленной поддержки Германии, неучастия в войне, усиления собственных позиций и ослабления всех остальных».^[28] По мнению Лёвенталя, советско-германское сотрудничество ничего не изменило в основополагающих позициях социалистического рабочего движения, т.к. вследствие внешнеполитического поворота сталинский режим перестал быть «фактором социалистического движения и стал кандалами для прогрессивного влияния социализма».^[29]

Эрвин Шоеттл выразил общее мнение всех членов группы:^[30] «мы убеждены, что русская политика больше не имеет ничего общего с международным социализмом»^[31]

В статье «Внешнеполитический  поворот Советского Союза» особенное  внимание было уделено обстоятельствам  подписания пакта: флаги со свастикой  на московском аэродроме; фотографии, демонстрирующие улыбающихся и  пожимающих друг другу руки Сталина  и Риббентропа; заявления советской  прессы о начинающейся эре дружбы, взаимопонимания и сотрудничества; точно такие же заявления в  нацистской прессе; прекращение пропаганды друг против друга.

«Но какими интересами руководствовалось  советское руководство при заключении пакта? Два года назад на этот вопрос тотчас же ответили бы: внутренняя слабость!»... «нет сомнений, что русский колосс стоит вовсе не на таких крепких  ногах, как это хочет представить  русская пропаганда»^[32]

В качестве двух остальных  побудительных мотивов называются «давний страх Советов перед  войной с империалистическим миром  в одиночку» и потребности  самого сталинского режима в самосохранении. Монополистическая диктатура партии развилась в итоге в личную диктатуру Сталина, потеряв всякую эластичность. В таких условиях втягивание СССР в войну вызвало бы массовое движение и привело бы в конце концов к свержению сталинского режима. Именно с целью устранить эту опасность Сталин предпринял попытку повернуть нацистскую агрессию с Востока на Запад.

Учитывая данные обстоятельства, «не исключен новый поворот сталинской внешней политики. Судя по тому, что  произошло, при этом режиме, развившемся в личную диктатуру, возможно все».^[33]

Наконец, в декабре 1939 было сформировано окончательное отношение  к СССР в свете событий, развернувшихся после и вследствие 23 августа: «Этот  режим стоит сегодня вне социалистического  движения; он – союзник его смертельного врага»^[34]

Таким образом, вначале группа Ной Бегиннен была настроена лояльнее всех по отношению к Советскому Союзу: ее представители были склонны различать сам советский народ и сталинский режим, попытались провести анализ причин, подстегнувших заключение пакта, и в их рассуждениях ясно слышна оправдывающая СССР нотка. Но после 1 сентября, после вторжения в Польшу отношение к сталинской политике, проводимой при молчаливом согласии большинства, характеризовалось полным неприятием. С заключением пакта о ненападении эта группа понесла самые тяжелые идеологические потери.

Социалистическая Рабочая  Партия Германии

В периодической печати Социалистической Рабочей Партии Германии периодически появлялись статьи, посвященные происходящему  в Советском Союзе. В «Нойе Фронт» нашли отражение и события начала мая 1939г. (отклонение британским правительством предложения советского руководства о заключении союза, отставка Литвинова), и обстановка на трехсторонних переговорах в Москве. Анализируя возможные варианты внешнеполитического поведения Советского союза, автор видит договор с фашистской Германией в качестве альтернативы блоку с западными демократиями – если союз с ними не состоится. Правда, «серьезный союз» СССР и Германии представляется ему едва ли возможным и даже скорее невозможным, «не из-за Сталина, не из-за Гитлера, не потому что Германия является фашистской, а потому что она является империалистической. Это не та идеология, которая определяет реальность, но наоборот».^[35] То есть, возможность заключения такого пакта не принималась всерьез, однако она и не исключалась полностью.