Фольклор и фольклористика

Когда исследователи Ф. встретились  с многочисленными случаями поразительных  совпадений

в творчестве не только не родственных  друг с другом народов, но и далеко отстоявших друг от друга географически  и исторически, то оказалось совершенно невозможным объяснять эти совпадения заимствованием. Исключительное значение этнографические, лингвистические, фольклорные  изучения приобрели в Великобритании и Соединенных штатах в силу огромных колониальных захватов, произведенных  названными государствами. В результате накопившихся наблюдений английским ученым Тейлором (автором известной книги  «Первобытная культура») и его последователем шотландским ученым Ленгом была выдвинута  новая теория для объяснения сходства сюжетов и мотивов у самых  разнообразных народов. Эта теория получила название теории «антропологической». Она основывалась на положении, что все народы проходят в общем одинаковые пути развития и поэтическое творчество их совершается по одинаковым законам психологии, следовательно, совершенно естественно допустить самостоятельное зарождение поэтических сюжетов у самых различных народов в самых отдаленных друг от друга географических пунктах. Поэтому теория эта называется еще «теорией самозарождения». Большое значение придавала антропологическая школа т. наз. «пережиткам» или «реликтам», т. е. остаткам в поэзии элементов более ранних культур.

За последние десятилетия принципы антропологической школы в Англии проводились в трудах известного этнолога и историка Джемса Фрезера [автора фундаментальной работы о  первобытной религии «Золотая ветвь», на английском языке (1890, то же, 3 изд., в 12 тт., 1911—1915); на русский язык переведено ее сокращенное издание, М., 1928, в 4-х  вып.]. В своих трудах Джемс Фрезер исключительно большое значение придает магии, игравшей, по его убеждению, чрезвычайно большую роль в первобытных  обрядовых действиях и в связанных  с ними песнях и других видах Ф. В XX в. на германской почве антропологическая  теория получила некоторую переработку  в трудах известного психолога Вильгельма Вундта (особенно в его многотомной  «Психологии народов»), а также  у немецких фольклористов Лайстнера  и фон-дер-Лейена.

У последних эта теория модифицировалась в теорию «психологическую». Большое  значение в процессе создания поэтических  образов и фабул представителями  этой школы отводилось состояниям сна  и галлюцинаций. Одной из разновидностей психологической школы был т. наз. «фрейдизм».

В России антропологическая и психологическая  школы не получили сколько-нибудь заметного  развития, если не считать, что многие результаты антропологической школы  были использованы в оригинальном учении академика А. Н. Веселовского.

А. Н. Веселовский, начавший свою научную  деятельность в духе бенфеевской  школы заимствования, а затем  освоивший положения антропологической  школы, сочетая их с принципами эволюционной теории Дарвина,

с теорией Спенсера, сделал попытку  нарисовать общую картину развития поэтических видов. В своем теоретическом (неоконченном) труде: «Три главы из исторической поэтики», написанном им в 1898—1899 («ЖМНП», 1899, №№ 3—5, и отд. отт., СПБ, 1899, перепеч. в Собрании сочинений  А. Н. Веселовского, серия 1, т. I, СПБ, 1913), Веселовский использовал грандиозный  материал мирового Ф. и сделал попытку  установить закономерность развития поэзии на первых стадиях человеческой культуры, когда разные виды искусства не были еще отделены друг от друга и когда  само искусство было тесно слито  с производственно-практической деятельностью  человека и религиозно-магическими  моментами. Он прослеживал, как поэзия в своем развитии движется от синкретизма  к отдельным, самостоятельным видам  искусства, а внутри поэзии совершается  постепенная диференциация родов (эпос, лирика, драма) и их видов, путем  постепенного высвобождения их из обрядово-магического  комплекса. Параллельно с раскрытием процесса от синкретизма к диференцированным  видам поэзии Веселовский устанавливал развитие поэтического творчества по линии «от певца к поэту». При  всем богатстве сделанных Веселовским  конкретных наблюдений его теория в  целом не может считаться правильной, т. к. эволюция поэтических форм им раскрывалась имманентно, хотя в отдельных случаях  самый материал подводил его к  постановке проблем о связи лит-ры с общественным развитием.

Научная теория Веселовского является одним из наиболее ценных элементов  наследства, которое осталось от буржуазной науки о Ф. К сожалению, работы Веселовского до сих пор еще мало изучены марксистским литературоведением.

Другим крупным явлением буржуазной фольклористики следует считать  так наз. «историческую школу» во главе с академиком В. Ф. Миллером. Школа эта занимала господствующее положение в русской науке о фольклоре, начиная с середины 90-х гг. вплоть до Великой Октябрьской социалистической революции и даже в первые годы после нее. Историческая школа не стремилась, подобно мифологической, искать истоков фольклорных явлений в прародине или в праязыке. В основе исторической теории лежало установление конкретных связей фольклора с историей русского народа. Исходной точкой всякого фольклорного произведения, по мнению представителей этой школы, является какой-либо исторический факт. По формулировке В. Миллера, в Ф. наблюдаются встречные процессы: поэтизация исторического факта и историзация поэтического сюжета. Первые опыты исторического объяснения русского Ф. были сделаны еще задолго до основных работ Миллера, напр. Л. Н. Майковым («О былинах Владимирова цикла», СПБ, 1863), Н. П. Дашкевичем («К вопросу о происхождении русских былин. Былины об Алеше Поповиче и о том, как перевелись богатыри на святой Руси», Киев, 1883) и М. Г. Халанским («Великорусские

былины киевского цикла», Варшава, 1885). В. Миллер, как было уже указано, в течение многих лет работал  в направлении школы заимствования, но с середины 90-х гг. стал печатать статьи, исходя из принципов «исторической  школы». Статьи эти были им объединены в три больших тома «Очерков русской  народной словесности» [т. I, М., 1897, т. II, М., 1910, т. III (посмертный), М. — Л., 1924]. В своих «Очерках», посвященных  изучению истории отдельных былин, он шел от современности в глубь  истории, пытаясь при таком ретроспективном  рассмотрении последовательно «снимать»  отдельные ряды «наслоений» или  «напластований» былины и восстанавливать  гипотетически ее первоначальный вид.

Доказательства, так же как и  некоторые его сопоставления  с фактами исторического и  лит-ого порядка, бывали натянуты и  далеко не всегда убедительны. То же следует  сказать и о методе в работах  его учеников и последователей: А. В. Маркова («Из истории русского былевого эпоса», вып. I, М., 1905, и вып. II, М., 1907), С. К. Шамбинаго («Песни времени  царя Ивана Грозного», Сергиев Посад, 1914, и др.), Б. М. Соколова [«Исторический  элемент в былинах о Даниле Ловчанине», «Русский филологический вестник», 1910, «Шурин Грозного удалой боец Мамстрюк Темгрюкович» («ЖМНП», 1913, № 7) и др.].

Выступление «исторической школы» имело известную положительную  сторону, поскольку оно было направлено против одностороннего увлечения теорией  заимствований и ставило своей  задачей связать Ф. с историей народа.

Но исторические построения Миллера  и его учеников исходили из ошибочного, ненаучного понимания исторического  процесса; в дальнейшем же ошибки школы  были усугублены попытками вульгарно-социологической  интерпретации истории Ф.

Итогами работ Миллера и исторической школы воспользовался В. А. Келтуяла для своего «Курса истории русской  литературы» (ч. I, кн. 1, СПБ, 1906; ч. I, кн. 2, СПБ, 1911).

В этом курсе (особенно во втором его  выпуске) Келтуяла, опираясь частично на отдельные высказывания Миллера, выставил в категорической форме  глубоко неправильное положение, будто  бы русский былинный эпос, а также  и все другие виды русского Ф. созданы  были не народом (т. е. трудящимися массами), а господствовавшими в эпоху  феодализма классами. Этими своими высказываниями Келтуяла, как он думал, становился на материалистическую точку  зрения и бросал вызов романтико-славянофильским  и народническим тенденциям в  фольклористике.

В. Миллер в поздних своих работах, в свою очередь уже под влиянием Келтуялы, также выдвинул проблему о социальном генезисе русского эпоса, проблему, к-рая раньше не привлекала его большого внимания. Он также  стал подробно доказывать мысль о  военно-дружинной аристократической  и купеческой среде, создавшей в  своих интересах тот эпос, к-рый  будто бы лишь впоследствии стал достоянием «народа».

Этот взгляд Миллера стал общепринятым в русской дооктябрьской науке, гл. обр. в отношении русского былинного  эпоса. Антинародность и неправильность этой трактовки Ф. была доказана за последнее время нашей советской  критикой и фольклористикой.

В настоящее время, как и раньше, Ф. используется буржуазией всех стран  в ее классовых целях. В Западной Европе и Америке известен целый  ряд разветвленных научных направлений, которые, однако, в своем большинстве  являются эпигонами вышеупомянутых фольклористических школ. Наибольшим распространением пользуется один из вариантов теории заимствования, так  наз. «финская школа» во главе с умершим  в 1933 гельсингфорсским профессором  К. Кроном. Он в 1907 совместно с шведским ученым Сидовым и датским ученым Акселем Ольриком организовал международную федерацию фольклористов «Folklore Fellows», к-рая стала издавать научно-исследовательскую серию «Folklore Fellows Communications», или сокращенно «FFC». Одной из главных задач, поставленных себе федерацией, было изучение сказочных, легендарных и героических сюжетов, определение отправных пунктов возникновения и географических путей распространения их. Типичными образцами монографических работ, выполненных в духе финской школы, могут считаться работы бывшего казанского профессора, теперь профессора в Тартау, Вальтера Андерсона [«Император и аббат. История одного анекдота» — по-русски, т. I, Казань, 1916, на немецком языке, Helsingfors, 1923]. Из русских фольклористов в том же направлении финской школы работал ученик Андерсона — Н. П. Андреев. Основные положения финской школы изложены были в книге Карла Крона «Die folkloristische Arbeitsmethode» (Oslo, 1926).

Если теоретические и методологические установки финской школы не могут  не вызвать решительных возражений с точки зрения марксистской фольклористики как установки эпигонствующего  бенфеизма, доведенного до формалистической утрировки, то чисто техническая  сторона работы скандинавских фольклористов  должна быть оценена достаточно высоко.

Один из крупнейших учеников К. Крона  — Анти Аарне — составил в 1911 «Verzeichnis der Märchentypen» (Указатель сказочных  сюжетов, 1911), к-рый в настоящее  время стал международным пособием по систематизации сюжетных схем. Его  перевел на русский язык и соответствующим  образом переработал, подведя под  этот указатель все главнейшие сборники русских сказок, Н. П. Андреев (Н. П. Андреев, «Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне», Л., 1929). По примеру  Аарне американский ученый Томсон составил многотомный указатель сказочных  мотивов разных народов мира (Stith Thompson, Motif Index of Folk-Literature, vol. I—VI, 1932—1936). В настоящее время сами представители финской школы признали, что их теория и методология зашли в тупик. Предлагаемый Сидовым переход от сравнительного анализа международных сюжетов к анализу

сюжетов Ф. лишь одной национальности не прокладывает новых путей, а ведет  лишь к национальному самоограничению, в чем нельзя не видеть некоторого отражения националистических тенденций  буржуазии ряда европейских стран.

Буржуазная реакция также делает попытки использовать Ф. в своих  целях. Орудием грубо тенденциозного, антинародного извращения Ф. в этих целях является точка зрения Ганса  Наумана, к-рый считает Ф. явлением исключительно «реликтовым»; Науман отрицает творческий процесс в народных массах. Позиция Наумана целиком  проникнута кастовым духом.

Что касается советской фольклористики, то она за 20 лет существования  советской власти проделала большой  и сложный путь своего развития. В первые годы, правда, господствовали еще в университетском преподавании и в научных организациях теории дореволюционной буржуазной фольклористики, гл. обр. историческая школа и миграционная теория. Будучи частью литературоведения, фольклористика, естественно, отражала те направления, к-рые существовали в теории и истории лит-ры. Так  в фольклористике нашел себе отражение  «формализм». Здесь надо принять  во внимание не только спорадические  высказывания по фольклору В. Шкловского и О. Брика, но и более систематические  работы по фольклору В. Жирмунского [в его книгах «Рифма, ее история  и теория» (Пб., 1923) и «Введение  в метрику», Л., 1925] и особенно две  книги по формальному анализу  сказок: Р. М. Волков, «Сказка» (Одесса, 1924) и В. Пропп, «Морфология сказки» (Л., 1928).

Большое научное значение имело  применение к фольклору методологических принципов теории Н. Я. Марра. «Палеонтологический  анализ» языковых явлений в плане  уяснения стадиальности в их развитии, выработанный яфетидологическим новым  учением о языке, был применен самим Марром и к явлениям Ф., особенно к мифологии (исследование «Иштарь» и др.). Группа учеников Н. Я. Марра, образовавшая «сектор семантики мифа и фольклора» в Институте языка и мышления Академии наук, выпустила коллективную работу («Тристан и Исольда», Л., 1932) в духе марровского учения о языке. Работы академика Н. Я. Марра ставят в новом плане проблему совпадения сюжетов и образов в фольклоре  различных народов (например легенды  о Прометее с легендой об Амране у народов Северного Кавказа, легенды об основании Киева с  подобной же армянской легендой и  т. п.), объясняя это совпадение не наследием  от небывалого «пранарода» и не заимствованием, но единством переживаемого всеми  народами процесса развития языка и  мышления, тождеством переживаемой ими  стадии. Следует также отметить, что яфетидологическая школа  уделяет особое внимание Ф. народов  СССР.