Людовик IX Святой

В 1204 году рыцари-крестоносцы  захватили и разграбили Константинополь. Дурное событие, но речь о другом. Воины-крестоносцы были ошеломлены, увидев среди сокровищ Византии священные реликвии: терновый венец, гвозди — очевидные и осязаемые в своей простоте следы Страстей Господних. Чудесная сила реликвий, по всеобщему убеждению, оберегала короля и королевство.

Очевидно, юный король нашел свое место — он оказался не впереди своего времени, не позади, а где-то в середине. Именно это обстоятельство, сказал один из преуспевающих современных политологов, было залогом прочности его власти и основанием его легенды.

Ле Гофф не скрывает, что интеллектуальное окружение  Людовика IX оставляет желать лучшего. XIII век — время расцвета Парижского университета, появления истинных интеллектуалов. Но король общался только с двумя не самыми выдающими фигурами, с Робером де Сорбоном и Вин-центом из Бове.

Робер де Сорбон был добрый и простодушный человек  низкого происхождения, его называли «деревенщина». Звание магистра богословия он заслужил тяжелым трудом. И в  трактате о Страшном суде сравнивал его с экзаменом. Судя по всему, экзаменационные «муки» де Сорбон испытывал неоднократно. Но добрый каноник, вспоминая о своей бедности, сделал полезное дело: его имя осталось в истории на вершине неизмеримо более высокой, чем удостоились его мудрые коллеги. Сорбон основал коллеж, своего рода ученый пансион для бедных студентов. Людовик IX проявил достойную щедрость, пожаловал простодушному богослову для его начинания множество домов в Париже и обеспечил содержание обитавших там студентов. Со временем название большого коллежа перешло на Парижский университет. Хочется привести старую истину: добрые дела важнее умных речей.

Самым близким  к королю интеллектуалом был монах-доминиканец  Винсент из Бове, автор своего рода энциклопедии, скорее компиляции, «Большое зеркало». Винсент не обращался к высотам современной ему мысли, но был хорошим учителем, умел толково изложить знаковые сведения.

«Что ни говори, — признает Ле Гофф, — король с  недоверием относился к интеллектуалам».

 Король с величайшим уважением относился к монахам, соблюдавшим обет «апостольской бедности», францисканцам и доминиканцам, подражал им в повседневной жизни.

Дюби пишет  о духовных изменениях XIII века: «Появляется  свободный человек, отвечающий за свои поступки. Человек готических соборов стал личностью». Хороший король, обладавший здравым смыслом в делах повседневных, он не мешал, не портил, тратил необходимое. При подготовке крестового похода проявлял разумную бережливость, не разорил страну ради благочестивых подвигов, как поступали его предшественники. Но и встреча короля с миром экономики не состоялась, каждый оставался в своих пределах. А ведь это было время напряженных споров, которые заложили основу европейской экономической теории: о ценности труда, о допустимости накопления.

Тем не менее  «король, сосредоточенный исключительно  на нематериальных ценностях, — признал  Ле Гофф, — превратился в Людовика Святого экономического благоденствия». В своих повседневных делах он представил нечто новое: образ человека, который сверяет свои поступки с внутренними побуждениями.

Король сказал однажды де Сорбону: «Мне хотелось быть безупречным человеком — прекрасные слова, произносишь — ощущаешь их вкус». «Безупречный человек»  человек — в делах повседневных проявлявший сдержанность, мудрость и чувство меры.

Верный соратник Людовика IX Жуанвиль среди достоинств короля на первое место поставил сдержанность. «Я ни разу не слышал,  чтобы он заказал  себе какое-либо блюдо, как это делали многие богатые люди, но с удовольствием  ел то, что перед ним ставили».

В этом смысле поведение короля было непривычным, вызывающим: выбирал еду похуже, ел умеренно, на глазах у присутствующих портил еду, подливал воду в суп, разбавлял водой соус, превращая подливы в малоприятную слизь.

Он разбавлял  вино на три четверти водой в стране, где в XIII веке вино хорошего качества не было редкостью.

Людовик знал силу власти и свое предназначение, но пытался разделить власть и  личность. В мечтах он устремлялся  к простоте и незатейливой мудрости апостолов, учеников Христа. Иногда это получалось.

Его терзала  мысль — война все же «греховное дело». Жуанвиль вспоминал: «Короля  упрекнули, почему он не допустил, чтобы  соседи Франции воевали друг с  другом и ослабили себя на пользу королевства, а он серьезно ответил: «Блаженны  миротворцы». Не пустые слова: с 1242 года по 1270 в стране был мир. Если начинаешь войну, наставлял он сына, не опустошай землю противника (король не употреблял слово «враг»), остерегайся наносить ущерб «бедным людям». Постарайся убедить противника, «предупреди его»; объявлять войну надо в крайнем случае. Король отвергал охоту, мирские забавы, бранные слова, избавлялся от внешних признаков богатства, носил простую одежду. «Король должен быть образцом для тех, кто у него в подчинении». Эта достойная мысль появляется в сочинениях тех лет.

Летом король выходил в сад, садился на ковер, к нему приходили с жалобами и  прошениями.  «Любезный король»  ко всем обращался на «Вы», никого не оскорблял, но не переносил богохульства, хотел искоренить «городские пороки»: продажную любовь, азартные игры, порчу денег.

Создать мир  праведников «святой король», несмотря на все старания, не сумел. Его отвлекли иные дела — крестовые походы.

III  глава. Крестовые походы

а) Седьмой  крестовый поход

Крестовые походы Людовика IX  — одна из самых странных загадок истории XIII века. «Будет ли граница католического мира проходить по Иордану или по Днепру» — так определяет Ле Гофф «великую геополитическую проблему XIII века». Но это ошибочное мнение. Западная Европа не имела сил и желания сражаться с монголами, преобладали свои проблемы. Папа скрывался в мирной Франции от отрядов германского императора. Его призыв к новому крестовому походу против египетского султана, который захватил Иерусалим и учинил резню христиан в Палестине. В конце 20-х годов XIII века Фридрих II нашел мирное решение «святых мест»: Иерусалим, кроме исламских святынь, был передан христианам. Фридрих мог восстановить мир на Ближнем Востоке, но его дерзкие планы, попытка создать новую державу, которая объединит Центральную Европу, Италию и Средиземноморье, вызвала ярость в Риме.

В такой обстановке французский король решил занять место германского императора.

Крестовый поход  был хорошо подготовлен, собраны  огромные запасы продовольствия; французское  духовенство без особой радости внесло свыше 1 миллиона ливров. Король и 30 тысяч воинов  разместились на кораблях. Французы обрушились на владения египетского султана, где потерпели поражение. Эпидемии, непривычный климат, метательные снаряды с «греческим огнем» наводили ужас. Людовик IX попал в плен, пришлось собирать деньги для выкупа. Король был измучен желудочными заболеваниями, еле стоял на ногах, в плену вел диспуты с мусульманами. После освобождения из плена не вернулся домой, а отправился в Акру, одну из немногих уцелевших крепостей крестоносцев, где провел три года, тщетно ожидая подкреплений.

Меж тем владения крестоносцев таяли, египетский султан захватил последние приморские крепости в Палестине. В 1267 году в Сен-Шапель Людовик IX заявил пораженным придворным о новом крестовом походе. Король был бледным и больным, редкие волосы и небольшая мягкая борода почти седые; в 1270 году он принял из рук папского посла посох. Миролюбие и безупречная скромность исчезали за пределами «своего мира», оставался агрессивный и самоуверенный фанатик.

Людовику IX досталась  незавидная историческая роль — закрыть  эпоху крестовых походов в  Средиземноморье. Крестоносцы Франции  осадили древнюю крепость — Карфаген, однако наступление было остановлено, началась эпидемия холеры. Современники пытались объяснить поступки благочестивого короля: «святой простотой», доверчивостью: он полагал, что эмир Туниса «готов был принять христианство».  
Он возглавил два  похода - по официальной нумерологии -Седьмой и Восьмой крестовые походы. 
Франция заняла лидирующее положение в Европе, но Людовик Святой воспользовался им лишь для того, чтобы осуществить за пределами своего королевства тот идеал справедливости и высшего порядка, которым он неизменно руководствовался во внутренней политике. Его отношения к иностранным державам были подчинены прежде всего великому делу крестового похода,затем желанию поддержать мир у всех своих соседей, — желанию, которое нечасто встречается среди государственных людей. 
И здесь христианин господствовал над королем и предписывал ему его образ действий.⁸ 
Седьмой крестовый поход был весьма скромным: войско его было небольшим и состояло почти исключительно из французов. Кроме Людовика IX крест приняли его три брата, графы Артуа, Пуатье и герцог Анжуйский, их жены, равно как и королева Маргарита, поклялись сопровождать супругов. Этому примеру последовала большая часть знати, в том числе герцог Бретанский, графы Суассонский, Блуасский, Вандомский, Монфорский, историограф короля, верный Жуанвиль и многие другие.¹⁰ 
В XIV веке французское правительство подсчитало, что с 1248 года и до его возвращения во Францию в 1254 году Людовик потратил 1 537 570 ливров.  
270 000 ливров было собрано Людовиком в качестве налога со своих вассалов, а французская церковь собрала для этого похода еще около 1 000 000 ливров, что дало возможность Людовику IX первые четыре года своего похода не нуждаться в дополнительных средствах. 
Более того, самоокупаемыми крестовые походы не назовешь: хотя количество добычи и трофеев могло быть огромным, его стоимость очень редко компенсировала расходы и потери...⁹ 
План Людовика состоял в том, чтобы не вторгаться в Палестину. Этот план был результатом накопленного крестоносцамивоенного опыта: захват Палестины походил на захват хвоста льва, у которого оставались свободными когти и клыки, готовые к нападению. Мудрый полководец должен был отсечь льву голову, то есть центр исламского мира, а хвост тогда, как полагали, отвалится сам. Этим центром тогда был Египет, и именно к Египту Людовик IX вел свою армию.⁵ 
В частности, Людовик изучал историю Пятого крестового похода, когда в 1218 году крестоносцынапали на Египет и осадили Дамьетту, город в восточной части устья Нила. Осада длилась восемнадцать месяцев, и город был взят.

Людовик рассуждал, что Дамиетта была столь же важна для египетского султана теперь, как тогда и взяв город, он мог бы обменять его на Иерусалим.Поэтому основной удар вновь предполагалось направить против Египта и вначале предстояло взять штурмом Дамьетту.  
В праздник Иоанна Крестителя Людовик вместе со своими братьями отправился в аббатство Сен-Дени и принял из рук папского легата посох и котомку пилигрима, а также хоругвь-орифламму, которая уже дважды сопровождала на Святую землю его предшественников.¹⁰ 
В конце лета 1248 г. французская эскадра вышла в море из Эг-Морта и 22 сентября прибыла в Лимассол (Кипр). Людовик несколько месяцев провел на Кипре, поджидая братьев и собирая провиант. Райские климат и продолжительная праздность развратили крестоносцев и не замедлили сказаться на ослаблении дисциплины, а невоздержанность привела к болезням. Многие начали роптать и раскаиваться в понесенных затратах, и только щедрые королевские подарки кое-как ослабляли напряженность.¹⁰ 
Было решено начать с нападения на Египет. Людовик, верный средневековым обычаям, отправил письмо султану, предлагая подчиниться и угрожая в противном случае беспощадной войной. 
«Тебе известно, что я глава христианского сообщества. Я признаю, что ты глава мусульман. <...> Если я овладею твоей страной, для меня это будет дар свыше. Если же ты отстоишь ее в бою, то сможешь властвовать надо мной. 
Я сообщаю тебе об этом и предостерегаю тебя от моих войск, которые наводнили горы и равнины, их также много, как и камней на земле, они направлены против тебя, как меч судьбы.»⁶ 
Султан Мелик-Негмеддин, сын покойного Мелик-Камеля, естественно, ответил в том же тоне... В начале июня 1249 г. Крестоносцы вышли с Кипра и вскоре достигли берегов Нила. 
Едва их заметили с башен города, как весь берег покрылся мусульманскими воинами. На флагманском судне состоялся совет, и большая часть баронов предложила воздержаться от немедленной высадки, сначала дождавшись отставших кораблей, но Людовик и слышать об этом не хотел. 
Все войско перешло с кораблей в лодки. Людовик с двумя своими братьями был впереди. Приблизившись к берегу, армия бросилась в море с традиционным королевским кличем: «Монжуа Сен-Дени!» и завязалась битва. Конница мусульман несколько раз налетала на ряды крестоносцев, но безуспешно. Бой продолжался весь день. 
Понеся большие потери, мусульмане отступили к Дамьетте, оставив во власти христиан морское побережье и северный берег Нила. В радости провели крестоносцы эту ночь в своих палатках, а на следующее утро их передовой отряд, никого не встретив на своем пути, подошел к городу. 
Каково же было изумление рыцарей Христа, когда они обнаружили, что враг покинул Дамьетту! Армия крестоносцев с пением гимнов вступила в город; был совершен благодарственный молебен в большой мечети, вторично превращенной в церковь Божьей Матери.¹⁰ 
Поскольку им были обещаны все богатства Египта, они без раздумья истратили на пиры и азартные игры все средства со своих заложенных поместий.  
«Под сенью знамен, – говорит Жуанвиль, – войско Креста предалось позорному распутству».  
Султан же, удалившись в Мансур, собирал войско. Из всех провинций Египта к нему спешили подкрепления. Присутствие пленных, которых водили по городам, вид голов, выставленных на стенах Каира и, главное, долгое бездействие крестоносцев, которое приписывали страху, постепенно рассеяли тревогу мусульман, и весь египетский народ готов был подняться по зову своего повелителя.¹⁰ Между тем крестоносцы все еще поджидали графа Пуатье, который шел с многочисленным войском, набранным в южных провинциях Франции. Сразу после его прибытия был созван совет, на котором решалось, то ли идти на Александрию, то ли прямо на Каир. 
Взятие Александрии представляло меньше трудностей и сулило больше выгод, но граф Роберт Артуа, воин пылкий и увлекающийся, горячо защищал план нападения на Каир. «Если хочешь убить змею, – говорил он, – раздави ей голову». 
Это мнение победило, и воинство Христово, состоявшее из шестидесяти тысяч бойцов, в том числе двадцати тысяч конных, двинулась в путь; ее сопровождал флот, везший по Нилу продовольствие, кладь и военные машины. 
Выйдя из лагеря 7 декабря, через двенадцать дней крестоносцы прибыли к Ашмонскому каналу и остановились. Поскольку берег был очень крутым, а канал – глубоким, крестоносцы простояли несколько недель, не зная, как наладить переправу.  
Враги использовали это время, ежедневно совершая набеги на лагерь христиан, осыпая их стрелами и жаря «греческим огнем». 
Только в конце февраля 1250 г. с помощью перебежчика-аравитянина был обнаружен брод. Переправа оказалась трудной и заняла много времени. 
Успевшие переправиться первыми не желали ждать остальных. Нетерпеливый граф Артуа бросился в лагерь сарацин, и воины его предались безудержному грабежу.  
Неприятель, сначала бежавший, вскоре заметил, что перед ним лишь небольшая часть крестоносцев. Это воодушевило мусульман, они повернули обратно, и на Манзурахской равнине завязалась жестокая битва, в которой погибли граф Артуа,  магистр тамплиеров и множество французских рыцарей.  
Только переправа главных сил крестоносцев во главе с королем изменила чаши весов: бой, продолжавшийся до самого вечера, закончился победой французов; но потери, понесенные ими, были огромны. Главное же, мусульманам удалось перекрыть дорогу на Каир...¹⁰ 
На следующий день лагерь крестоносцев был окружен бесчисленными силами мусульман и битва возобновилась с прежней яростью. И снова победа осталась за французами – но это была, как и накануне, только моральная победа, поскольку все преимущества остались за врагом, и воинству креста теперь приходилось думать не о египетской столице, а о том, как выбираться из-под Манcура. Мусульмане тем временем перегруппировались и контратаковали ослабленные силы крестоносцев. 
Запасы продовольствия у рыцарей Христа иссякли, начались голод и повальные болезни, а палящее египетское солнце причиняло невыносимые страдания.² Отчаяние постепенно овладевало и командирами, и солдатами; теперь они все только и думали, что о скорейшем заключении мира. 
Вскорости начались переговоры с новым султаном, Альмодамом. Было предложено возвратить мусульманам Дамьетту, а взамен крестоносцы требовали беспрепятственного прохода и уступки Иерусалима. Альмодам согласился на эти условия, но потребовал, чтобы в качестве гарантии был выдан заложником сам Людовик Святой. 
Король был согласен на все, но бароны и рыцари заявили, что охотнее примут смерть, чем отдадут в залог своего монарха. Переговоры были прерваны...¹⁰ 
Людовик вынужден был отступить: посадив на корабли женщин, детей и больных, остальная армия решила пробиваться посуху.  
Ночью, думая, что темнота ослабит бдительность неприятеля, соблюдая все предосторожности, пустились в путь, но это не удалось.Отступление вскоре превратилось в беспорядочное бегство, беглецов травили, словно зайцев, и когда рассвело, уже почти все крестоносцы либо оказались в руках сарацин, либо погибли от их мечей. 
Тем, кто спускался по Нилу, пришлось не лучше: сарацины стерегли их вдоль реки и всех или потопили, или убили, или забрали в плен; одному лишь кораблю легата удалось достичь Дамиетты. 
Король и маленький арьергард, который он возглавлял, к изумлению мусульман, все еще сопротивлялись; но наконец и этот крошечный островок французов исчез во вражеской пучине: Людовик, его братья и все, кто сражался бок о бок с ними, были заключены в оковы, а орифламма и другие знамена стали победными трофеями мусульман.¹⁰ 
Пленники были отведены в Манcур и размещены в разных домах; простых же рыцарей заключили в обнесенный кирпичными стенами двор, вместивший до десяти тысяч человек. Людовик переносил плен с истинно христианским смирением. Ему предложили свободу с условием возвращения Дамьетты и всех других городов, находившихся под властью христиан.

«Христианские города Палестины мне не принадлежат, – ответил король. – Что же касается Дамьетты, то сам Бог предал ее в руки христиан, и я не могу располагать ею».¹⁰ 
Ему стали грозить страшной казнью, но он и тут остался непоколебим. Проходили месяцы. Уже Нил, оросив поля, вернулся в свое русло, а король французский со своим войском все еще пребывал в плену. Наконец султан Альмодам заговорил о мире. 
Теперь у Людовика требовали четыреста тысяч солидов и возвращения Дамьетты. «Я готов отдать город за мое освобождение, а четыреста тысяч солидов за освобождение всех пленников»,– ответил монарх. На этом и порешили. 
На четырех больших галерах, которые должны были спуститься по Нилу, разместились бароны и рыцари. Султан выехал еще до них и поджидал пленников в Серензаке, в деревянном дворце, специально выстроенном, чтобы отпраздновать заключение мира. 
Молодой султан упивался всеобщими восхвалениями и грубой лестью, не подозревая, что зависть подготовила против него заговор и что часы его сочтены. Во время пира, устроенного в честь вождей, несколько мамелюков вдруг бросились на султана с обнаженными мечами. Альмодам пытался бежать, но его настигли близ Нила, и здесь, на виду у галер с французскими пленниками, его пронзил меч убийцы. 
Вслед за тем множество мамелюков, вооруженных мечами, повскакивали на галеры, где находились король и знать, и стали грозить им немедленной смертью. К счастью, пока это были только угрозы. 
Жизнь короля и его свиты была в опасности с момента пленения их мамелюками. Жуанвиль, сопровождавший короля в походе, вспоминал позднее: «Их было тридцать в нашей галере, с обнаженными мечами и датскими топорами. Я спросил Балдвина Ибленского, который понимал по-сарацински, что они говорят. И он сказал, что они собираются отрезать нам головы... Вокруг теснились люди, спешившие исповедаться у брата-тринитария... Но я не мог вспомнить ни одного греха...»⁷ 
Несколько дней положение оставалось неопределенным, затем победители перезаключили договор с королем на условиях немедленной сдачи Дамьетты и предварительной уплаты части выкупа. Но даже и после этого жизнь пленников продолжала висеть на волоске. Подбадриваемые выкриками толпы, многие мамелюки считали, что всех франков следует перебить, и только жадность к деньгам отвела этот страшный замысел. 
Галеры были проведены к Дамьетте, отданной мусульманам, Людовик уплатил сумму, обещанную по договору, получил свободу и 14 мая со своим семейством и немногими рыцарями высадился у Птолемаиды (Палестина). 
Первой заботой Людовика по прибытии в Птолемаиду была судьба его товарищей по плену, оставшихся в Египте. Он немедленно отправил в Каир причитавшийся долг, но взамен получил только четыреста пленников. Одновременно прибыло послание из Франции от королевы-матери; Бланка умоляла короля немедленно вернуться на родину, в то время как палестинские христиане умоляли его остаться с ними. 
Раздираемый противоположными чувствами, король, вопреки требованиям баронов, все же решил, что его долг – остаться на Востоке до полного освобождения французов, томившихся в плену у мамелюков.  
Король поручил отвезти письмо к соотечественникам, повествующее о победах и несчастьяхкрестоносцев, призывая оказать помощь Святой земле. Письмо это, впрочем, не имело успеха...¹⁰ 
Единственно, что в какой-то мере помогало Людовику, – это раздоры среди самих мусульман. Султаны Дамаска и Алеппо предложили ему союз против Египта для наказания мамелюков. Король ответил, что не может этого сделать, поскольку связан с Египтом договором. В свою очередь, он отправил посольство к мамелюкам, требуя выполнения условий договора и угрожая в противном случае войной. В ответ еще двести рыцарей были выпущены на свободу. 
Поскольку крестоносцы войн более не вели, возобновились паломничества.  
Сам Людовик посетил гору Фавор, Кану Галилейскую, Назарет; но в Иерусалим он не пошел, будучи убежден, что только победа может открыть ему ворота Священного города. 
Он не прекращал переговоров с мамелюками и заключил с ними новый договор, согласно которому Иерусалим и многие города в Святой земле должны были перейти к христианам, а за это французы обязались помочь Египту отвоевать Сирию. Обе армии договорились встретиться в Газе, но египтяне не явились. Прождав их несколько месяцев, Людовик узнал, что султан Дамасский и султан Каирский помирились и заключили союз против христиан. 
Таким образом, все договоры с Египтом были нарушены. Пришлось сосредоточить внимание на укреплении городов – Яффы, Кесарии, Птолемаиды и Сидона, которым теперь угрожали с двух сторон.¹⁰ 
В 1252 г. во Франции умирает Бланка - мать короля Людовика IX.  В 1254 году он вернулся во Францию... 
Тот факт, что Седьмой Крестовый поход закончился так позорно, хотя сам он был олицетворением благочестия, усугубил дискредитацию всего крестоносного движения. 
Сам Людовик IX чувствовал себя опозоренным. Проиграв сарацинам, он не хотел вести войн с христианами и принял волевое решение заключить окончательный мир с Англией и закончить вялотекущую войну, которая продолжалась со времен Вильгельма Завоевателя.⁵ 
Несмотря на то, что Крестовый поход Людовика Святого был тщательно подготовлен как в военном отношении, так и идеологически, отличался множеством смелых и даже героических акций, некоторые современники Людовика IX считали ошибочными сами цели этого предприятия.  
Казалось, что политика короля Франции была больше ориентирована на завоевание Египта, чем на обеспечение условий, которые помогут возвращению Святой земли. Впрочем, возможно, Людовик рассматривал это завоевание прежде всего как средство, которое обеспечивало обращение египтян в христианство