Контрольная работа по "Истории"

Комиссии пришлось черпать еще из одного вспомогательного источника, тем более важного, что это был источник живой, не архивный: имеется в виду собор, точнее соборные выборные, призванные выслушать и подписать Уложение. Мы видели, как составлялся свод: инициатива дела шла от государя с боярской думой, проект свода был выработан канцелярским порядком, комиссией думы при содействии приказов, доставлявших материалы и справки, рассмотрен, исправлен и утвержден той же думой, а соборным выборным прочитан, сообщен к сведению и для подписи. Однако земское представительство не оставалось лишь страдательным слушателем свода, помимо него заготовленного. Правда, ни из чего не видно, чтобы статьи Уложения при чтении выборным обсуждались ими; читая им статью за статьёй, у них не спрашивали да или нет; однако им предоставлено было значительное участие в деле, принимавшее довольно разнообразные формы. Приговор 16 июля не имел в виду нового кодекса: он поручил комиссии только свести  и согласовать наличный запас законодательства, "государские указы и боярские приговоры со старыми судебниками справить".  Новыми статьями комиссия пополняла  только пробелы действующих законов. Она должна была делать свое дело "общим советом" с земскими выборными, которых для того и призвали, чтобы быть в Москве "для государева и земского дело с государевыми боярами". Одоевским с товарищами или "быть у них в приказе". Земские представители, значит, вводились в состав кодификационной комиссии или при ней состояли.

Знакомясь изготовлявшимся проектом, выборные, как сведущие люди, указывали кодификаторам, что в нем следует изменить, или пополнить, заявляли о своих нуждах, а комиссия облекала эти заявления и указания в форму земских челобитных, которые вносила в думу. Там по этим челобитным "приговаривали", давали решения, которые объявлялись выборным как законы и вносились в Уложение. Так выборным открыт был путь к участию в самом проекте Уложения. Трудно сказать, как происходили эти совещания комиссии, в общем ли собрании выборных, которых было не менее 290, или по какой-либо группировке. Знаем, что 30 октября 1648 года выборные от служилых и  посадских торговых людей подали в комиссию отдельные челобитные о повороте в посадское  тягло подгородных слобод, городских дворов и торгово-промышленных заведений, принадлежавших нетягловым владельцам. Комиссия объединила обе эти челобитные и внесла в думу как общее ходатайство "от всея земли". Из этих челобитных, докладов, выписок, или справок и думских по ним приговоров выработалось целое положение о составе посадских обществ и об отношении к ним сторонних людей, промышленных в городах. Из этого положения составлена XIX глава Уложения "О посадских людях".

Совещательные указания членам кодификационной комиссии и представление через нее челобитий в думу – таковы две формы участия выборных в составлении Уложения. Но была и третья форма, наиболее важная, ставившая соборных выборных в прямое отношение уже не к комиссии, а к самой государственной думе: это когда царь с думой являлся среди выборных и вместе с ними произносил приговор по возбужденному вопросу. В Уложении отмечен один такой случай, не единственный в действительности. Выборные люди всех чинов били челом от всей земли отобрать церковные земли, перешедшие во владение духовенства вопреки закону 1580 года. В главу XVII Уложения о вотчинах внесена статья, которая гласит, что государь по совету с освященным  собором и, поговорив с думными и выборными служилыми людьми, "собором уложили" воспретить всякое отчуждение вотчин в пользу Церкви. Выборные люди здесь прямо введены в состав законодательной власти, но не все, а только служилые, как представители вотчинников, которых касалось дело, хотя челобитье шло по всей земле, от всяких чинов. Верховное правительство по уровню  политического сознания оказалось ниже земского представительства: последнее понимало интерес все земский, а первое – только сословный. По документам известны еще два прямо не указанных в Уложении соборных приговора с участием выборных. По челобитью выборных служилых людей государь с думой и с челобитчиками собором уложил отменить 2урочные лета", то есть срок давности для возврата беглых крестьян; этот приговор изложен в первых статьях главы XI Уложения о крестьянах. Еще важнее глава VIII "О искуплении пленных", устанавливающая общий подворный налог для выкупа пленных и таксу выкупа; эта глава заимствована из соборного приговора государя с думой и "всяких чинов с выборными людьми".

На этот раз весь состав собора возымел законодательную власть. Наконец, один частный случай живо рисует и отношение выборных к делу Уложения, и отношение правительства к земским челобитьям. Депутат курского дворянства Малышев, возвращаясь домой по окончании собора, выпросил себе царскую "бережную", охранную грамоту, чтобы защитить его – от кого бы вы думали? – от его собственных избирателей. Он опасался от них всякого дурна по двум причинам: за то, что не все "нужи" избирателей провел на соборе в Уложение, и за то, что чересчур поревновал о благочестии, в особой челобитной царю "всяким дурном огласил", охаял своих земляков курчан в неблагопристойном провождении воскресных и праздничных дней. Грамота обеляет депутата перед избирателями от первого обвинения, что он "розных их прихотей в Уложенье не исполнил", а ответственность по второму пункту Малышев взваливает на правительство, на самого царя, жалуясь в челобитной, что в Уложении указаны только часы работы и торговли в праздничные дни, а запрета и наказания за праздничное не благоповедение согласно его челобитью указа не написано. Царь уважил просьбу неугомонного  моралиста, велел послать грамоты о достодолжном провождении праздников "с великим запрещением", но Уложения не пополнил.

Теперь мы можем уяснить себе, как составлялось Уложение. Это был сложный процесс, в котором можно различить моменты кодификации, совещания, ревизии, законодательного решения и заручной скрепы: так назовем последний момент, применяясь к языку приговора 16 июля. Эти моменты распределялись между составными частями собора, Боярской думой и Освященным собором с государем во главе, пятичленной комиссией князя Одоевского и выборными людьми, которые состояли собственно при комиссии, а не при думе; совокупность этих частей и составляла собор 1648 года. Кодификационная часть была делом приказа князя Одоевского и состояла в выборке и сводке узаконений из указанных ему источников, а также в редактировании челобитий выборных людей. Совещательный момент заключался в участии, какое принимали выборные в работах комиссии. Это участие, видели мы, выражалось в челобитьях, которые имели значение дебатов, заменяли прения, обсуждение, и известен случай, когда челобитная выборных получила характер прямого возражения, сопровождавшегося отменой или исправлением государева указа, против которого она была направлена. Я уже упоминала о челобитье выборных поворотить в тягло льготные подгородные слободы частных владельце. Состоялся указ отписать эти слободы на государя в тягло, "сыскав", расследовав, откуда и когда пришли их обыватели, и не распространяя этого сыска назад за 1613года. Выборные, опасаясь обычной московской приказной проволочки и сыскных козней, обратились с новой челобитной отписать слободы на государя  " без лет и сыску, где кто ныне живет". В тот же день ходатайство было доложено государю и получило полное удовлетворение.

Ревизия и законодательное решение принадлежали государю с думой. Ревизия состояла в пересмотре действующих законов, как их сводила комиссия в своем проекте. Приговор 16 июля как бы приостанавливал действие этих законов, низводил их на степень временных правил – впредь до нового законодательного их утверждения. Теряя силу правовых норм, эти старые законы при составлении Уложения сохраняли, однако, значение источников права. В думе или исправляли их текст, или касались и содержания, изменяя указом, пропущенным комиссией, или новым узаконением, дававшим норму на не предусмотренный прежде случай; так ревизия соединялась с редакцией. Ограничусь одним отмеченным в Уложении примером. В начале главы XII о вотчинах комиссия поместила указы царя Михаила и патриарха Филарета о порядке, в каком призывать наследников к наследованию родовых и выслуженных вотчин. Дума утвердила эти статьи проекта, но прибавила к ним постановление о том, в каких случаях матери и бездетные вдовы вотчинников обеспечиваются на счет выслуженных вотчин. Ревизией дума пользовалась безраздельно; но при законодательном решении по свойству решаемых вопросов она принимала разнообразный состав, делясь своей законодательной властью с другими частями собора. Иногда приговор произносился только государем с думой, иногда с участием освященного собора, по временам призывались выборные только некоторых чинов, и еще реже вопрос решался всем собором с выборными людьми всяких чинов. Желая, " чтобы то все Уложение впредь было прочно и неподвижно", его вырабатывали собранием, лишенным всякой прочности и неподвижности.

Общим и обязательным делом собора, для чего, собственно, и созывали его, было закрепление свода подписями всех членов, должностных, как и выборных: это должно было со стороны правящих лиц и народных представителей служить ручательством в том, что они признают уложение правильным, удовлетворяющим их нуждам и что "всякие дела будут делать по тому Уложению". Патриарх Никон был совсем не прав, когда позорил этот свод законов, называя его "проклятой книгой, дьявольским законом": зачем он молчал, слушая и подписывая эту "проклятую книгу" в 1649 году в сане архимандрита Новоспасского монастыря.

По мысли, какую можно предположить в основании Уложения, оно должно было стать последним словом московского права, полным сводом всего накопившегося в московских канцеляриях к половине XVII века законодательного запаса. Эта мысль сквозит в Уложении, но осуществлена не особенно удачно. Техническом отношении, как памятник кодификации, оно не перегнало старых судебников. В расположении предметов законодательства пробивается желание изобразить государственный строй в вертикальном разрезе, спускаясь сверху, о Церкви и государя с его двором до казаков и корчмы, о чем говорят две последние главы. Можно с немалыми усилиями свести главы Уложения в отделы государственного права, судоустройства и судопроизводства, вещного и уголовного права. Но такие группировки остались для кодификаторов только порывами к системе. Источники исчерпаны неполно и беспорядочно; статьи, взятые из разных источников, не всегда соглашены между собою и иногда попали не на свои места, скорее свалены в кучу,  чем собраны в порядок.

Если уложение действовало у нас почти в продолжение двух столетий до свода законов 1833 г., то это говорит не о достоинствах Алексеевского свода, а лишь о том, как долго у нас можно обойтись без удовлетворительного закона. Но как памятник законодательства, уложение сделало значительный шаг вперед сравнительно с судебниками. Это уже не простое практическое руководство для судьи и управителя, излагающее способы и порядок восстановления нарушенного права, а не само право. Правда, и в Уложении всего больше места отведено формальному праву: глава X о суде – самая обширная, по числу статей составляет едва не треть всего Уложения. Оно допустило важные, но понятые пробелы и в материальном праве. В нем не находится основных законов, о которых тогда в Москве не имели и понятия, довольствуясь волей государя и давлением обстоятельств; отсутствует и систематическое изложение семейного права, тесно связанного с обычным и церковным; не решались трогать ни обычая, слишком сонного и неповоротливого, ни духовенства, слишком щекотливого и ревнивого в своим духовно-ведомственным монополиям. Но все-таки уложение гораздо шире судебников захватывает область законодательства. Оно пытается уже проникнуть в состав общества, определить положение и взаимные отношения различных его классов, говорит о служилых людях, холопах, стрельцах и казаках. Разумеется, здесь главное внимание обращено на дворянство, как на господствующий военно-служилый и земле владельческий класс: без малого половина всех статей Уложения прямо или косвенно касается его интересов и отношений. Здесь, как и в других своих частях, Уложение старается удержаться на почве действительности.

Но при общем охранительном своем характере Уложение не могло воздержаться от двух преобразовательных стремлений, указывающих, в каком направлении пойдет или уже шла дальнейшая стройка общества. Одно из этих стремлений в приговоре 16 июля прямо поставлено, как задача кодификационной комиссии ей поручено было составить проект такого Уложения, чтобы "всяких чинов людям от большого и до меньшего чину суд и расправа была во всяких делах всем ровна". Это – не равенство всех перед законом, исключающее различие в правах: здесь разумеется равенство суда  и расправы для всех, без привилегированных подсудностей, без ведомственных различий и классовых льгот и изъятий, какие существовали в тогдашнем московском судоустройстве, имеется в виду суд одинаковый, нелицеприятный и для боярина, и для простолюдина, с одинаковой подсудностью и процедурой, хотя и не с одинаковой наказуемостью; судить всех, даже приезжих иноземцев, одним и тем же судом вправду, " не стыдясь лица сильных, избавлять обидящего от руки неправедного",- так предписывает глава Х, где сделана попытка начертать такой ровный для всех суд и расправу. Идея такого суда исходила из принятого Уложения общего правила устранять всякое льготное состояние и отношение, соединенное с ущербом для государственного, особенно казенного интереса.

Другое стремление, исходившее из того же источника, проведено в главах о сословиях и выражало новый взгляд на отношение свободного лица к государству. Чтобы разуметь это стремление, надобно несколько отрешиться от современных понятий о личной свободе. Для нас личная свобода, независимость от другого лица не только неотъемлемое право, ограждаемое законом, но и обязанность, требуемая еще и правами. Никто из нас не захочет, да и не может стать формальным холопом по договору, потому что никакой суд не даст защиты такому договору. Но не забудем, что мы изучаем русское общество XVII в. – общество холоповладельческое, в котором действовало крепостное право, выражавшееся, в различных видах холопства, и к этим видам именно в эпоху Уложения, как увидим это скоро, готов был прибавиться новый вид зависимости, крепостная крестьянская неволя. Тогда в юридический состав личной свободы входило право свободного лица отдать свою свободу на время или навсегда другому лицу без права прекратить эту зависимость по своей воле. На этом праве и основывались различные виды древнерусского холопства. Но до Уложения у нас существовала личная зависимость без крепостного характера, создававшаяся личным закладом. Заложиться за кого-либо значило: в обеспечение ссуды или в обмен за какую-либо иную услугу, например за податную льготу или судебную защиту, отдать свою личность и труд в распоряжение другого, но сохраняя право прервать эту зависимость по своему усмотрению, разумеется, очистив принятые на себя обязательства заклада. Такие зависимые люди назывались в удельные века закладнями, а в московское время закладчиками.