Исторический и духовный портрет патриарха Московского и Всея Руси Гермогена (1530 – 1612 гг.)

Гермоген много  занимался миссионерской деятельностью святителя в Казани. Находясь в недавно отвоеванном от татар городе, где было много новообращенных в православие, но еще больше необращенных, святитель Гермоген прилагал великое усердие к распространению и укреплению православия в Казани и Казанском крае. Он собирал в свои покои новообращенных и лично беседовал с ними, наставляя в вере. Мало того, он испросил царскую грамоту о построения в Казани особого для них храма и о наделении их землею. Он способствовал канонизации новых святых, связанных с казанской землей. Так же, он был хорошо известен как духовный писатель. Он писал и редактировал жития святых, создавал богословские сочинения. Его трудами в Москве возродилось книгопечатание, пришедшее было в упадок. Гермоген был большим знатоком церковного пения и проявлял строгость ко всяким певческим уклонениям от старинных традиций. Некоторые специалисты считают, что при нем делались попытки наладить летописное дело, но тут уж, как говорится, обстановка не располагала… В целом же, как говаривали четыреста лет назад, Гермоген был «книжен умом» и любил «словесный виноград».

Несколько лет  тянулась истинно апостольская деятельности святителя Гермогена в Казани, но настоящее его служение вере и государству было еще впереди…

Подготовлялись  тяжкие события на Руси… Умер царь Борис, и появился самозванец. Подготовлялось торжество иноверия в России. Задумав вступить в брак с Мариной Мнишек, Лжедмитрий настаивал на том, чтобы она и в браке с ним, русским царем, оставалась в католической вере. Зная, какое значение уже имел в это время казанский митрополит, Лжедмитрий вызвал его в Москву и всячески старался привлечь на свою сторону. Но святитель Гермоген прозрел своим мудрым государственным умом опасность воцарения латинства в России и смело и прямо, со свойственной ему искренностью и резкостью, восстал против намерений Лжедмитрия, осудил его намерение жениться на католичке и даже стал всенародно, в кремлевских стенах, изобличать лже-царя в скрытом иезуитстве. За это, как и следовало ожидать, Гермогена постигла опала. Лжедмитрий приказал «сан святительский с него снять и в монастырь заточить».

Борьба с  лже-царем была первым выступлением Гермогена в защиту православия и народности, первым шагом к торжеству истинной веры. И уже тогда с достаточной яркостью определился общегосударственный характер этой защиты. Святитель Гермоген из поместного священноначальника, из главы казанского духовенства превратился в одного из влиятельнейших государственных людей в стране. И чем более разгорались в стране политические события, чем сильнее обрисовывалось засилье врагов православия и народности, тем чаще и чаще стало произноситься в стране имя казанского митрополита. И кругом этого имени все ярче сиял ореол нравственной чистоты, апостольской твердости в вере и трогательной любви к Родине.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2. Святительство Гермогена и его духовный подвиг

 

 

В 1606 году самозванец погиб. Воцарился Василий Шуйский. Святитель Гермоген был снова вызван в столицу, и собор русских архипастырей избрал его Всероссийским патриархом. Святителю было тогда уже семьдесят лет. Это был глубокий старец – и тем не менее то великое дело, которым он освятил и прославил свою жизнь и для которого он был свыше призван, еще только начиналось.

Святитель Гермоген в смутное время междуцарствия  боролся не только с врагами православия, но и с самим междуцарствием. Вместе со всей русской землей он искал  для русской земли царя и хотел  царя русского, всеми силами сопротивляясь той партии, которая указывала на иностранных претендентов. В этих условиях Патриарх до конца поддерживал нового царя В. Шуйского, хотя и не во всём был согласен с ним. Борьба со Смутой требовала жёстких действий, а В. Шуйский заявлял: «Я никого не неволю. Кто хочет, — мне служи, а кто не хочет, — уходи». У В. Шуйского не хватило политической воли наказать тех, кто поддерживал Лжедмитрия. Он предпочёл отправить их по окраинам на хорошие должности и тем самым способствовал подрыву собственной власти. Такой подход к управлению государством в период хаоса не мог не иметь своим результатом усложнение обстановки безначалия.

Патриарху Гермогену приходилось  идти и на компромиссы, но все они  были продиктованы заботой о сохранении традиционных основ российской государственности и стабильности государства. Поучительна в этом отношении последовательность и принципиальность его позиции в разных непростых ситуациях. Когда бояре подняли очередной бунт после победы поляков в июне 1610 года у села Клушино и заставили постричься В.Шуйского в монахи, Патриарх Гермоген твёрдо настаивал на избрании русского царя, а не польского королевича Владислава. По инициативе Святителя в церквах совершались молебны об избрании царя «от корени российского рода». Уже тогда он намечал в цари Михаила Федоровича Романова: но когда польская партия стала все-таки брать верх, то и тогда святитель Гермоген соглашался на кандидатуру королевича Владислава только с одним непременным и неизбежным условием: чтобы королевич принял православие. Вне этого условия святитель не видел возможности никому быть русским царем. Но как мы знаем, это условие было признано сторонниками Владислава неприемлемым – и это было совершенно естественно, потому что православный Владислав уже не был бы проводником латинизма в России, как того добивались поляки и их сподвижники среди русских.

Невольно поражаешься  тому могучему влиянию, которое святитель  имел тогда в стране. Он был поистине духовным главою России в то смутное  время: главою всего честного, чистого и здравого, что тогда еще оставалось в России. По его слову делалось все то, что, в конце концов, могло спасти страну от политического разгрома и морального разложения. Достаточно было патриарху послать куда-либо в какой-либо город грамоту о защите веры – и все лучшие люди в этом городе поднимались на борьбу с виновниками смуты. Достаточно было патриарху благословить начавшееся в Рязани движение русских ополчений к осажденной поляками Москве – и движение это быстро разрослось в громадную лавину, на которую с ужасом глядели засевшие в Москве и перед Москвой враги России.

Попытки воспользоваться могучим влиянием Гермогена начались еще в 1610 году – когда на Москве шли разговоры о том, кому быть русским царем, и когда сам Сигизмунд выразил желание вступить на русский престол, и в Москве нашлись его приверженцы даже среди русских бояр. Тогда именно к Гермогену являлись полякующие бояре Салтыков и Мстиславский и требовали, чтобы патриарх разрешил целовать крест королю и отписал об этом в грамотах. Святитель отказался. «Стану я писать к королю грамоты, – сказал святитель: – и духовным всем властям велю руку приложить, если королевич крестится в православную веру, и литовские люди выйдут из Москвы. А что положиться на королевскую волю, то это ведомое дело, что нам целовать крест самому королю, а не королевичу. И я таких грамот не благословляю писать и проклинаю того, кто их писать станет. А к Прокофью Ляпунову напишу, что если королевич в православную христианскую веру не крестится и Литвы из Московского государства не выведет, то благословляю всех, кто королевичу крест целовал, идти под Москву и помереть всем за православную веру». 

Патриарх решил  открыто вступить в борьбу с Сигизмундом  и с врагами России. Он призвал  москвичей в Успенский собор (зимою 1610 года) и, объяснив им положение дел, прямо запретил присягать польскому королю. А вскоре после того святитель решился открыто призвать свою всероссийскую паству к походу против угнетавших Россию недругов. 

Тогда-то он и  стал посылать по городам свои знаменитые грамоты, в которых объяснял «королевскую измену», разрешал народ от присяги Владиславу и просил городских жителей, чтобы они, не мешкая, по зимнему пути, «Собрались все в сбор со всех городов, шли к Москве на литовских людей». Грамоты эти были направлены в Рязань,  в Нижний Новгород, в Суздаль, Владимир и другие города. И началось то брожение, которое привело потом к подвигу Минина и Пожарского и к освобождению Москвы и России.

Московские  изменники осведомились об этой деятельности патриарха и приняли против него свои чисто разбойничьи меры: все его «дьяки и подьячие и всякие дворовые люди» были схвачены, а весь патриарший двор был разграблен». Это было сделано для того, чтобы патриарх был лишен возможности сноситься с городами. И хотя потом кое-каких дворовых людей ему вернули, но уже до самой кончины престарелый святитель оставался «яко птица в заклепе», под надзором, а позднее – и в тесном заточении.

В начале 1611 года Салтыков с Гонсевским и другими  поляками опять явился к святителю  и заявил: – Ты писал, чтобы ратные люди шли к Москве. Теперь напиши, чтобы возвратились назад!

Гермоген ответил: – Напишу, если ты, изменник, вместе с литовскими людьми выйдешь вон  из Москвы. Если же вы останетесь, то всех благословляю умереть за православную веру. Вижу ее поругание, вижу разорение святых церквей, слышу в Кремль пение латинское и не могу терпеть!

Гонсевский стал грозить патриарху смертью.

Но патриарх отвечал: – Боюсь Единого, Живущего на небесах. Вы мне сулите злую смерть, а я надеюсь через нее получить венец и давно желаю пострадать за правду. 

После этого  разговора патриарха заключили  под стражу и никого не велели пускать  к нему. Святитель был заточен  в мрачную и тесную келью в  Чудовом монастыре… Здесь он позднее  и нашел свою кончину… 

Но у него было два верных человека. История с благодарностью запомнила их имена. Это были Пахомов и Мосеев. Они ухитрялись пробираться к патриарху «в тесноту», в подземелье Чудова монастыря, принимали от него грамоты и развозили их по городам… 

Со второй половины 1611 года смутное время достигло своего наибольшего напряжения. Это была та пора, когда люди молились, чтобы Господь пощадил «остаток рода христианского»… Москва погорела после страшной Страстной недели, когда в ней русские не на жизнь, а на смерть бились на улицах с поляками. Появлялись новые претенденты на московский престол – и среди них называли сына Марины, жены Лжедмитрия. Брожение в городах все разрасталось, но еще не было главы, не было вождя у восставших. И вот тогда еще раз зазвучал из монастырского подземелья голос святителя Гермогена. 

Он писал  нижегородцам: «Благословение архимандритам и игуменам и протопопам и всему святому собору и воеводам и дьякам и дворянам и детям боярским и всему миру: от патриарха Гермогена московского и всей России мир вам и прощение и разрешение. Да писать бы вам из Нижнего в Казань к митрополиту Ефрему, чтобы митрополит писал в полки к боярам учительную грамоту, да и казацкому войску, чтобы они стояли крепко в вере и боярам бы и атаманам говорили бесстрашно, чтобы они отнюдь на царство проклятого Маринкина сына не брали. Я не благословляю. И на Вологду к властям пишите же, также бы писали в полки. Да и к Рязанскому (владыке) пишите то же, чтобы в полки также к боярам учительную грамоту, чтобы уняли грабеж, корчму и разврат, и имели бы чистоту душевную и братство и промышляли бы, как реклись, души свои положите за Пречистыя дом и за чудотворцев и за веру, так бы и совершили. Да и во все города пишите, чтобы из городов писали в полки, что отнюдь Маринкин сын не надобен: проклят от святого собора и от нас. Да те бы вам грамоты собрать с городов к себе в Нижний Новгород, да переслать в полки к боярам и атаманам. А прислать же прежних, коих есть присылали ко мне с советными челобитными: свияженина Родиона Мосеева да Ратмана Пахомова, а им бы в полках говорить бесстрашно, что проклятый отнюдь не надо бы. А хотя буде постраждете, и вас в том Бог простит и разрешит в сем веце и в будущем. А в города для грамот посылать их же, а велеть им говорить моими словами. А вам всем от нас благословление и разрешение в сем веце и в будущем, что стоите за веру неподвижно, а я должен за вас Бога молить»…

Эта грамота  есть не что иное, как завещание  святителя Гермогена русским  людям, уже встававшим всею громадой на защиту родины. Это была последняя  грамота святителя. После того слабый старческий голос патриарха замолк навсегда… Он был заморен в Чудовском подземелье голодом. Но его дело было продолжено Троице – Сергиевой лаврой, Дионисием и Авраамием Палицыным, а затем и Козьмой Мининым. Города и полки с их боярами и атаманами объединились в одном порыве против иноземщины и иноверия. И все те, кто стоял за веру «неподвижно», увидели на русском престоле подлинного русского, всенародного царя, молодого Михаила Федоровича Романова…

Смута прошла, но тени того великого и тяжкого времени не ушли из народной памяти. И среди них светлый и величавый образ патриарха Гермогена занимает первое место. Он сохранил Россию, сберег ее национальное и религиозное достояние и, загнанный в подземелье, поставил в России и царя и законный порядок… Останки святителя Гермогена покоятся в московском Успенском соборе.

Русские люди чтят святителя Гермогена, как святого.

 

 

Заключение

 

 

Важнейший урок Русской Смуты заключается в  необходимости сохранять и крепить  духовное единство народа. Четыре столетия назад этот дух единения был собран в личности Святейшего Патриарха Гермогена. Значение, которое имел патриарх Гермоген в деле спасения нашей погибавшей родины от торжествовавшей иноземщины, поистине громадно: это был один из немногих людей, одно слово и даже одно имя которых имели гораздо больше значения и влияния, чем целые собрания и дела тех или иных государственных деятелей. «Он хорошо понимал, что основной характер жизни есть характер церковности и народности, и что поэтому нужно пробудить религиозное национальное чувство в русском народе, - и он сбросит с себя "бесовское омрачение" и водительство тех, что "промышляли лихими делами"; он крепко верил, что Православие есть опора и основа и жизненная сила русского национального самосознания, нравственный смысл и оправдание русского государства и государствования... И то он знал, что измена верхних слоев народа, отказ их от исторических преданий веры и народности еще не есть смерть народа».

 Патриарх  Гермоген был как бы осью, вокруг  которой вращалось тогда все, что оставалось честного и боголюбивого в России. Более того: вокруг него вращалось тогда все русское государство, оставшееся без главы и раздираемое на клочья страшной катастрофой междуцарствования. Он понимал, что затягивание межцарствования путь к торжеству социального хаоса. Патриарх Гермоген сумел удержать распадавшееся государство и спаять его вокруг нового правителя – царя Михаила Федоровича Романова. И сделал он это своим колоссальным нравственным влиянием на народ, своей неутолимой энергией в борьбе с вражьими силами и своей пламенной любовью к родине. И недаром его еще при жизни прославляли как пастыря, положившего душу за «овец своих», и как «стоятеля против врагов крепкого и непобедимого, твердого атамана, обличителя на предателей и разорителей христианской веры».