Индустриализация в СССР

Первоначальные ограничения  на сдельные расценки давно уже исчезли; там, где было невозможно применять  сдельные расценки, премии за перевыполнение норм стали постоянной частью оплаты. Эти нововведения были необходимы для  того, чтобы увязать зарплату с  производительностью труда, и требовали  постоянного определения производственных норм. Когда осенью 1926 года была повышена зарплата, ВСНХ начал агитировать  за пересмотр норм, что можно было отчасти оправдать мерами по рационализации и механизации, которые увеличивали  производительность, не создавая дополнительных нагрузок для рабочего. Но увеличение норм гораздо чаще оказывалось средством  уменьшения заработной платы. Между  ВСНХ и профсоюзами на протяжении всего 1927 года шли дебаты, но они  закончились тем, что была признана необходимость общего пересмотра норм.

Статистические данные по зарплате за этот период не систематизированы, запутаны, а иногда и неверны. В  условиях инфляции постоянные, то есть не меняющиеся в объеме или даже увеличивающиеся, денежные выплаты  прикрывали падение реальной заработной платы. Совершенно очевидно, что реальная заработная плата рабочего в 1923 – 1927 годах медленно, но неуклонно поднималась, а на протяжении нескольких лет, начиная  с 1928 года, падала, и рабочие были защищены от жесткого давления индустриализации ничуть не больше других слоев населения, зажатых железной рукой плановой экономики.

В первые годы советской  власти роль профсоюзов была предметом  серьезных споров. Нэп с его  политикой компромиссов отказался  от "милитаризации труда", в  то время как все профсоюзы  формально не зависели от государства. Однако эта независимость оказалась обманчивой. При нэпе "командные высоты" промышленности государство прочно взяло в свои руки и невозможно было даже помыслить, что профсоюзы, якобы все еще независимые от партии, но на самом деле полностью контролируемые большевиками, встанут в оппозицию интересам и политике рабочего государства. Впервые независимость профсоюзов была поколеблена, когда они стали заниматься проблемой повышения производительности труда. Это обязывало их принять на себя ответственность за соблюдение рабочей дисциплины и за предотвращение таких "анархических методов", как забастовки и стачки. Забастовка считалась доказательством неспособности профсоюзов проявлять бдительность и заниматься нуждами рабочих. Профсоюзы уже не могли выступать в роли безусловных защитников повседневных нужд рабочих; скорее они превратились в посредников в дебатах с партийным руководством; они старались как-то увязать сиюминутные требования рабочих с долгосрочными потребностями государственной промышленности. На фабриках и заводах контроль находился в руках "треугольника", состоящего из представителей профсоюзов, администрации и партии. Но если двое последних всегда находили общий язык, то позиция представителя профсоюза была более уязвимой, и поэтому профсоюзы иногда обвиняли в том, что они идут на поводу у администрации.

Более того, по мере быстрого роста числа рабочих и членов профсоюзов сам характер профсоюзов исподволь менялся. Представление о том, что большинство заводских рабочих – это классово сознательные пролетарии и среди них много деятельных членов партии, очень быстро перестало соответствовать реальному положению дел. Многие политически активные рабочие перешли на управленческие, административные должности. В промышленность влилось много крестьян прямо из деревни, которым еще предстояло познакомиться и с партийной теорией, и с практикой работы профсоюза. В это время воспитательной роли профсоюзов придавали большое значение. Но следствием этого было усиление власти руководства, представленного ВЦСПС, над рядовыми членами профсоюзов.

На протяжении 1922 – 1928 годов  все труднее было проводить компромиссную  политику нэпа. Это был период неоспоримого лидерства Томского как профсоюзного деятеля. Это был период экономического выздоровления, и кое-что из его  плодов, не без помощи профсоюзов, перепадало и рабочим. Полное слияние профсоюзов с государственным аппаратом  произошло именно с внедрением планирования. Организация и учет труда стали  неотъемлемой частью экономического плана. К этому времени Наркомтруд превратился  в придаток профсоюзов. Именно ВЦСПС  – а не Наркомтруд -стал принимать  участие в обсуждениях дальнейшей политики вместе с органами, отвечающими  за экономические аспекты плана. Но все они в равной мере подчинялись  высшей власти Политбюро и выполняли  его решения; к середине 20-х годов  крупные профсоюзные чиновники  почти все без исключения были членами партии, обязанными подчиняться  ее дисциплине. Однако время шло. Томского и многих из его коллег все больше беспокоило давление плана на рабочих, занятых в промышленности, а также  постепенное забвение сложившихся  профсоюзных традиций. Противостояния профсоюзов проводимой в стране политике индустриальной экспансии не было. На пленуме Центрального Комитета партии в июле 1928 года Томский присоединился к Бухарину и Рыкову, и они втроем образовали то самое меньшинство в Политбюро, которое намеревалось затормозить ход индустриализации.

Быстрый рост капиталовложений в промышленность привел к резкому  повышению спроса на промышленную и  сельскохозяйственную продукцию, которой  не хватало. Кризис "ножниц" цен 1923 года продемонстрировал, насколько выгодно, когда условия обмена диктуются игрой свободного рынка. Этот урок не прошел даром, и ценами стал одним из важнейших вопросов политики. Контроль за сельскохозяйственными ценами теоретически осуществлялся путем закупки зерна государством по твердым ценам. Но начиная с зимы 1927/28 года удавалось по твердым ценам приобрести весьма незначительное количество зерна и в основном методами принуждения, поэтому недостающее зерно восполнялось закупками на рынке по более высоким ценам.

Контроль за ценами в промышленности оказался более эффективным, но и  там он создавал целый ряд сложных  проблем. Начиная с 1926 года кроме  все усиливающегося напора индустриализации постоянные споры вызывала политика цен. Поскольку все основные отрасли  промышленности находились теперь в  руках государства, оно теперь и  осуществляло непосредственный контроль за оптовыми ценами на промышленную продукцию. После кризиса "ножниц" цен  политика сдерживания цен на промышленную продукцию для создания смычки с  крестьянством стала неотъемлемой частью партийной доктрины. В 1926 – 1927 годах оппозиция неоднократно требовала  поднять оптовые цены и таким  образом увеличить рентабельность государственной промышленности, но эти призывы с негодованием отвергались, при этом оппозиции приписывалось  пренебрежение интересами крестьянства. Варианты пятилетнего плана были основаны на заниженных ценах на промышленные товары.

Однако введение контроля за оптовыми ценами не сопровождалось восстановлением столь же действенного контроля за розничными ценами; и неоднократно указывалось, что сочетание оптовых  цен, находящихся под строгим  контролем, с плавающими розничными только расширяет, как говорили, "ножницы  между оптовыми и розничными ценами" и увеличивает доходы среднего гражданина, что было нежелательно. С 1924 года на все большее число товаров  широкого потребления устанавливались  твердые розничные цены. Эти цены, весьма неохотно принятые государственными и кооперативными магазинами, были обязательными для частной торговли. Приходилось их навязывать силой. Для  ограничения частной торговли использовались полицейские меры и усиленная  агитация против и так не пользующихся любовью нэпманов, но в городе это  давало гораздо больший эффект, чем в деревне. Цены устанавливались вне всякой зависимости от наличия и качества товаров. В июле 1926 года вышло постановление, рекомендующее снижать розничные цены на дефицитную продукцию государственных предприятий. В течение 1927 года был опубликован целый ряд постановлений и распоряжений, предписывающих на 10% снизить розничные цены на сырье, установленные с 1 января 1927 г. И хотя эта благородная цель достигнута не была, удалось все же снизить некоторые цены и заодно в течение года вытеснить из промышленного производства значительное число нэпманов.

Практические результаты этого снижения цен оказались  обманчивыми. Они не увеличили покупательную  способность крестьян и заводских  рабочих на промышленные товары, поскольку  теперь уже хронически не хватало  самих товаров как в городе, так и в деревне. Уровень цен  уже перестал играть роль главного индикатора экономической ситуации. В 1927 году начался длительный и все  ускоряющийся спад уровня жизни –  это объяснялось и давлением  индустриализации, и тем, что все  имеющиеся ресурсы поглощало  плановое развитие тяжелой промышленности. Разница официальных цен и  цен "черного рынка" на промышленную продукцию была не столь вопиющей, как на сельскохозяйственную, потребитель  от этого едва ли выигрывал, поскольку  товаров широкого потребления не хватало так же остро, как и  продуктов питания. Всех потребителей, кем бы они ни были, призывали  поровну разделить тяжелый груз индустриализации. Бурное развитие промышленности, сконцентрированное в основном на производстве не товаров широкого потребления, а  на производстве средств производства, все более тяжким бременем ложилось на плечи крестьян, рабочих, на всю  экономику. Апатия и пассивность  скорее, нежели активное сопротивление, характерны для оказавшихся под  пятой индустриализации. Но стоящие  у ее руля по-прежнему пламенно верили в то, что за достижения индустриализации стоит заплатить высокую цену и что народ пойдет на это, а  несогласных можно и заставить.

В 1928 году сомнения проникли даже в Политбюро. Столкновение на пленуме  ЦК в июле 1928 года (см. с. 148), по всей видимости, возникло из-за сельскохозяйственной политики и давления на крестьянство, но подспудно из-за темпов индустриализации, которые, в сущности, и диктовали эту сельскохозяйственную политику. Важным следствием столкновения на пленуме был открытый разрыв, о котором теперь знал весь Центральный Комитет, между большинством членов Политбюро, приверженных идее форсированной индустриализации, и недовольным меньшинством в лице Рыкова, Бухарина и Томского, стремящихся уменьшить всеохватывающее давление индустриализации за счет сбавления ее темпов. В конце сентября Бухарин изложил свою позицию в большой статье, опубликованной в "Правде", под названием "Записки экономиста". Начав с зернового кризиса, он со всей силой обрушился на планы индустриализации, которые разрушали равновесие между сельским хозяйством и промышленностью и связь, установленную с крестьянством через нэп. Капиталовложения в промышленность, по его мнению, абсурдно и нелепо увеличивались, в то время как в стране не хватало не только зерна, но и любой продукции промышленного производства. Он утверждал, что сельскому хозяйству необходимо позволить развиваться так, чтобы не отставать от промышленности, а промышленность развивать "на базе, создаваемой быстро развивающимся сельским хозяйством". Бухарин предлагал принять тот уровень индустриализации, который был уже достигнут. Но он считал, что напряжение стало уже невыносимым и так наращивать темпы далее невозможно. Он закончил свою статью критикой того "безумного напряжения", которое предусматривалось в составляемых в то время проектах пятилетнего плана.

На "Заметки экономиста" – последнее публичное критическое  высказывание оппозиции по поводу целенаправленного  курса на индустриализацию и последний  арьергардный бой в защиту нэпа –  яростно набросились и официальные  экономисты, и Троцкий со своими сторонниками. О приоритете сельского  хозяйства уже не говорилось. Бухарин, который как раз в это время  уехал в отпуск на Кавказ, вернулся в ноябре, накануне решающего пленума  Центрального Комитета. ВСНХ под руководством Куйбышева требовал увеличить капиталовложения в промышленность. Сторонники индустриализации уже провозгласили лозунг "догнать  и перегнать Запад"; Сталин упомянул об этом в своем докладе на пленуме  Центрального Комитета. Он заявил, что  в развитых капиталистических странах  техника "прямо бежит вперед", "либо мы этого добьемся, либо нас  затрут". Он цитировал Петра Великого, который "лихорадочно строил заводы и фабрики для снабжения армии", чтобы сделать "попытку выскочить из рамок отсталости". Именно из-за отсталости советской экономики, особенно ее сельскохозяйственного сектора, а также изоляции СССР индустриализация страны была "вопросом жизни и смерти нашего развития". Центральный Комитет одобрил сумму 1650 миллионов рублей, выделенную для капиталовложений в промышленность на этот год. Бухарин слабо протестовал, подал в отставку, потом забрал свое заявление, при голосовании против не выступил и в конце концов принял участие в подготовке проекта резолюции. Он маскировал свое явное поражение, делая вид, что со всем согласен. Победа индустриализации была окончательно закреплена разработкой первого пятилетнего плана и представлением его в мае 1929 года на V съезде Советов СССР.

3. Значение индустриализации для общества

Довоенные пятилетки в целом существенно изменили экономическую географию СССР. Развитие огромной страны не было, да и не могло быть неким единообразным процессом. Старые индустриальные районы сохраняли свою ведущую роль и наибольшую насыщенность промышленными предприятиями, они же поглощали пока и наибольшую долю капиталовложений. Тем не менее перемещение на Восток становилось все более выраженной тенденцией. Непрерывно рос удельный вес Урала: Свердловская и Челябинская области относились теперь к числу наиболее важных промышленных районов. Во второй пятилетке началась и в третьей получила дальнейшее расширение эксплуатация нефтяных месторождений между Волгой и Уралом, в обширном районе, названном «вторым Баку» . Поиски и добыча цветных металлов привели промышленность туда, где раньше ее не было вовсе, в частности в Казахстан. Здесь началось освоение угольного бассейна Караганды. Этот небольшой центр за несколько лет превратился в крупный город. Новые предприятия вырастали и в отдаленных от центра зонах, в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. 

Географическое распространение промышленности явилось одним из тех факторов, которые наиболее положительно повлияли на национальную политику в СССР. Самостоятельность отдельных республик, конечно, не выросла за годы индустриализации. Происходило, скорее, нечто противоположное. Все они зависели от единого плана и единого бюджета. Все управлялись из Москвы. Деспотические проявления сталинской власти, как признают в ретроспективном плане некоторые советские авторы, могли лишь усугублять эту сторону дела .  Тем не менее с точки  зрения промышленного развития нерусские республики не только не подвергались дискриминации, но и оказывались в предпочтительном положении всякий раз, когда экономические соображения или другие факторы общего порядка не были тому препятствием. Некоторые из них развивались быстрее, чем остальные части страны. Расходы по бюджету в Казахстане и Киргизии во второй пятилетке были в процентном отношении вдвое более высокими, чем в целом по СССР17. Узбекистан и вся Средняя Азия не только выращивали хлопок, который оплачивался более высоко, чем русская пшеница, но и строили фабрики по переработке этого хлопка. 

В самой Российской федерации те восточные районы, где возникали новые предприятия, были по большей части областями с преобладанием нерусского населения, лапример татар или башкир. Хотя начальное ядро персонала новых заводов, как правило, составляли выходцы из старых промышленных областей, вокруг них впервые начинал складываться местный рабочий класс. Совершенно новые идеи и представления прокладывали себе путь на ранее крайне отсталую периферию страны; бывшие окраины теперь активно включались в хозяйственные преобразования огромного размаха и динамизма, сопровождающиеся соответственным расширением возможностей социального продвижения. Подтвержденное Конституцией 1936 г. право отдельных республик на отделение было чисто формальным, как и многие другие принципы, провозглашенные в этом документе; важно отметить, однако, что всеобщая индустриализация содействовала тому, что это право в известной мере становилось анахронизмом.