Государство и церковь (XVIII век)

До самого воцарения Елизаветы Петровны протестантизм в России был как бы под неким особым и преимущественным покровительством государственных законов. Впоследствии Екатерина Великая утверждала, что нет "почти никакого различия" между православием и лютеранством.

В итоге, попущенное Петром, идеологическое разрушение Феофаном православно-канонического строя Русской Церкви "осталось в нашей истории никем не повторенным, лишь затуманенным забвением более чем в течение 250 лет" [4]. Так Петр, создавший Св.Синод по немецкому лютеранскому образцу, жестоко поработил и ослабил Церковь. Но эта церковная реформа так же стала возможна в результате внутреннего ослабления самой Церкви, невежества иерархии и потери ее нравственного авторитета. В этом-то и лежит основной урок петровской Реформации.

При этом, в XVIII веке Церковь лишилась почти всех своих земельных владений, а ее имущество попало под государственный контроль. Благосостояние иерархов, особенно членов Синода, зависело от государственного жалования. Священники были обязаны доносить начальству обо всем, что могло представлять угрозу государственному строю. Если эти сведения были получены на исповеди, когда священник выступает перед Богом свидетелем раскаяния человека в совершенных грехах, то духовник должен был разгласить тайну исповеди — совершить то, что по церковным канонам считается преступлением. Усилившийся бюрократический контроль вкупе с чиновным произволом превратил духовенство в "запуганное сословие". Его авторитет в обществе стал падать.

В то же время некая тайна сопровождает жизнь Церкви в синодальный период: подчинившись новым установлениям, в своей глубине Церковь их не приняла. Это неприятие выразилось не в сопротивлении — активном или пассивном (хотя было и такое, и за него в XVIII веке немало иерархов и мирян заплатили головой). В противовес полицейскому и бюрократическому давлению в Церкви возникали такие явления, в которых сосредоточивалась полнота внутренней духовной свободы.

Так, Русская церковь XVIII столетия освящена мудрой кротостью святителя Тихона Задонского (1724-1783). Будучи епископом, он отличался абсолютным бескорыстием, скромностью, особым талантом к воспитанию духовенства, неприятием обычных в то время телесных наказаний. Святитель Тихон прославился как замечательный церковный писатель, просветитель и благотворитель. Последние 16 лет жизни он провел в Задонском монастыре "на покое", а на деле — в непрерывных трудах, сочетая молитвенный подвиг с писательством, принимая паломников и ухаживая за больными.

Именно в эту эпоху начинается возрождение особого монашеского подвига безмолвной молитвы — "умного делания". Эта традиция, зародившаяся в Византии и почти исчезнувшая к XVIII веку на Руси, сохранилась на Афоне. Оттуда ее принес на земли Молдавии русский монах Паисий Величковский, впоследствии — архимандрит Нямецкого монастыря в Карпатах. Он известен и своими духовно-литературными трудами.

 

5. Государство и церковь во второй половине XVI-XVIII

Правительственная политика в отношении православия и церкви несколько меняется лишь в конце XVIII столетия. Церкви возвращается ряд льгот, часть имущества, монастыри освобождаются от некоторых повинностей. 
     В XVIII- XIX веках правительством предпринимается ряд законодательных административных мер, ставящих православие в особое положение в государстве. При поддержке светских властей развивается православное миссионерство, укрепляется школьное духовное и богословское образование. 
     Таким образом, положение русской православной церкви в Российской империи определялось реформой начала XVIII века, которая упразднила патриаршество и установила государственную церковность в лице православия. Церковь была лишена самостоятельности и превратилась в одно из учреждений государственного управления. В последующие за реформой два столетия она обожествляла царскую власть, признавая царя верховным правителем церкви через Синод, находящийся под контролем и руководством обер-прокурора, назначаемого царем. Идея самодержавия была политическим символом веры русского православия. 
     Будучи частью государственного аппарата, православная церковь пользовалась особыми привилегиями: владела недвижимым имуществом, получала субсидии от казны, осуществляла контроль за народным образованием. Право на пропаганду своего вероучения, миссионерство закреплялось в законе только за православной церковью.

Синодальное управление церковью после кончины С. Яворского (1722 г.) по-прежнему носило коллегиальный характер. Главную роль играл в нем архиепископ новгородский Дмитрий Сеченов. Он считался первоприсутствующим в Синоде (из 7 членов). Их главной заботой было обеспечение престижа духовенства, сохранение немалых его богатств. На этой почве происходили столкновения с обер-прокурором Синода (например, князем Я. П. Шаховским при Елизавете Петровне) и другими светскими лицами.

В руках церкви к середине века числилось без малого миллион душ крестьян мужского пола. Они давали сотни тысяч рублей дохода. Ей же принадлежали богатые торгово-промысловые села — Подол (Подольск), Егорьев, Макарьев, Ковров и др. Эксплуатация монастырских крестьян приобретала нередко откровенно грабительский характер, и они все чаще поднимались на восстания. Снова и снова встает в повестку дня вопрос о секуляризации церковных владений. Ее оформили сначала указом 21 марта 1762 г. и затем, уже окончательно, 26 февраля 1764 г.

Крестьяне, принадлежавшие ранее Церкви, переводились в положение государственных.

Вновь восстановлена ликвидированная в ходе реформы Коллегия экономии, и к ней были приписаны все эти крестьяне (около восьмисот тысяч человек). За монастырями и архирейскими домами оставались значительные земельные наделы, несколько увеличенные в 1797 г.

Архиереи, монастыри, церкви лишились 2 млн. крестьян обоего пола; число монастырей уменьшилось, их содержание стало заботой государства. Бывшими монастырскими крестьянами стала управлять специальная Коллегия экономии, и они превратились в государственных крестьян. Их перевели на оброк, что улучшило положение тех, кто раньше сидел на барщине и вносил натуральные платежи. Увеличились доходы казны (более 600 тысяч рублей в год).

С протестом против конфискации церковных земель выступил ростовский митрополит Арсений Мацеевич. Он же требовал ликвидировать Синод и снова избирать патриарха, главу русской церкви. Митрополит совершил обряд отлучения от церкви всех покусившихся на имущество церкви, в том числе и Екатерины II. Синод лишил его сана, передал его дело в гражданский суд. Мацеевича отправили в ссылку, и он, как некогда Никон - патриарх, оказался в монастыре. Но и там неукротимый пастырь продолжал обличать Екатерину, ее политику, за что был вновь судим и умер в каземате Ревеля.

Светская власть делом Мацеевича показала, что она окончательно лишила церковь возможности противостоять “царству”.

Более терпимо власти стали относиться к старообрядцам, сектантам. Они ликвидировали Раскольническую контору (1763 г.),— учрежденная еще в 1725 г., она собирала налоге бород и двойную подушную подать с “ослушников”. В конце столетия старообрядцам разрешили заводить свои церкви и вести в них службу по старопечатным книгам.

Широко распространялись вероучения сектантов — христове-ров, духоборов, молокан и др. Как и еретики-вольнодумцы XIV —XVI вв., они отрицали институт церкви, почитание икон и “святых”, мощей и иных реликвий, таинства. Они не признавали иерархов, священников как посредников между Богом и верующими; сам человек, по их убеждению,— “храм Божий”, обиталище святого духа.

В сектантских, как и старообрядческих, общинах развивается неравенство. Богатые их члены сколачивали крупные капиталы на торговле и предпринимательстве, эксплуатировали своих бедных сообщинников.

Положение церкви к концу столетия сильно изменилось. Секуляризация нанесла ее позициям сильный удар. Более половины из почти 950 монастырей не получили штатного содержания, перешли на положение приходских церквей или попросту закрылись. Скопились по стране, особенно в крупных городах, многие сотни безместных священников. Получение места сопровождалось поборами, вымогательствами, клеветой. А. Т. Болотов, известный мемуарист второй половины века, пишет о порядках в тамбовском архиерейском доме: “Всему положена была цена и установление. Желающий быть попом должен был неотменно принести архиерею десять голов сахару, кусок какой-нибудь парчи и кой-чего другого, например гданской водки или иного чего”.

Но нередко священники, особенно сельские, влачили жалкое, нищенское существование. И посему участвовали в восстаниях на стороне односельчан, например в годы Пугачевского движения.

Большинство духовенства, особенно высшего, рассматривало себя как слуг государства. В связи с этим требовали (как, например, московский митрополит Платон (Левшин), наиболее талантливый из них), чтобы священный чин был хорошо обеспечен материально, иначе его не будет уважать простой народ. Платон выступал за подготовку новых людей к духовному званию с тем, чтобы они знакомились с основами вольнодумных воззрений, в том числе материалистических. Это-де дает им возможность противостоять губительным новым учениям (“против неприятелей самых сильных и самых страшных”).

Власти шли навстречу пожеланиям духовных лиц — предоставляли им привилегии (освобождение от телесных наказаний и др.), жаловали ордена, увеличивали земельные наделы и штатное жалованье. В ответ священники должны были исполнять некоторые полицейские функции в своих приходах. Так духовенство превращалось в привилегированное сословие.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                      Заключение

80-е годы Х1Х века Ключевский  назвал “перевалом, за которым  начинается пологий, но неуклонный, постоянный спуск”.

Особенность кризиса православия состояла в том, что он проявился во всеобщем падении общественного престижа религии, обесценивания ее роли в решении общественно значимых проблем. Причины кризиса православия Церковь объясняет не утратой влияния на верующих, не девальвацией религии как средства удовлетворения духовных потребностей, а несоответствием устаревших способов выражения “абсолютных и непререкаемых истин веры” современному уровню развития общественного сознания. В России конца Х1Х века назрела острая необходимость “приспособить” православие к новому этапу развития общества, связанному с капиталистическим развитием, социальной поляризацией, ростом социальной напряженности, появлением новых радикальных идей.

Более того, причина упадка православия в жесткой государственной власти над Церковью. Подчинив себе Церковь, государство тем самым разрушило зависимость светского от духовного и привело к внутреннему разладу и ослаблению нравственных начал в обществе. Факт сращивания государства и РПЦ признавался и самими религиозными деятелями. Пагубное влияние опеки светской власти наталкивало их на мысль о необходимости церковных преобразований. Выдающиеся церковные иерархи и религиозные философы, известные общественные деятели того времени защищали идею независимости Церкви от государства и прививали ее русскому общественному сознанию.

Однако в пореформенный период стало ясно, что ослабления государственного контроля над Церковью не произошло и не предвидится, это можно связать с убеждениями Александра II касательно политического устройства России на тот период, император не мог допустить ослабления зависимости церкви от государства.

Глубинная причина нежелания реформирования Церкви - в охранительной ее направленности. Православие было основным идеологическим символом самодержавия и основным источником его легитимации. Знаменитая триединая уваровская формула подразумевала, что православие – вера русского народа, самодержавие – его “естественное” политическое устройство и все три компонента – русский народ, русская вера и русское самодержавие – находятся в неразрывной связи. Незыблемость веры – как бы моральное основание незыблемости самодержавия. Здесь и находится, основное противоречие эпохи

Пореформенная эпоха стала временем глубокого и безысходного кризиса церкви.

 

 

 

   

ЛИТЕРАТУРА

 
[2] Флоровский Г. Пути русского  богословия. Вильнюс, 1991. С. 89-90.  
[3] Там же. С. 95.  
[4] Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. М., 1997. С. 342-343.