Князь Андрей Курбский

В России XVII века Курбский как  борец с тиранией стал известен благодаря  проникновению из Речи Посполитой так  называемых Сборников Курбского  – подборки его сочинений, нередко  объединенных с другими произведениями, описывающими жестокости Ивана Грозного – например, главы «О московской тирании» из хроники польского историка XVI века Мацея Стрыйковского «Описание  Европейской Сарматии», переработанной Александром Гваньини.

Тем самым Сборники Курбского, известные более чем в 120 списках, как бы создавали альтернативу официальной  «благопристойной» истории правления  Ивана Грозного. Как отмечено К.Ю. Ерусалимским, «копирование Сборника имело привкус „литературного скандала“... Сами масштабы копирования этого сборника могут быть истолкованы как знак участия Курбского в жизни российской литературы и общества. Информация, собранная князем, не находила аналогов в официальных русских текстах о времени Ивана Грозного. Брошенный Курбским вызов тирании иногда воспринимался как вызов власти как таковой. Особенно заметными такие подтексты становились в эпохи, когда возрастало противостояние между властью и оппозицией... Не случайны замечания Екатерины II на полях рукописи Сборника, запреты на публикацию сочинений Курбского, выступления „Курбского“ против тирании в трудах историков М.М. Щербатова, Н.М. Карамзина, В.Ф. Тимковского и в литературных опытах А.С. Пушкина и декабристов.

Один из первых неудачных  опытов использования сочинений  Курбского для критики Ивана  Грозного был предпринят в петровское время. В 1708 году работнику московской типографии Федору Поликарпову было поручено в течение пяти лет написать русскую историю от великого княжения Василия III до современности. Поликарпов взял у Курбского несколько описаний злодейств Грозного и примеров его  деспотического правления. В 1716 году Петр I рассмотрел рукопись и забраковал, хотя и велел выплатить 200 рублей «за труды». Возможно, ему не понравились  как раз выпады против его царственного предка, которого он считал своим предшественником. На триумфальной арке, сооруженной  в 1722 году, с правой стороны было сделано в натуральную величину изображение Ивана Грозного в  царской короне с надписью: «Incipit» («Начал»), а слева – Петра в  императорской короне с надписью «Perficit» («Усовершенствовал»).

Как исторический источник по периоду правления Ивана Грозного использовал сочинения Курбского князь М.М. Щербатов, однако он также предостерегал от чрезмерного доверия к эмоциональным разоблачениям эмигранта, поскольку Курбский «был огорчен» и желал очернить память о царе.

В 1816 году первое биографическое сочинение о Курбском составил В.Ф. Тимковский. Он осторожно поставил вопрос: не следует ли отойти от однозначных оценок князя как предателя и акцентировать внимание, прежде всего на его борьбе с тиранией и служении высшим идеалам, в том числе – патриотическим? Тимковский составил одну из первых развернутых характеристик Курбского: «Он имел ум твердый, проницательный и светлый, дух высокий, предприимчивый и решительный... Сердце его расположено было к глубоким чувствованиям любви к отечеству, братской нежности и искреннейшей благодарности; душа его открыта была для добра. Он был верный слуга самодержавия и враг мучительского самовластия. Презирал ласкателей и ненавидел лицемерие. Его просвещенная набожность и благочестие были, кажется, выше понятий того века, в котором он жил... Храбрость и вообще воинския доблести почитал он весьма высоко и, чувствуя в себе дар сей, позволил себе некоторую рыцарскую гордость, которая презирала души слабыя и робкия. В самом деле, храбрость его была чрезвычайна, даже походила иногда на запальчивую опрометчивость и дерзость необузданную, и, во всяком случае, напоминает она мужество древних Русских Богатырей, или Витязей Гомеровых».

Труд Тимковского остался  неопубликованным, известен только в  рукописи и особого влияния на последующую традицию не оказал, хотя и предвосхитил многие высказывания последователей.

Отсюда поколение современников  Карамзина, который, как говорили, открыл русскому обществу его историю, как  Колумб открыл Америку, усвоило миф  о князе Андрее – борце с  деспотизмом. Беглого воеводу полюбили декабристы. В нем они видели своего предшественника.

Курбский изображен в  панегирических тонах: «...Сопровождаемый степенным тысяцким и боярами, шел воевода большого полка князь Курбский, беседуя с воеводой Даниилом Адашевым о священном пении. Почтительно отступили граждане, чтобы дать дорогу защитнику земли русской. „Доблестный Курбский! Славный воитель!“ – говорили друг другу, указывая на любимца Иоаннова, и не одна стыдливая красавица, одернув фату, из любопытства взглянула украдкою на боярина».

Здесь перед нами и набожный, и тонко чувствующий князь (ценитель церковного пения), и любимец царя и народа, и прославленный воевода, спаситель Отечества, и даже предмет  женской страсти. При этом князь  честен и беден: вотчиной предков  Курбских было княжение Ярославское, но «одна любовь к Отечеству осталась в наследие им!». Особое место в  романе уделено ратным подвигам воеводы: «Одно его имя уже было грозою Ливонии. Никто не устоял против его порыва, никто не удержал его стремления». Курбский бесстрашен, о чем толкуют его враги: «Грози не грози Курбскому, не покается». Курбский изображен писателем сторонником партии «адашевцев» – лучших людей государства, которых с помощью лжи и клеветы свергли злодеи, отвратительные даже своим порочным или уродливым видом, – Басмановы, священник Левкий, другие будущие опричники. Князь решает избавить Русь от тирана и поднять восстание против Грозного во главе верных дружин. Но его отговаривает жена Гликерия, посоветовав бежать в Литву. Дрогнувший князь согласился на совет слабой женщины (которую, впрочем, при этом бросил в России) и бежал в одежде своего слуги, напугав городскую охрану: «Стражу казалось, что сам ангел тьмы, под покровом ночи, перелетает чрез городскую стену». При этом жену Курбского похитили эстонские разбойники, которые завезли ее в уединенный замок, и главарь негодяев стал домогаться любви княгини. Но Бог не оставил несчастную, и злодей вскоре погиб в бурном море прямо под стенами замка на глазах своей несостоявшейся жертвы.

Гликерия Курбская стала  странницею, бродящей по Ливонии. Для  нее ударом было известие из Литвы  о новой женитьбе ее мужа и о  том, что он «вооружается на Россию». Несчастной ничего не оставалось, как  постричься в монахини и уйти из этого грешного мира.

Князь Андрей же в Литве  «казался богатырем Владимирова  века», легко очаровывавшим прекрасных панночек. Но сердце его ожесточилось, было полно честолюбия и желания  отомстить, и он выступил с полками  против своей бывшей родины. Выступил – и ужаснулся своей измене. Теперь он уже не святорусский герой, он – жестокое чудовище, которое  при этом еще и терзается душевными  муками от своих злодеяний: «"Не устоять  против этого зверя!" – кричали  русские воины, рассыпаясь в бегстве; между тем несколько голосов  гремело в слух его: „Предатель! Изменник! Судит Бог тебе за кровь  русскую!“»

Вслед за Пушкиным, в романе возникает тема сына Курбского, но совсем в другом аспекте. В одном из боев Курбский нечаянно чуть не убил своего сына, сражавшегося на стороне Москвы, из-за этого «изнемог от силы чувств и впал в жестокую болезнь». Другим ударом стало известие, что князь  оказался двоеженцем: его жена Гликерия жива и в монастыре, а он, заочно «похоронив» ее, женился на литовке! Князь теперь завидует боярам, служащим тирану Иоанну: «По крайней мере, на жизни их не будет пятна».

Как борец с тиранией Курбский вошел даже в дореволюционные  учебные пособия по истории. Например, в учебнике С.М. Соловьева князь изображен «одним из самых ревностных» сторонников Адашева и Сильвестра, после их опалы он решается бежать во имя спасения своей жизни. «Курбский принадлежал к числу образованнейших, начитаннейших людей своего времени», он не хотел «молча расстаться с Иоанном» и написал ему обличительное письмо. С.М. Соловьев изобразил князя защитником боярских привилегий, в особенности права отъезда и ограничения власти монарха. При этом «Курбский был представителем целой стороны: он упрекал Иоанна не за одного себя, но за многих». Примерно так же о Курбском говорилось в знаменитом дореволюционном учебнике для гимназий С.Ф. Платонова: Курбский упомянут как член «Избранной рады», который бежал в 1564 году в Литву. После этого началось «жестокое гонение» на бояр. Упомянута и переписка с царем, в которой князь обвинял монарха «в жестокости и несправедливости». Властям, конечно, такие трактовки не нравились, и в более официозном учебнике Д.М. Иловайского акцент делался не на борьбу с тиранией, а на предательские деяния князя.

Образ Курбского оказался востребован и в СССР в период «Оттепели» в связи с ростом в  стране диссидентского движения. Поэт Олег Чухонцев в 1967 году сформулировал  в «Повествовании о Курбском»  вывод, востребованный тайной оппозицией советской власти для самооправдания антигосударственной деятельности: «право на измену присяге», «право на восстание».

На рубеже XX и XXI веков  образ Курбского вновь мелькает на страницах публицистики. Среди  журналистов в последние годы популярно сравнение Курбского  с Борисом Березовским (причем как  комплиментарного, так и обличительного характера). В Интернете можно  найти сатирические стихи (под псевдонимом  Л. Левин) «Баллада о верном пути», начинающиеся со слов «Бежал Березовский от гнева  царя», основанные на аллюзиях известного стихотворения А. Толстого «Князь Курбский от царского гнева бежал...». Встречается  и совсем уж неожиданное сравнение  Курбского с бывшим олигархом  М. Ходорковским (тоже покаялся перед  лицом власти) и даже с несостоявшимся кандидатом в президенты 2008 года М. Касьяновым (тоже оппозиционер)

Образ князя-диссидента, обличающего  царя, привлекается в сатирических пародиях политического характера, направленных против тех или иных действий современных российских властей  или политической оппозиции. Например, размещенный в Рунете памфлет  «Эпистола Андрея Курбского царю Иоанну Васильевичу Путину» пародирует Первое послание Курбского Грозному, в котором «Курбский» обвиняет уже  современных правителей России.

Привлекается образ Курбского  и как рупор пропаганды националистических и даже фашистских идей. Это показывает, что данный образ не имеет отношения  к реальному Курбскому и в  наши дни стал шаблонным символом правдолюбца, обличающего власть, причем даже не важно, с каких позиций.

Заключение

Курбский получил эпистолию  царя через несколько месяцев  после побега. В то время он уже  переехал из Вольмара в Литву, и король наградил его богатыми имениями. Интерес  к словесной перепалке с Грозным  стал ослабевать. Беглый боярин составил краткую доказательную отписку  царю, но так и не отправил ее адресату. Отныне его спор с Иваном могло решить лишь оружие. Интриги против "божьей земли", покинутого отечества, занимали отныне все внимание эмигранта. По совету Курбского король натравил на Русь крымских татар, а затем послал свои войска к Полоцку". Курбский участвовал в литовском вторжении. Несколько месяцев спустя с отрядом литовцев он вторично пересек русские рубежи. Результаты этого нового вторжения были подробно описаны в дневниковой записи рижского дипломатического агента от 29 марта 1565 года. Автор дневника вел переговоры с высшими сановниками Литвы и с их слов узнал о разгроме отборной 12-тысячной русской армии. Эта победа, записал он, одержана была благодаря ренегату Курбскому, перебежавшему на сторону короля. Хорошо зная местность, Курбский с 4-тысячным литовским войском занял выгодную позицию, вследствие чего русские должны были растянуть свои силы по узкой дороге и оказались окруженными со всех сторон болотом. Сражение завершилось, кровавым побоищем: около 12 тысяч русских были перебиты, 1500 взяты в плен.

Реляция Курбского и его литовских  сторонников, без сомнения, преувеличила масштабы одержанной ими победы. Однако совершенно очевидно, что действия беглого боярина нанесли немалый  ущерб России. Опрокинув русские  заслоны, неприятель, по словам рижского агента, разорил четыре воеводства в землях московитов. Враги увели  много пленных и 4 тысячи голов  скота. Легкая победа вскружила боярскую голову. Изменник настойчиво просил короля дать ему 30-тысячную армию, с помощью  которой он вызвался завоевать Москву. Если по отношению к нему есть еще  некоторые подозрения, заявлял Курбский, он согласен, чтобы в походе его приковали цепями к телеге, спереди и сзади окружили стрельцами с заряженными ружьями, чтобы те тотчас же застрелили его, если заметят в нем неверность; на этой телеге, окруженный для большего устрашения всадниками, он будет ехать впереди, руководить, направлять войско и приведет его к цели (к Москве), пусть только войско следует за ним.

Эмигрант не выражал больше сожаления  о "божьей земле" и не выставлял  себя защитником всех преследуемых и  гонимых на Руси. Круг предательства  замкнулся: Курбский поднял меч на родную землю. [12, 270]

Список литературы.

1. Рыков Ю.Д. «История о великом князе Московском» А.М. Курбского и опричнина Ивана Грозного // Исторические записки. М., 1974. Т. 93. С. 328 – 350.
2. Рыков Ю.Д. К вопросу об источниках Первого послания Курбского Ивану IV // Труды отдела древнерусской литературы. Л., 1976. Т. 31. С. 235 – 246.
3. Рыков Ю.Д. Князь А.М. Курбский и его концепция государственной власти // Россия на путях централизации: Сб. статей / Отв. ред. B.Т. Пашуто. М., 1982. С. 193 – 198.
4. Филюшкин А.И. История одной мистификации: Иван Грозный и «Избранная рада». М., 1998. 352 с.
5. Филюшкин А.И. Титулы русских государей. М.; СПб., 2006. 262 с.
6. Филюшкин А.И. Андрей Михайлович Курбский // Вопросы истории. 1999. № 1. С. 82 – 96.
7. Филюшкин А. И. Причины «Полоцкого взятия» 1563 г. глазами современников и потомков // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2005. Сер. 2: История. Вып. 3. С. 20 – 31.
8. Филюшкин А.И. Князь А.М. Курбский и Ливонская война // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2006. Сер. 2: История. Вып. 3. С. 21 – 31.
9. Филюшкин А.И. Бегство Курбского: оценки источников и стереотипы историографии // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2006. Сер. 2: История. Вып. 4. С. 8 – 17.
10. Я.С. Лурье, Ю.Д. Рыков. Иван IV, переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским.-М., 1993, 93-5/997.
11. Д.С. Лихачёв. Памятники литературы Древней Руси, вторая половина XVI века. - М., 1986, 86-5/6264.
12. Ключевский В.О. Русская история. Книга 3. – М., 1995. – 572 с.