Отечественная война 1812 года

Перед французским полководцем  в Москве вставал вопрос «Что делать дальше ?». В литературе бытует мнение, что он намеревался из Москвы прорваться на Украину. Но как свидетельствуют сохранившиеся документы, Бонапарт решил в случае отказа русских идти на мирные переговоры, совершить фланговое движение на Калугу, тем самым обесценить позицию Кутузова у Тарутино, нарушить его коммуникации и уничтожить созданные тыловые базы на юге страны. Затем он планировал для сохранения своей операционной линии беспрепятственно отступить к Смоленску и там встать на зимние квартиры.

Наполеон покинул Москву 7 октября  лишь после поражения своего авангарда  под командованием маршала И. Мюрата под Тарутино, но русские, благодаря разведывательным данным, очень быстро определили направление его флангового движения на Калугу. Поэтому Кутузов срочно перебросил свои главные силы к Малоярославцу, и русская армия встала на пути французов. И хотя город в результате ожесточенного боя оказался в руках противника, русские, отступив, преградили ему дальнейшее следование.

Цель движения Наполеона не была достигнута, и французский полководец, не решившись на новое лобовое  столкновение, принял решение перейти  на уже разоренную Старую смоленскую дорогу и продолжить по ней свое отступление. Кутузов же с основными  силами стал двигаться параллельно  проселочными дорогами и угрозой  возможного обхода ускорил темп отступления  наполеоновских корпусов. В тоже время  русские военачальники из-за быстро меняющейся обстановки не успевали извлекать  дивиденды из максимально выгодной, но скоротечной ситуации, и смогли лишь нанести ощутимые удары по противнику под Вязьмой и Красным.

В целом, более эффективными оказались  действия мелких казачьих отрядов, следовавших  по пятам ослабленных наполеоновских частей и собиравших обильную добычу пленными и трофеями.

Катастрофа наполеоновской армии  на Березине

К моменту отступления Наполеона  из Москвы кардинальным образом изменилась ситуация на флангах театра военных  действий из-за прибытия Молдавской армии  на Волынь и корпуса генерала Штейнгеля из Финляндии под Ригу. Баланс сил на обoих флангах изменился в пользу русской армии. Войска Штейнгеля усилили 1-й корпус П. Х. Витгенштейна при штурме Полоцка и в боях под Чашниками. Чичагову же, под командование которого поступила и 3-я Обсервационная армия, удалось сначала оттеснить саксонцев и австрийцев, а затем захватить Минск и к 10 ноября встать на главном пути французского отступления у города Борисова на реке Березине. Находившиеся на марше главные силы Наполеона оказались в окружении: перед фронтом — Чичагов, с севера угрожал Витгенштейн, а с тыла нагонял Кутузов. В этой критической ситуации французский император проявил максимальную энергию, хотя действовал с большим риском, поскольку войска каждого из трех русских военачальников по численности не уступали в отдельности значительно поредевшей Великой армии. Под занавес кампании французской разведке удалось провести успешную операцию по дезинформации Чичагова и отвлечь его внимание устройством ложной переправы у деревни Ухолоды южнее Борисова. Настоящая переправа была организована севернее Борисова у деревни Студенка. С 14 по 17 ноября Наполеону удалось перевести боеспособные остатки своих частей через Березину.

Успеху дерзкого мероприятия, помимо обмана Чичагова, способствовали нерасторопность Витгенштейна и пассивность Кутузова в этой драматической ситуации. Тут «генерал-зима», который по мнению многих иностранных авторов погубил Великую армию, на этот раз помог французам. Непроходимые весной и осенью Зембинские болота, через которые лежал дальнейший путь отступавших, оказались скованными ударившим морозом, что позволило беспрепятственно их преодолеть.

Тактический успех в критической  ситуации на Березине позволил Наполеону  вывести из окружения жалкие остатки  своих войск. Сам он, в Сморгони, передав командование Мюрату, срочно отправился во Францию. Но недаром большинство историков оценивают события на Березине как катастрофу Великой армии.

Французский император потерял  там все обозы, большую часть  отставших, всю кавалерию и артиллерию. Его армия как боевая сила перестала существовать. В условиях полного разложения французы, несмотря на подход ряда свежих частей, уже не смогли закрепиться ни на одном рубеже на западной русской территории. Их дальнейшее преследование до границы велось безостановочно с большой энергией, преимущественно конными частями. Уже в конце декабря русские вошли на территорию Восточной Пруссии и герцогства Варшавского. Их потери за всю кампанию оцениваются в 200—300 тысяч человек. Наполеону удалось вывести из России от 20 до 80 тысяч человек (офицерские кадры основной группировки и остатки фланговых корпусов). Главным итогом Отечественной войны 1812 года стала гибель французской армии в России. Кутузов писал в конце кампании: «Неприятель с бедными остатками бежал за границу нашу». Маршал А. Бертье , докладывая Наполеону о катастрофических потерях, вынужден был сделать печальный вывод: «Армии более не существует». Свыше 550 тысяч солдат из стран Западной Европы нашли свою смерть или попали в плен в России.

3.Русский народ и нашествие

В кратком анализе событий 1812 г. совсем немыслимо было бы пытаться дать сколько-нибудь полную картину  внутреннего положения России в  год наполеоновского нашествия. Мы тут постараемся на нескольких немногих страницах выяснить в самом  общем виде, какое впечатление  произвели события на разные классы русского народа. Начать нужно, конечно, с основного вопроса, имеющего огромную историческую важность: как отнеслось к нашествию подавляющее большинство народа, т. е. тогдашнее крепостное крестьянство — помещичьи, государственные, удельные крестьяне?

На первый взгляд, казалось бы, перед  нами странное явление: крестьянство, ненавидящее крепостную неволю, протестующее против нее ежегодно регистрируемыми  статистикой убийствами помещиков  и волнениями, поставившее под  угрозу вообще весь крепостнический  строй всего 37 — 38 лет до того в  восстании Пугачева, — это самое  крестьянство встречает Наполеона  как лютого врага, не щадя сил, борется  с ним, отказывается делать то, что  делали крестьяне во всей завоевываемой Наполеоном Европе, кроме Испании, т. е. отказывается вступать в какие бы то ни было торговые сделки с неприятелем, сжигает хлеб, сжигает сено и овес, сжигает собственные избы, если есть надежда сжечь забравшихся туда французских фуражиров, деятельно помогает партизанам, проявляет такую неистовую ненависть к вторгшейся армии, какой нигде и никогда французы не встречали, кроме той же Испании. Между тем у нас есть определенные сведения, что еще в 1805 — 1807 гг., да и в начале нашествия 1812 г., в русском крестьянстве (больше всего среди дворовых слуг и вблизи городов) бродили слухи, в которых представление о Наполеоне связывалось с мечтаниями об освобождении. Говорилось о мифическом письме, которое будто бы французский император послал царю, что, мол, пока царь не освободит крестьян, до той поры будет война и миру не бывать. Каковы же причины, приведшие к такому резкому повороту, к такому решительнейшему изменению во взглядах?

После всего, что было сказано выше, незачем повторять, что Наполеон вторгся в Россию в качестве завоевателя, хищника, беспощадного разорителя и  ни в малейшей степени не помышлял об освобождении крестьян от крепостной неволи. Для русского крестьянства защита России от вторгшегося врага  была в то же время обороной своей  жизни, своей семьи, своего имущества.

Начинается война. Французская  армия занимает Литву, занимает Белоруссию. Белорусский крестьянин восстает, надеясь  освободиться от панского гнета. Белоруссия была в июле и августе 1812 г. прямо  охвачена бурными крестьянскими  волнениями, переходившими местами  в открытые восстания. Помещики в  панике бегут в города — в Вильну к герцогу Бассано, в Могилев к маршалу Даву, в Минск к наполеоновскому генералу Домбровскому, в Витебск к самому императору. Они просят вооруженной помощи против крестьян, умоляют о карательных экспедициях, так как вновь учрежденная Наполеоном польская и литовская жандармерия недостаточно сильна, и французское командование с полной готовностью усмиряет крестьян и восстанавливает в неприкосновенности все крепостные порядки. Таким образом, уже действия Наполеона в Литве и Белоруссии, занятых его войсками, показывали, что он не только не собирался помогать крестьянам в их самостоятельной попытке сбросить цепи рабства, но что он будет всей своей мощью поддерживать крепостников-дворян и железной рукой подавлять всякий крестьянский протест против помещиков. Это согласовалось с его политикой: он считал польских и литовских дворян основной политической силой в этих местах и не только не желал их отпугивать, внушая их крестьянам мысль об освобождении, но и подавлял своей военной силой огромные волнения в Белоруссии.

«Дворяне этих губерний Белоруссии... дорого заплатили за желание освободиться от русского владычества. Их крестьяне  сочли себя свободными от ужасного и бедственного рабства, под гнетом которого они находились благодаря скупости и разврату дворян. Они взбунтовались почти во всех деревнях, переломали мебель в домах своих господ, уничтожили фабрики и все заведения и находили в разрушении жилищ своих мелких тиранов столько же варварского наслаждения, сколько последние употребили искусства, чтобы довести их до нищеты. Французская стража, исходатайствованная дворянами для защиты от своих крестьян, еще более усилила бешенство народа, а жандармы или оставались равнодушными свидетелями беспорядков, или не имели средств, чтобы им помешать»{1} — таково, например, показание А. X. Бенкендорфа (тогда полковника в отряде Винценгероде). Таких показаний немало.

Маршал Сен-Сир, проделавший кампанию 1812 г., прямо говорит в своих воспоминаниях, что в Литве уже определенно начиналось движение крестьян: они выгоняли помещиков из усадеб. «Наполеон, верный своей новой системе, стал защищать помещиков от их крепостных, вернул помещиков в их усадьбы, откуда они были изгнаны», и дал им своих солдат для охраны от крепостных. Крестьянское движение, которое уже кое-где (в западных губерниях) стало принимать очень резко выраженный характер, было беспощадно удушено самим Наполеоном и в Литве, и в Белоруссии.

Конечно, классовая борьба, борьба крепостного крестьянства против помещиков, не прекращалась и в 1812 г., как она  не прекращалась ни на один год, ни на один месяц и до и после 1812 г. Но изгнание врага из пределов России сделалось  для русского крестьянства первоочередной задачей во всю вторую половину 1812 г.

Хищник, вторгшийся в русские пределы, нес крестьянам не свободу, а новые  тяжелые цепи. И русское крестьянство это очень хорошо поняло и по достоинству  оценило.

Если русское крепостное крестьянство очень скоро удостоверилось, что  от Наполеона ждать освобождения не приходится, то отсюда не следует, что  в 1812 г. в России не было вовсе крестьянского  движения против крепостного права. Оно, бесспорно, было, но не связывало  в подавляющем большинстве своих  надежд с нашествием. И в архивах  и в печатных источниках иногда очень  глухо, с нарочитой беглостью  и неясностью встречаются указания, намеки, краткие рассказы. Я попытаюсь привести несколько фактов, относительно которых удалось найти ясные, конкретные данные.

Общее впечатление такое: крестьяне  в 1812 г. то в одном, то в другом месте  восставали против помещиков, как и  в предшествующие и последующие  годы. Но наличие неприятельской армии  в стране, конечно, не усиливало, а, напротив, ослабляло движение против помещиков. Беспощадно грабящий неприятель решительно отвлекал внимание крестьян от помещиков, и мысль о грозящей гибели России, о порабощении всего русского народа иноземным хищником и насильником  все более выступала на первый план. Нужно к этому прибавить, что и помещики очень сильно присмирели в 1812 г. и со своей стороны старались  не раздражать и не очень обижать  крепостных. Очень многие из помещиков  просто убегали из своих деревень в столицы и в губернские города, и о них в оставленных поместьях  ничего не было слышно, а приказчики и управляющие тоже вели себя без  «господ» совсем не так, как всегда. Необходимо тут же отметить, что  народ и в деревнях и в Москве часто негодовал на то, что «господа»  убегают от неприятеля, вместо того чтобы оказать сопротивление. Чувство  родины разгорелось в народе в  особенности после гибели Смоленска. Армия Наполеона нигде решительно, даже в Египте, даже в Сирии, не вела себя так необузданно, не убивала  и не истязала население так нагло  и жестоко, как именно в России. Французы мстили за пожары деревень, сел  и городов, за сожжение Москвы, за непримиримую вражду со стороны русского народа, которую они ощущали от начала до конца в течение всего своего пребывания в России.

Разорение крестьян проходившей армией завоевателя, бесчисленными мародерами и просто разбойничавшими французскими дезертирами было так велико, что  ненависть к неприятелю росла  с каждым днем.

Рекрутские наборы в России следовали  один за другим и встречались народом  не только безропотно, но с неслыханным  и невиданным прежде одушевлением.

Интересно проследить обстоятельства всех наборов, вплоть до набора 12 декабря 1812 г. Тогда было повелено собрать во всем государстве по восьми человек рекрут с каждых пятисот человек.

Это был, считая с ополченскими наборами, фактически уже третий «общий» набор (по крайней мере для некоторых губерний).

В обычное время это была ненавистная  и страшная рекрутчина, теперь, после  гибели Москвы, набор возбуждал в  народе совсем другие чувства, которым  изумлялись и которыми восхищались  очевидцы. «В Тамбове все тихо... До нас доходит лишь шум, производимый рекрутами. Мы живем против рекрутского  присутствия, каждое утро нас будят  тысячи крестьян: они плачут, пока им не забреют лба, а сделавшись рекрутами, начинают петь и плясать, говоря, что  не о чем горевать, что такова воля божья. Чем ближе я знакомлюсь с нашим народом, тем более  убеждаюсь, что не существует лучшего...»  — так писала 30 сентября 1812 г. М. И. Волкова своей подруге В. И. Ланской. Тамбову и Тамбовской губернии в это время не угрожало никакой опасности, но раздражение и чувство обиды за разоряемую и унижаемую Россию были налицо и проявлялись в этих самых людях, которые жили в нужде и крепостной неволе. Современники и очевидцы не могут иной раз этому достаточно надивиться, но самый факт удостоверяют категорическим образом. Мы знаем, как вели себя под Смоленском, при Бородине, под Малоярославцем те рекруты, которые «пели и плясали» от радости, когда их брали в солдаты. Они-то и заставили Наполеона поставить русских по личному мужеству в боях выше всех народов, с которыми ему пришлось сражаться. А с каким народом ему не приходилось сражаться?

Таковы были наиболее характерные  настроения 1812 г. Но при существовании  крепостного строя, разумеется, не могли  местами не обнаружиться и другие течения.

Конечно, Наполеон явно фантазировал и преувеличивал, когда говорил  о «многочисленных деревнях», просивших  его освободить их, но, несомненно, не могло не быть единичных попыток  такого обращения к нему, пока еще  не все крестьяне удостоверились, что Наполеон и не думает об уничтожении  помещичьей власти и что пришел он как завоеватель и грабитель, а вовсе не как освободитель крестьян.

Были там и сям проявления крестьянского движения против помещиков, и я приведу несколько данных об этом, потому что без этого  картина 1812 г. была бы неверна и неполна.

Но читатель должен твердо помнить  о следующем. Во-первых, не протесты крестьян против помещиков, без чего не обходился буквально ни один год  за все время существования крепостного  права, а именно относительная редкость этого явления характерны для  годины наполеоновского нашествия. Во-вторых, даже при волнениях или  восстаниях крестьян, и именно в  двух наиболее серьезных случаях (в  Тверской губернии и в пензенском ополченском лагере), налицо оказывалось  единодушное патриотическое, антифранцузское  настроение. Это настолько характерно, настолько знаменательно для  описываемого времени, что я приведу  эти факты с некоторыми уточнениями. В-третьих, наконец, — и это самое  главное, — все эти волнения крестьян в 1812 г. были буквально каплей в море сравнительно с гигантским подъемом чувства гнева к иноземному хищнику, разорителю и оскорбителю России, которое так непреодолимо охватило многомиллионную народную массу  и сделалось могучим двигателем победы над страшным врагом.