Нительно

Тем не менее, благодаря установлению схемы соответствий между соотносимыми элементами разных родственных языков ("сравнительное" тождество) и схемы преемственности во времени (т.е. a1 > a2 >... an), сравнительно-историческое языкознание приобрело совершенно самостоятельный статус. Языкознанию традиционного типа как описательной и/или предписывающей дисциплине оно противопоставлялось как дисциплина объясняющая. В этом отношении сравнительно-историческое языкознание напоминало естественные науки. В обоих случаях эмпирические данные, отраженные в соответствующих описаниях, нуждались в причинном объяснении; установление же причин и следствий в принципе объясняло историческое развитие объекта, изучаемого в этих науках. Высшим выражением принципа "исторической" причинности и одновременно методологической строгости (своего рода "математичности") сравнительно-исторического языкознания было открытие понятия фонетического закона. роль фонетики в сравнительно-историческом языкознании оказалась совершенно иной, чем в описательном языкознании; если в последнем фонетика оставалась вспомогательной дисциплиной, а звуки, как и буквы, трактовались только как средство выражения, то в сравнительно-историческом языкознании фонетика стала ведущей его частью, в частности потому, что в ней наиболее полно и объективно раскрывались исторические процессы, не нарушаемые, как на других уровнях, коррекцией со стороны осознаваемых говорящим элементов содержания. На первых порах в сравнительно-историческом языкознании довольствовались признанием соответствий и не настаивали на их закономерности и неукоснительности в той степени, в какой это принято в естественных науках. Во всяком случае, предполагалось, что на язык оказывает влияние нечто более сильное, нежели лингвистические законы (Бопп). Но уже А. Шлейхер, одержимый идеями естествознания и рассматривавший язык как естественный организм, пытался увидеть в языковых закономерностях реализацию законов природы. Шлейхер был, пожалуй, первым, кто пытался установить как частные фонетические законы, действующие в пределах данного языка, так и всеобщие (универсальные) законы языка. Шлейхеровская реконструкция индоевропейского праязыка, по сути дела, уже предполагает всевластие лингвистических законов. Но сама трактовка этих законов Шлейхером не могла быть принята следующим поколением компаративистов, хотя убеждение в исключительной важности фонетических законов стало в 70-80-х гг. 19 в. общим тезисом младограмматического направления в сравнительно-историческом языкознании. Соответственно росла непримиримость ко всем тем утверждениям в области сравнительно-исторической грамматики, которые основывались не на законе, а на исключении из него. В 1878 в своих "Морфологических исследованиях" Г. Остхоф и К. Бругман формулируют принцип постоянства фонетических законов, которому было суждено сыграть выдающуюся роль в сравнительно-историческом языкознании. Большую методологическую ценность имели законы-предсказания, подтверждавшиеся лишь впоследствии, ср. реконструированные Ф. де Соссюром "сонантические коэффициенты", отражением которых было хеттское h, как позже показал Е. Курилович; ср. также романские реконструкции Ф.К. Дица и их подтверждение фактами народной латыни. Известная категоричность и максимализм в формулировке положения о постоянстве фонетических законов вызвала позже дискуссию, внесшую много нового в понимание условий действия закона. Прежде всего, потребовались объяснения для тех языковых фактов, которые не могли быть выведены из данного фонетического закона и выглядели исключениями. Первой попыткой наиболее общего объяснения отклонений в действии лингвистических законов была ссылка нааналогию, психологическая теория которой была изложена уже Г. Паулем в "Принципах истории языка" (1880). Многие конкретные исключения в сравнительно-исторической грамматике индоевропейских языков (а отчасти и других языковых семей) были более или менее удачно объяснены. но опыт обращения к аналогии как важному фактору языкового развития привел к двум существенным выводам: во-первых, само действие аналогии есть результат взаимоотношения членов языковой системы со своей особой иерархией этих членов, которая и определяет направление аналогии (в этом случае более чем констатация аналогии оправдано обращение к исследованию самой системы и принципов ее функционирования); во-вторых, аналогия (даже при обращении к ее исходным механизмам, коренящимся в системе языка) все-таки оставляет многие языковые факты необъясненными вовсе или же объясненными недостаточно удовлетворительно. В этом случае наибольший прогресс и в сравнительно-историческом языкознании в целом, и в сравнительно-исторической грамматике конкретных языков или языковых групп, и в самом понимании пределов действия фонетических законов был достигнут в тех многочисленных и, по сути дела, разнородных, внутренне обычно не скоординированных исследованиях, где положения сравнительно-исторического языкознания проверялись анализом форм развития языка в пространстве. постулирование праязыка, как и гипотезы о промежуточных языках-основах, о членении праязыка и преимущественных связях между отдельными его ветвями, строго говоря, скрывали в себе неизбежный вопрос о пространственно-временной интерпретации этих чисто лингвистических конструкций. "Волновая" теория И. Шмидта (1871), полемически заостренная против теории "родословного древа" Шлейхера, фиксировавшей последовательность этапов распадения языка, но игнорировавшей как проблему локализации праязыка и его последующих продолжений, так и все сколько-нибудь сложные случаи многосторонних языковых связей, была, по сути дела, одним из первых вариантов определения пространственного соотношения родственных языков и, главное, объяснения пространственным фактором (т.е. способом существования языка в пространстве) языковых особенностей, в частности и тех, которые выглядели как исключение. Соотнесенность двух тем - фонетических законов и пространственного аспекта языка и языкового родства - рельефнее всего была обозначена в трудах Г. Шухардта, выступавшего против тезиса непреложности фонетических законов и как бы компенсировавшего их дискредитацию объяснениями, вытекающими из фактора пространства и происходящего на нем постоянного и постепенного взаимодействия (вплоть до смешения) языков (ср. его работы "О фонетических законах", 1885, "О классификации романских диалектов", 1900, "К вопросу о языковом смешении" и т.п.). Близкие идеи высказывались и И.П. Бодуэном де Куртенэ. В той или иной мере оппозиция тезису о непреложности фонетических законов и слишком упрощенным представлениям о схемах развития языка или родственных языков, о причинах и формах "переходных" явлений обнаружилась вскоре в наиболее развитых областях сравнительно-исторического языкознания, прежде всего в романистике, несколько позже в германистике. В частности, эта оппозиция была связана с опытом работы над диалектологическими атласами (специально - география слов) и в области лингвистической географии (Ж. Жильерон, позже Ф. Вреде, Г. Венкер, К. Яберг и др.), показавшей несравненно более сложную картину фонетических (и вообще языковых) изменений (в частности, было показано постепенное действие фонетических законов в отношении отдельных слов, дополнительно усложненное разным темпом распространения слов с фонетической инновацией в лингвистическом пространстве). Идеи пространственной детерминации (или, по крайней мере, важности этого аспекта) языковых изменений постепенно находили свое отражение в сравнительно-историческом языкознании: ср. исследования Мейе о диалектах индоевропейского языка, продолженные позже в работах о членении индоевропейских языков у В. Порцига, Х. Краэ, у представителей итальянской "пространственной" (ареальной) лингвистики - М. Дж. Бартоли, Дж. Бонфанте, В. Пизани, Дж. Девото и др. с их интересом к качественному различию ареалов (центральные, латеральные, маргинальные), к определению центров инноваций и путей их распространения, к анализу того слоя лексики, который ускользает из ведения сравнительно-исторической фонетики (ср. "культурные", иначе "странствующие" слова), к языковым связям внутри родственных и неродственных языков и т.п. Наконец, в 20-30-х гг. 20 в. выдвигается теория языковых союзов (ср. работы Н.С. Трубецкого, Р.О. Якобсона, К. Сандфельдта и др.), определяющая такой тип взаимоотношения, при котором пространственная смежность способствует формированию "вторичного" родства, проявляющегося прежде всего в выработке сходных лингвистических типов, во-первых, и создании своего рода системы пересчета для перехода от одного языка к другим (в пределах языкового союза), во-вторых. Внимание к пространственному аспекту языка привели к существенному углублению проблематики сравнительно-исторического языкознания; в частности, заставило исследователей во многом по-новому взглянуть на проблему праязыка, его дилектного членения (ср. понятие диалектного континуума), выделения устойчивых ("консервативных") зон и зон, в которых появляются инновации, на метод изоглосс, на роль конвергентных процессов (в сравнительно-историческом языкознании до сих пор господствует установка на преимущественное или даже исключительное значение дивергенции) и т.п.

Быстрое развитие сравнительно-исторического  языкознания, и прежде всего теории и практики сравнительно-исторических грамматик, привело к тому, что уже к сер. 19 в. оно стало рассматриваться не только как самая развитая и точная (благодаря высокому уровню формализации) гуманитарная дисциплина исторического (и сравнительного) цикла, но и как образец для ряда других наук, основанных на принципе историзма и компаративизма. Под влиянием успехов сравнительно-исторического языкознания и сравнительно-исторического метода в языкознании оформляются такие направления в европейской науке 2 пол. 19 в., как сравнительная мифология, сравнительное право, сравнительное литературоведение. Несмотря на быстрые успехи этих дисциплин, они не смогли достичь статуса, сопоставимого со статусом сравнительно-исторического языкознания: одни из них оказались надежными лишь в той степени, в какой они опирались на данные языка (ср. сравнительную мифологию, исходившую прежде всего из имен богов на родственных языках), другие подменяли сравнительно-исторический метод типологией форм в их историческом развитии (сравнительное литературоведение). Тем не менее сравнительно-историческое языкознание продолжает оказывать влияние на эти отрасли как в области общих идей, так и в области приемов и методов исследования, в структуре понятийного аппарата, в формах представления своих результатов и т.п. Более плодотворное и глубокое влияние сравнительно-историческое языкознание оказывает на другие лингвистические дисциплины, в частности на описательную (синхронную) грамматику, типологию и теоретическое языкознание. Наиболее значительные примеры этого влияния: 1) быстрое конструирование методов сравнительно-исторического языкознания и его практические успехи создали положение, при котором дальнейшее развитие сравнительно-исторического языкознания требовало выработки новых методов и аспектов исследования; понятие системы, различение синхронии и диахронии и т.п., объясняемые из внутренней ситуации, стали объектом описательного или теоретического языкознания; 2) разработка причинных исторических связей в сравнительно-историческом языкознании повлияла на тот интерес к исследованию зависимостей языковых элементов в синхронном состоянии, который в конечном счете привел к понятию языковой системы; 3) исследование универсалий и "фреквенталий" в историческом развитии языка явилось одним из важных стимулов для создания принципов лингвистической типологии; 4) идеи "историзма" и "сравнения" аналогичных или гомологичных языковых элементов повлияли на синхронное исследование языка и типологию. Хотя эти идеи присутствовали обычно в скрытом виде, их роль в конструировании нового ("неисторического") аспекта языкового исследования несомненна. Со своей стороны сравнительно-историческое языкознание оказалось восприимчивым к тем импульсам, которые исходили от смежных лингвистических дисциплин. Примеры этого обратного влияния на сравнительно-историческое языкознание: различение синхронического и диахронического аспектов языка (отсюда попытки строить историю языка как совокупность связанных друг с другом синхронных срезов); введение понятия системы (отсюда установка на преодоление атомизирующей эмпирии в сравнительно-историческом языкознании за счет конструирования и анализа системы элементов или хотя бы подсистемы). Используемый в сравнительно-историческом языкознании метод внутренней реконструкции также предполагает системный подход к языку и взаимозависимость элементов системы: по известным остаткам системы восстанавливаются другие элементы или даже достраивается вся система; вводятся и другие понятия, связанные с системой: давление системы, "пустые клетки" (caves vides), цепная реакция, оппозиции, маркированный / немаркированный члены и т.п. (ср. усиленное использование этих понятий в "причинно-телеологических" исследованиях Трубецкого, Якобсона, Н. ван Вайка, А. Мартине и др. в 20-30-х гг. 20 в. и позже); усвоение идей фонологии (различение фонемы и звука, дифференциальные признаки, сильная и слабая позиция, нейтрализация, дистрибуция фонологических изменений и т.д.); учет результатов развитии типологии языков (типологические схемы, особенно универсалии, как критерии допустимости, надежности, доказательности реконструкции); использование трансформационного метода и идей порождающей грамматики (ср. модели порождения в сравнительно-историческом языкознании и - шире - опыт метода моделей); внимание к статистическим (количественным) методам (количественные способы оценки родства, лексикостатистика, претендующая на объяснение не только абсолютной хронлогиии распада языка-основы и выделения отдельных языков, но и определяющая хронологические пределы, в которых может вестись сравнительно-историческое исследование данного языка и т.п.). Внедрение методов структурной лингвистики и математики определяет важную особенность сравнительно-исторического языкознанияв последующие десятилетия и объясняет ряд конкретных достижений.

Несмотря на то, что следствием строго проводимого различения синхронии  и диахронии было изъятие ряда областей из сферы исключительной компетенции  сравнительно-исторического языкознания, оно продолжает оставаться одной  из наиболее представительных отраслей современного языкознания, в ряде случаев захватывающей в свое ведение новые области исследования; оно включает в себя такие дисциплины, как сравнительно-историческая грамматика (и фонетика), этимология, историческая грамматика, сравнительная и историческая лексикология, теория реконструкции и история развития языков, дешифровка неизвестных письменностей, наука о древностях - т.н. лингвистическая палеонтология, история литературных языков; диалектология, топонимика и ономастика и т.п. Некоторые из этих дисциплин (лингвистическая палеонтология, учение о праязыке, диалектология, этимология, топонимика и ономастика) оказывают значительное влияние на выводы, формулируемые в науках исторического цикла (археология, протоистория, историческая этнология, мифология и религиеведение, история культуры, предыстория науки, исследования дренейших форм словесного творчества, сравнительная и историческая поэтика, исследования структуры текстов и т.д.), а также в ряде естественных наук, особенно когда речь идет о древних фактах (ботаника, зоология, геология, география и т.п.), ср. такие пока еще эвентуально применяющиеся понятия, как "лингвистическая ботаника" и т.п.

Наиболее надежная основа сравнительно-исторического языкознания - исторические грамматики отдельных  языков и целых их групп, сравнительно-исторические грамматики семей и групп языков, этимологические и исторические словари. Все эти области принадлежат к числу быстро развивающихся. К числу наиболее разработанных областей следует отнести сравнительно-историческую грамматику индоевропейских, финно-угорских, алтайских, семитских, дравидийских, банту, индейских языков. Серьезные исследования сравнительно-исторического характера ведутся на материале хамитских, картвельских, нахско-дагестанских, абхазско-адыгских, енисейских, самодийских, китайско-тибетских и др. языков.

Все большее внимание в  сравнительно-историческом языкознании  привлекают к себе языки, считающиеся  изолированными в отношении их родства, и успехи в их изучении значительны. Как особую перспективную область сравнительно-исторического языкознания следует выделить исследование соответствий между большими языковыми семьями и установление родственных макросемей. Хотя недостатка в попытках сравнения больших языковых семей не было и раньше (особенно урало-алтайской, индоевропейско-семитской и др.), новый этап в этой области начинается, несомненно, с фундаментальной работы В.М. Иллича-Свитыча (из-за смерти автора не законченной) и его продолжателей в сравнительно-исторической грамматике т.н. ностратических языков. Другим достижением сравнительно-исторического языкознания является теория и практика реконструкции текстов. Эта новая область исследования возвращает - но с углублением и расширением материалов и результатов - к исходной основе сравнительно-исторического языкознания, к принципу "историзма" и принципа связи языка с культурой.