Мифология войны: мифы накануне войны

Введение

     Присутствие Второй мировой войны в исторической памяти народов бывшего СССР объясняется страшными разрушениями, вызванными немецкой оккупацией. С 1941-го по 1944 год Россия, Белоруссия и Украина были объектом экономической эксплуатации и целью далеко идущих планов заселения и «германизации», ареной «окончательного решения еврейского вопроса», местом охоты на подневольных рабочих и театром «партизанской войны», приобретавшей масштаб настоящих военных действий.

     Наряду с внутренними и внешними разрушениями, вызванными войной, существует и другая причина, которая обусловливает центральное место Второй мировой войны в коллективной памяти народов бывшего Советского Союза. Речь идет о легитимации политического руководства.

     Так, например, известно, что за сопротивление, которое белорусский народ в годы Великой Отечественной войны оказал германскому фашизму, Белоруссия в послевоенные годы была удостоена почетного звания «партизанской республики».

Минск стал городом-героем. Миф о «народной войне», в ходе которой белорусское партизанское движение, мужчины и женщины, под руководством  Коммунистической партии изгнали немецких оккупантов, стал центральной составной частью послевоенной белорусской идентичности.

     Для значительного большинства людей изгнания оккупантов оставалось великим деянием, даже если сегодня  все чаще говорят о русских, украинских, белорусских, а не о советских партизанах. Воспоминание о советском Сопротивлении объединяет людей. Оно сильнее образов национальной истории, которыми с конца 1980-х оперировали национальные движения в бывших советских республиках. Образ «партизанской республики» и по сей день выполняет свою функцию в процесс поиска идентичности. Это понятие наряду с ощущением перенесенного страдания передает чувство гордости  и особости.  Многослойные события и огромные жертвы сводятся к простой линейной формуле. Героические оборонительные бои  против превосходящих сил противника, моральное превосходство, дух самопожертвования и прежде всего презрения к смерти, которым было пронизано партизанское движение, изнурявшее немецкие оккупационные власти и мешавшее им достигать своих целей, превратились в миф.

Начало Великой Отечественной  войны: мифы и правда

     Какие образы возникают у гражданина России, которому говорят о начале Великой Отечественной войны? Скорее всего – понурые колонны пленных, бредущие под охраной немецких автоматчиков, разбитые и завязшие в грязи советские танки на обочинах дорог и в поле, сожженные на аэродромах самолёты…  
     Большая часть из этих образов пришла из снимков, сделанных летом 1941 года. Почти все эти фото, да и документальная хроника были сделаны уже после боёв, когда прошли дни, недели. Сделанных в бою снимком сравнительно немного, не до этого было. К тому же большинство снимков сделано на оживлённых трассах, где шли и ехали туда и обратно огромные массы гитлеровцев. Но не все сражения, бои шли вдоль главных дорог, значительное число техники, подбитой в бою, можно было обнаружить у тысяч деревень, сёл, в перелесках, на просёлочных дорогах.

Поэтому и возник миф о малой механизированной Красной армии, части которой якобы передвигались только на своих двоих или с помощью лошадей, а вермахт только на автотранспорте. Хотя если сравнить штаты пехотной дивизии вермахта и мотострелковой РККА, то отставания нет, механизация практически равная. Было у РККА предостаточно и мех корпусов, танковых бригад. 
     Был создан миф о нежелании советских солдат воевать за большевиков, Сталина. Хотя даже в советское время было издано достаточно материалов, которые рассказывают о тяжёлых сражениях начального этапа войны, массовом героизме, подвигах пограничников, лётчиков, танкистов, артиллеристов, пехоты.

     Эти мифы и другие подобные домыслы рождаются из-за непонимания реальной картины жизни страны в предвоенный период и в начале войны, или, что ещё хуже, – их создают сознательно, ведя информационную войну против нашей страны и народа. Надо понимать, что даже самое богатое государство не может держать в период, когда нет войны, под ружьём многомиллионную армию, оторвав миллионы здоровых мужчин от реального производства. В приграничье находятся войска, которые станут основой группировки для первой операции войны, только с объявлением войны запускается гигантский механизм мобилизации. Но даже потенциальные военнослужащие, мобилизуемые в первую очередь, не собираются в мирное время в полосе 50-300 км от противника, их мобилизуют там, где они живут и работают. Даже текущий призыв и офицеры могут быть не на границе с врагом, а на Кавказе, в Сибири, на Дальнем Востоке. То есть на границе стоят весьма ограниченные войска, далеко не весь списочный состав армии мирного времени. Только в случае мобилизации войска увеличиваются до штатов военного времени, огромные массы людей и техники везут к фронту, возможно только ещё потенциальному. 
     Мобилизацию можно запустить и до начала военных действий, но для этого нужны очень важные резоны, политическое решение руководства страны. На этом моменте создан миф о том, что «разведка докладывала», но тиран сглупил... Начало мобилизации - это не просто внутреннее событие, а Шаг огромной политической важности, вызывающий огромный резонанс в мире. Провести её скрыто практически невозможно, потенциальный противник может использовать его, как повод для войны. Поэтому для того чтобы фактически начать войну, нужны очень веские, железобетонные основания. Начинать войну, с политической, да и военной точек зрения было неразумно, основные планы оборонного строительства должны были завершиться в 1942 году. Основой для такого решения могли быть разведданные или анализ политической обстановки. Но, несмотря на общераспространенное мнение о могуществе советской разведки, реальные разведданные были крайне противоречивы. Крохи важной и полезной информации просто тонули в массе сплетен, откровенной дезинформации. 
     С политической точки зрения отношения между Рейхом и Союзом были довольно нормальными, угрозы не было: финансово-экономическое сотрудничество, отсутствие территориальных споров, пакт о ненападении, разграничение сфер влияния. К тому же, что тоже имело важнейшую роль в оценке даты начала войны, в Кремле понимали, что она очень вероятна в ближайшей перспективе, Третий рейх был связан войной с Англией. Пока не решён вопрос с Британией, воевать с Советским Союзом было крайне авантюристичным шагом. Берлин не посылал никаких дипломатических сигналов, с которых обычно запускают войну – территориальные претензии, требования, ультиматумы. 
Когда Берлин никак не отреагировал на сообщение ТАСС от 14 июня (в нём говорилось, что публикуемые за рубежом сообщения о приближающейся войне между СССР и Германией не имеют оснований), Сталин начал процессы мобилизации, но без её объявления: к приграничью выдвигались из глубины приграничных военных округов дивизии, началось выдвижение по железной дороге не отмобилизованных войск из внутренних округов на рубеж рек Западная Двина и Днепр. Проводились и другие мероприятия, которые полностью отвергают домыслы на тему: «Сталин не верил».

     Красная Армия фактически вступила в войну, не завершив мобилизацию, так, на начало войны в ней было 5,4 млн. человек, а по мобилизационному плану от февраля 1941 года по штатам военного времени она должна была быть численностью в 8,68 млн. человек. Именно поэтому в приграничных дивизиях при вступлении в бой было примерно по 10 тыс. человек, вместо положенных 14 тыс. Ещё хуже было положение в тыловых подразделениях. Войска приграничных и внутренних военных округов были разорваны на три оперативно не связанные части – части непосредственно у границы, части на глубине около 100 км от границы и войска в примерно 300 км от границы. Вермахт получил возможность воспользоваться преимуществом в численности личного состава, количестве единиц техники и уничтожать советские войска частями. 
     Вермахт к 22 июню 1941 года был полностью отмобилизован, его численность доведена до 7,2 млн. человек. Ударные группировки были сосредоточены на границе и перемололи советские приграничные дивизии до того, как Красная Армия смогла изменить соотношение сил. Только в процессе битвы за Москву ситуацию смогли изменить. 
     Миф о преимуществе обороны над нападением, на новой западной границе СССР в 1940-1941 годы строили линию укреплений, укрепрайонов, их ещё называют «линией Молотова». К войне многие сооружения были недостроенными, незамаскированными, без связи и так далее. Но, главное, на границе не было в достаточном количестве сил, чтобы сдержать удар немецкой армии, даже опираясь на укрепрайоны. Оборона не могла сдержать натиск вермахта, немецкие войска имели огромный опыт взлома линий обороны ещё со времён Первой мировой войны, применив его и в 1940 году на границе с Францией. Для прорыва использовали штурмовые группы с сапёрами, взрывчаткой, огнемётами, авиацию, артиллерию. Например: 22-го под городом Таураге в Прибалтике 125-я стрелковая дивизия заняла оборону, но вермахт её пробил меньше чем за сутки. Прикрывавшие границу дивизии и части не могли обеспечить необходимой плотности обороны. Они были разрежены на огромном пространстве, поэтому немецкие ударные группы довольно быстро взломали оборону, правда, не в том темпе, как рассчитывали.

Единственным способом остановить прорыв противника были контрудары собственными мех корпусами. Приграничные округа имели механизированные корпуса, куда в первую очередь направляли танки новых типов. На 1 июня 1941 года было 25 932 танка (правда, часть их была не в боеготовом состоянии, как и в настоящее время, в парках числится определённое число единиц, а готовых вступить в бой сразу - процентов 60), в западных особых округах было 13 981 единица. Мех корпуса оказались в «заложниках» общей неблагоприятной ситуации, ввиду обвала обороны сразу на нескольких направлениях они были вынуждены разбрасываться между несколькими целями. К тому же мех корпуса уступали в организационной части, немецкие танковые группы насчитывали 150-200 тыс. человек из нескольких моторизованных корпусов, усиленных артиллерией, мотопехотой и другими частями. Советские мех корпуса были численностью около 30 тыс. человек. Танковые части вермахта подкрепляла танки более мощной мотопехотой и артиллерией, включая противотанковую. 
     Общая стратегия руководства была абсолютно верной - оперативные контрудары, только они могли остановить ударные группы противника (тактического атомного оружия ещё не было). В отличие от Франции, Красная Армия своими яростными контрударами смогла выиграть время, нанести противнику тяжёлые потери, которые в итоге и привели к провалу плана «молниеносной войны», а значит и всей войны. Да и руководство вермахта сделало выводы, стало более осторожным (не Польша с Францией), больше внимания стали уделять обороне флангов, ещё более замедлив темп наступления. Понятно, что организация контрударов была не на высоте (но и не нам судить, нынешние кабинетные обвинители не смогли бы организовать и их подобия), слабой была концентрация, не достаточным было прикрытие с воздуха, части бросались в бой с марша, частями. Мех корпуса вынуждены были идти в атаку, не подавив оборону противника артиллерией, её было недостаточно, а та, что была, отставала. Недостаточно было и своей пехоты для поддержки атаки танков. Это приводило к большим потерям бронетехники, немцы довольно легко жгли танки старых типов. Танки новых типов были более эффективны, но и они не могли заменить собой полноценную атаку при поддержке авиации, артиллерии и пехоты.                       Миф о неуязвимости танков Т-34, КВ для вермахта всего лишь очередная выдумка. Мол, если бы Сталин их приказал «наклепать» в достаточных количествах, то врага бы остановили ещё у границы. Вермахт имел 50-мм противотанковые пушки ПАК-38, которые пробивали броню даже КВ, с помощью подкалиберных снарядов. Кроме того, у вермахта были зенитки и тяжёлые полевые орудия, которые также пробивали броню новейших советских танков. Эти танки ещё требовали доводки, были технически ненадёжны, так, дизельный двигатель В-2, в 1941 году его паспортный ресурс не превышал 100 мот часов на стенде и в среднем 45–70 часов в танке. Это приводило к частому выходу из строя новых танков на маршах по техническим причинам. 
     Но именно мех корпуса спасали пехоту от полного уничтожения. Задерживали движение противника, спасли Ленинград от захвата с ходу, сдержали продвижение немецкой танковой группы Э. фон Клейста на Юго-Западном направлении. 
     Миф о снижение боеспособности командного корпуса из-за репрессий не выдерживает критики. Процент репрессированных от общего командного состава очень мал, снижение качества подготовки командного состава связано с быстрым ростом вооруженных сил СССР в предвоенный период. Если в августе 1939 г. Красная армия насчитывала 1,7 млн. человек, то в июне 1941 г. — 5,4 млн. человек. В высшем командовании на верх вышли ряд командиров, которые в последствии стали лучшими полководцами Второй мировой войны. Значительную роль сыграл и фактор отсутствия у значительной части Красной армии боевого опыта, а вермахт был уже армией, «вкусившей крови» и одержавшей ряд побед, армия Франции, например, считалась тогда лучшей в Европе. 
     Вермахт в городах и других селениях сгонял в лагеря всех военнообязанных от 18 лет. Кроме того, надо понимать, что в дивизии не все бойцы первой линии – их примерно половина. Остальные – это артиллеристы, связисты, много было строителей (перед войной велись масштабные работы по укреплению границы), военные тыловых служб. Попадая в окружение, части бились, пытались прорваться, пока было горючее, боеприпасы, продовольствие. В оперативной сводке группы армий «Центр» за 30 июня указывалось: «Захвачено много трофеев, различное оружие (главным образом арт. орудия), большое количество различной техники и много лошадей. Русские несут громадные потери убитыми, пленных мало». «Тыловики» были хуже обучены, их психическая подготовка была также хуже, чем у бойцов первой линии, которые большей частью погибали с оружием в руках. Или были ранены. Внушительную колонну для кинохроники из коноводов, связистов и строителей можно было запросто набрать с одного корпуса, а в окружение попадали целые армии. 
     Вермахт перемолол приграничные дивизии, так называемые «глубинные» корпуса в 100-150 км от границы, они не могли остановить врага, слишком разные «весовые категории», но сделали максимум – выиграли время и заставили противника бросить в бой части, которые планировали ввести в бой на втором этапе «блицкрига». Огромным минусом был тот факт, что отходившим советским частям пришлось бросать огромное количество техники, у которой кончилось топливо и которую можно было, в других условиях, восстановить. Мех корпуса сгорели в огне войны, и восстановить их пока было нечем - если в июне и в начале июля 1941 года в руках у советского командования были мех корпуса, то к августу - октябрю их не было. Это стало одной из причин других катастроф первого года войны: Киевского «котла» в сентябре 1941 года, Вяземского, Брянского и Мелитопольского «котлов» — в октябре 1941 года.

Цена победы и мифы Великой  Отечественной

     В российской историографии  и обществе наиболее значимыми  остаются следующие проблемы, связанные  с Великой Отечественной и  Второй мировой войной: масштаб  потерь, понесенных Красной Армией  и советскими населением, сохранение  или преодоление советских мифов  о войне и особенно болезненные для российского национального самосознания вопросы о том, что несла народом Европы Красная Армия и сталинская внешняя политика, об оценке преступлений, совершенных красноармейцами в Германии и других странах Европы. Практически все они давно перестали быть проблемами науки. В чисто научном плане данные проблемы проблемами уже не являются, поскольку, они решены в тех пределах точности, которые соответствуют современному уровню науки. Но они остаются проблемами как российской внешней и внутренней политики, так и национального самосознания, травмированного распадом СССР и ищущего в героических мифах Великой Победы прибежища от сегодняшних невзгод.

Жертвенные мифы и кровавая действительность

     Во время войны Сталину и находившимся под его контролем властным структурам необходимо было внушить бойцам и командирам, всему советскому народу, что их безоглядные жертвы – единственный путь к победе. Поэтому характерной чертой большинства мифов советской пропаганды стал мотив жертвенности. В1941-1945 годах советская пропаганда делала упор на те подвиги, когда красноармейцы ценой своей жизни уничтожили врагов или обеспечивали успех своим товарищам. Таковы были мифы о подвигах 28 гвардейцев-панфиловцев у разъезда Дубосеково в ноябре 1941-го, 5 героев-краснофлотцев под Севастополем в том же ноябре, Александра Матросова в феврале 1943-го. Однако эти мифы в подавляющем большинстве случаев далеки от действительности. Так, например, Зоя Космодемьянская выполняла бесчеловечный приказ Сталина об уничтожении деревень отрядами факельщиков, отданный 17 ноября 1941 года за подписями Сталина и Шапошникова от имени Ставки Верховного главнокомандования и называвшийся «О создании специальных команд по разрушению  и сжиганию населенных пунктов в тылу немецко-фашистских войск». Сжигание же крестьянских изб обрекло на страдания и гибель прежде всего самих крестьян, а не немецких солдат.

     А под разъездом Дубосеково сражались не 28, а 120-140 героев-панфиловцев, из которых уцелело чуть более двух десятков бойцов. И подбили они не 18 танков, как гласила легенда, а всего 5-6. И сам миф родился для оправдания тяжелого поражения, а не героического успеха, ибо оборонявшаяся рота была быстро разгромлена немцами по вине командования полка, которое не учло, что направление, где держалась оборона, было наиболее танкоопасным, и не выделило роте дополнительных противотанковых средств. Редактор «Красной Звезды» Давид Ортенберг откровенно объяснял в беседе со следователем в 1948 году: «Вопрос о стойкости советских воинов в тот период приобрел особое  значение. Лозунг «Смерть или победа», особенно в борьбе с вражескими танками, был решающим лозунгом. Подвиги панфиловцев и являлись образцом такой стойкости» [1].

     Жертвенные мифы призваны были оправдать в глазах красноармейцев огромные и зачастую напрасные жертвы, придать им высший смысл, который, возможно, нельзя постичь сиюминутно, на поле боя, но который должен был быть ясен Верховному главнокомандованию.

     В то же время существует немало свидетельств- как с советской, так и с немецкой стороны, - о самоубийственных атаках Красной Армии на неподавленную систему обороны, в том числе и потрясшие Эйзенхауэра откровения Жукова о том, как он посылал пехоту разминировать минное поле собственными телами. Трудно усомниться в их достоверности. Но с мифами они не согласуются, а потому и отвергаются сознанием большинства россиян – как историков и политиков, так и остальных граждан. И сегодня прежние мифы продолжают тяготеть над российской историографией Великой Отечественной. Отказ от них требует коренного пересмотра взгляда на собственную историю, признания доли исторической ответственности собственного государства не только за победу в войне, но и за преступления, совершавшиеся им в тот же период. Но тогда сегодняшнее неприглядное положение, в котором оказалось большинства народа, лишится успокоительной прививки в виде мифа о Великой Победе.

Красная Армия: освободители или насильники?

     Вопрос о преступлениях Красной Армии против немцев крайне болезнен как для российского, так и для немецкого национального самосознания. Последнее опасается увидеть в признание такого рода преступлений оправдание преступлений, совершенных СС и вермахтом. По оценке немецкого историка Иоахима Гофмана, в период оккупации Германии красноармейцы убили около 120 тысяч мирных немецких граждан [2]. Существуют и более высокие оценки – до 400 тысяч убитых, причем сделаны они российскими историками [3].

     Многие аспекты Великой  Отечественной войны против Германии  действительно выходили за границы  норм международного права, традиций  и обычаев военных действий. Член  Военного Совета 1-го Украинского  фронта К.В. Крайнюков в донесении от 4 апреля 1945 года признавал лишь «отдельные случаи произвола, особенно факты изнасилования женщин», которые «держат немцев в постоянном страхе и напряжении» [4]. Там уже утверждалось, что «отношение немецкого населения к Красной Армии на ранее занятой территории Германии остается

враждебным. Они совершают  диверсионные акты и помогают скрываться немецким солдатам, оставшимся в тылу войск  фронта», хотя «внешние немцы покорны, 

аккуратно выполняют все поручения высказывают удовлетворение установленным для них режимом». При этом «Военные советы фронта и армий ведут решительную борьбу против мародерства и изнасилования немецких женщин». Имелись документы о том, что активисты нацисткой партии будто бы склоняли соотечественников к самоубийству и даже умерщвляли их, чтобы потом свалить эти преступления на красноармейцев. Степень соответствия этих документов реальности внушает сомнение, тем более что те, кто фигурирует в них в качестве свидетелей, были уже мертвы к моменту их составления. Донесения непосредственно из войск, в частности донесение политотдела 8-й гвардейской армии от 25 апреля 1945 года, свидетельствовали, что большинство немецкого населения относится к Красной Армии вполне лояльно. Хотя были донесения и о враждебных проявлениях со стороны немецкого населения, в частности об обстрелах из окон домов – правда, при этом не проводилось никаких доказательств того, что обстрелы вели именно мирные жители, а не солдаты и офицеры вермахта и СС.