Автор работы: Пользователь скрыл имя, 04 Октября 2013 в 03:25, биография
Основателем Аккадского царства стал Саргон (Шаррум-кен), имя которого переводится как «царь истинен». Предполагают, что он был человеком не царского и даже не аристократического происхождения. Он не называет имени своего отца, а легенды, окружавшие его имя, и более поздние документы называют Саргона то садовником, то приемным сыном водоноса, то слугой правителя Киша. Властью Саргон овладел, вероятно, в результате дворцового переворота, воспользовавшись разгромом кишско-го правителя в войне с Лугальзагеси.
Подчинив Киш, Упи-Акшак и другие северные города, новый царь принял все высшие титулы: «лугаль Киша», «лугаль Страны», а также «лугаль Аккада» — новой столицы, которую он построил между Тигром и Евфратом и которая дала имя всему государству. [5. c.170]
§ 11. Если человек возвел на жену другого человека обвинение в прелюбодеянии, но бог Реки очистил ее, обвинитель должен уплатить одну треть мины серебра.
§. 12. Если [будущий] зять вошел в дом своего [будущего] тестя [с подарками], а затем тесть отдал его невесту другому человеку, он [тесть] вернет ему принесенные им дары вдвойне.
§ 13. ... он уплатит ему два сикля серебра.
§ 14. Если раб или (?) рабыня сбежали (?) и пересекли пределы города, [а другой] человек вернул ее [их?], хозяин уплатит тому, кто вернул [их?] два (?) сикля серебра.
§ 15. Если человек другому человеку оружием (?) конечность повредил, он уплатит десять сиклей серебра.
§ 16. Если человек другому человеку сломал орудием кость, он уплатит одну мину серебра.
§ 17. Если человек другому человеку пожом (?)' отрезал нос, он уплатит две трети мины серебра.
§ 18. Если пальцы (?) ему он отрезал ... за каждый палец (?)' он уплатит ... сиклей серебра.
§ 19. Если зубы ему он выбил, он уплатит два сикля серебра [за каждый зуб?]...
§ 21. ... он принесет. Если рабыни у него нет, он может уплатить десять сиклей серебра. Если серебра у него нет, он может уплатить любым имуществом8.
§ 22. Если чья-либо рабыня сочла себя равной своей госпоже, бранила ее, она [госпожа] натрет ей рот I ка соли.
§ 23. Если чья-либо рабыня сочла себя равной своей госпоже, ударила
§ 25. Если человек выступил свидетелем [в суде] и уличен во лжи, он уплатит пятнадцать сиклей серебра.
§ 26. Если человек выступил свидетелем [в суде], но отказался принести клятву, он возместит спорную сумму.
§ 27. Если человек злонамеренно возделал поле, принадлежащее [другому] человеку, и он [собственник] возбудил против него судебное дело, но тот пренебрег, этот человек потеряет свои труды.
§ 28. Если человек поле другого человека воде дал затопить9, он отмерит [хозяину поля] три гура ячменя за каждый ику поля.
§ 29. Если человек другому человеку отдал пахотное поле для, возделывания 10, но тот поля не возделывал и превратил его в залежь, он отмерит [хозяину поля] три гура ячменя за каждый ику поля.
(Далее текст разбит
за исключением некоторых
1 Царственность (nam-lugal) — харизма власти,
особая, божественная суб
станция, сошедшая с небес «в начале времен».
2 Жрец-цравитель в ряде шумерских городов-государств.
3 То есть Ура.
4 Корабль (?).
5 О сущности этой подати сведений нет.
6 То есть бедняк не был отдаваем во власть богачу.
7 То есть обвиняемого подвергли водной ордалии по навету.
8 В тексте, очевидно, ошибка: «может не платить».
9 То есть допустил небрежность при орошении собственного поля.
10 То есть в аренду. [5. c.146-148]
Кризис экономической системы, опирающейся на крупные царские хозяйства, падение III династии Ура, разрушение многих шумеро-аккадских центров скотовода-ми-амореями и их распространение по территории Месопотамии привели к временному упадку централизованного государства и возрождению политической раздробленности страны.[1. c. 123]
Во время правления Эмби-Эру было построено огромное защитное сооружение на юге от кочевников. В то время, когда царь Ибн-Суэн пошёл на Элам кочевники обошли укрепления и напали на царство.
Когда царь вернулся, то он осел в Уре, и оттуда послил своего чиновника Ибби-Суэна за помощью и провизией в Иссину. Но Ибби-Суэн посмотрел на ту ситуацию в которой оказался и ему не захотелось ехать на помощь к царю и он в Иссине основал свою династию – первая династия Иссина. Сам город, в котором находился царь был взят только через три года. Кочевники Амореи захватили большую часть Месопотамии и стали ассимилироваться местным населением. [5. c.184]
В. К. Афанасьева Сказание о
Гильгамеше, Энкиду и подземном царстве
в свете космогонических
Считается, что шумерийцы не оставили нам произведений, специально посвященных идеям происхождения мира, законов мироустройства, таких, скажем, как вавилонская поэма «Энума элиш» («Когда вверху»). Шумерские космогонические представления, как правило, содержатся в прологах-запевках, предваряющих почти каждое крупное литературное произведение, а также во многих этиологических мифах или диалогах-спорах о преимуществах. Из этих источников извлекаются и сопоставляются эти представления, и таким образом реконструируется весьма фрагментарная картина шумерских представлений о мироздании.
Одним из источников, восполняющих наши пробелы в знании шумерской космогонии, является и большой пролог к сказанию о Гильгамеше, Энкиду и подземном мире. Но знакомство исследователей с этим произведением практически началось не с начальной, а с заключительной части поэмы, которая была присоединена к аккадскому эпосу о Гильгамеше в виде двенадцатой таблицы, скорее всего в I тыс. до н.э. Последнее обстоятельство вызывало всяческие недоумения, ибо текст, как будто бы, совсем не был связан с предыдущим содержанием: так, Энкиду, умерший, согласно седьмой таблице эпоса, вновь оказывается живым и умирает уже совсем другой смертью. Когда после полной публикации шумерской версии текста стало ясно, что двенадцатая таблица представляет собой просто перевод части шумерского сказания, на нее в контексте всего эпоса перестали обращать серьезное внимание и иногда даже вовсе игнорировали.[3. c.53]
Полное издание текста было осуществлено в 1963 г. израильским ученым Аароном Шэффером. Таким образом, подготовленный к публикации трудами многих исследователей памятник, что особенно характерно именно для шумерологии, дает возможность для новой интерпретации произведения.
Краткое содержание текста. Сказание, начинающееся в традиционной шумерской манере о создании всего сущего на земле, сразу же переходит к рассказу об истории некоего дерева хулуппу (наиболее частый перевод его - «ива» или «тополь»), чьи корни повреждаются водами Евфрата, на берегу которого оно растет. Евфрат же взволнован порывами Южного ветра и, возможно, бурным плаванием бога Энки, несущегося в ладье в подземный мир (или объезжающего подземный мир). Дерево спасает некая жена, идущая вдоль берега. Она вырывает дерево и пересаживает в «сад цветущий Инанны», который находится в Уруке. Из дальнейшего повествования выясняется, что жена эта и есть Инанна. Она заботливо ухаживает за деревом, намереваясь впоследствии сделать из него священный трон (престол) и священное ложе. Но в дереве заводятся некие существа, враждебные намерениям Инанны: в корнях -«змея, не знающая заклятья», в середине - дева Лилит, в ветвях, то есть на верхушке, орлоподобная птица Анзуд выводит птенца. Инанна рыдает и обращается к брату, богу солнца Уту, с просьбой помочь ей. Тот на ее мольбы не отзывается. Тогда она обращается к Гильгамешу, урукскому герою. Гильгамеш, облачившись в дорожное одеяние и вооружившись, убивает змею, а Лилит и Анзуд исчезают сами - Лилит бежит в пустыню, орел хватает своего птенца и улетает в горы. Гильгамеш с помощью своих сограждан срубает дерево, ствол отдает Инанне, а из корней делает пукку и микку. С пукку и микку связано много странных событий, и они по проклятью жительниц Урука падают в подземный мир. Все попытки Гильгамеша до них добраться тщетны, и тогда слуга его Энкиду, видя горе господина, вызывается их достать. Гильгамеш учит Энкиду, как он должен вести себя в подземном мире, чтобы суметь вернуться оттуда невредимым. Энкиду не выполняет наставления господина, поступая как раз наоборот, и остается в подземном мире. По мольбам и просьбам Гильгамеша Энлиль приказывает богу Уту открыть дыру в подземном мире, чтобы дух Энкиду мог свидеться с другом. Гильгамеш задает ему вопросы об участи умерших людей под землею. К сожалению, именно эта часть рассказа наиболее фрагментарна и почти не восстанавливается.
Обращает на себя внимание почти строго пропорциональное трехчастное деление поэмы, хотя оно не сразу бросается в глаза из-за буквальных повторов больших частей текста, изложенных на языке эме-саль (так называемом «женском» языке, на котором излагались речи богинь и существ женского пола, главным образом в литургических и отчасти в литературных текстах).
Примерное распределение частей рассказа объемом в 303 строки таково: первая часть - строки 1-90, вторая - строки 91-205, третья - строки 206-303, т.е. девяносто, сто одиннадцать и девяносто семь строк; это не совсем точно, потому что одна часть истории плавно переходит в другую. Тем не менее содержание рассказа соответствует его структуре, ибо первая часть посвящена делам небесным, вторая - земным и третья - жизни подземного мира. Рассмотрим каждую часть подробно.
ЧАСТЬ 1. ДЕЛА НЕБЕСНЫЕ
Строки 1-16. Сотворение и устроение мира. Это и есть тот знаменитый пролог-запевка, предваряющий все произведение. В нем говорится: а) о выявлении всего сущего через сияние (т.е. светом) и о назывании всего сущего по имени, причем не просто назывании, но «нежно, ласково» (так в нашем толковании, см. подробно «От начала начал», стк. 414, С. 1-5); б) о сотворении элементов цивилизации - начали печь хлеб и выплавлять металл, но пока еще не в реальном воплощении (сткк. 6-7); в) об отделении небес от земли (сткк. 8-9); г) о назывании имени человека, что должно восприниматься как акт, предшествующий его реальному физическому сотворению. О последнем в этом произведении не упоминается (сткк. 10); д) о разделе мира между высшими силами: ан забирает себе небо, Энлиль - землю, богиню Эрешкигаль «дарят» подземному миру, Куру (к сожалению, интерпретация этого абзаца до сих пор остается спорной), а Энки отправляется в плаванье, видимо, объезжая океан подземных пресных вод, чьим хозяином он выступает в большинстве шумеро-вавилонских сказаний (стрк. 11-16). [3. c.54]
Строки 17-26 - плавание Энки. Тут действие как будто отрывается от своей космической огромности и неожиданно переходит к подробному рассказу о том, как Энки плыл в своей ладье, отправляясь в подземный мир. Не совсем понятно, почему именно этому событию уделено так много внимания. Рассмотрению и толкованию этого загадочного отрывка посвящены две моих специальных статьи, к которым и отсылаю читателя, здесь же вкратце хочу отметить: прием, который очень удобно назвать кинематографическим термином «наплыв», характерен для шумерской литературы. Он состоит как раз в том, что после окончания глобальных событий автор неожиданно выделяет какую-то деталь, как бы укрупняя ее, подводя к нашим глазам и рассматривая во всей конкретности. Далее, именно рассказ о плавании Энки становится завязкой развития последующих событий, таким образом осуществляя переход к последующей части - судьбе дерева хулуппу.
Строки 27-31. Этот важный пассаж вводится формулой «тогда», «в те дни», т.е. так, как обычно начинается новый рассказ. Главный герой - дерево. Дерево было (так буквально), и оно было в своем роде единственным, т.е. неповторимым. Оно было кем-то посажено на берегу Евфрата, питалось его водами и вдруг подверглось неожиданной опасности.
Строки 32-39. Ввод еще одного персонажа и новая тема - жена, «покорная словам Ана и Энлиля». В чем покорная? Можно предположить, что все происходящее благословлено Аном и Энлилем и даже то, что Инанна выполняет приказ верховных богов. Инанна вносит дерево в свой «цветущий сад» и как-то особенно заботливо ухаживает за ним, сопровождая свой уход определенными действиями, возможно ритуальными (стрк. 36-37), и мечтая сделать из него священные предметы. Следовательно, в начале истории дерево представляло собою молодой побег, саженец.
Строки 40-46. Завязка нового действия - дерево выросло, но в нем завелись существа, чье появление препятствует возможности его срубить. Это вышеупомянутые змея, Лилит, Анзуд со своим птенцом. Строки 47-51. Обращение Инанны за помощью к своему брату, солнечному богу Уту. Строки 52-89 - повторение рассказа на «женском языке», причем интересно, что в строках 52-53 суммировано содержание первых семи строк пролога и оно, это содержание обобщено весьма выразительно: «...в те предвечные дни, когда присуждали Судьбы, когда изобилие излилось над Страною», т.е. Шумером. Следовательно, главное, что сообщил нам пролог, - это определение Судеб мира, благодаря чему Шумер наполнился изобилием. В последней строке этой первой части содержится очень важный момент - Уту не отвечает на просьбы Инанны, он молчит, но это обстоятельство никак не объясняется и почему-то не вызывает никаких гневных эмоций Инанны, что необычно для ее поведения, если судить по другим литературным текстам.
На этом, по нашему мнению, кончается история «дел небесных» и начинаются «дела земные». Но сразу же встает вопрос - на каком основании мы разделили текст именно таким образом, когда в первой части говорится и о плавании Энки по вполне конкретной реке Евфрату, и о реальном городе Уруке, где в саду богиня выращивает свое дерево. Где же происходит действие - на земле, в Шумере или еще где-то? Это действительно очень важно, и можно было бы оправдаться разъяснением, что в этой части сказания действуют боги, но ничего не говорится о людях. Но есть и другое, более существенное обстоятельство. Не только в этом сказании, но и в других шумерских литературных памятниках часто в первый момент непонятно, где происходят события. С одной стороны, как будто на земле: в Уруке, на Евфрате и т.д. Но вот в сказании об Энки и Сутях, увезенных Инанной, где также говорится об Уруке и об Евфрате, уже недвусмысленно сказано, что Инанна ведет «небесную ладью» или «ладью небес», из чего следует, что эта ладья и двигаться должна была бы по небу, но в тексте одновременно перечисляются реальные пристани на Евфрате. Создается впечатление, что Инанна движется сразу как бы в двух плоскостях - по небу и по земле, так же как в другом сказании она одновременно уходит из нескольких своих храмов. Поэтому действия, происходящие как бы в «небе-земле», в нашей истории следует, как мне думается, воспринимать как относящиеся в первую очередь к «делам небесным».