Личности. Царевна Софья

В итоге стрелецкое войско осталось без предводителя, Софья  же бросила, кличь о мобилизации дворянского ополчения для охраны царской власти и трона убедившись что у стрельцов нет сил на новое выступление она дола знать из лавры в Москву о подготовке её торжественного въезда. Так началось семилетнее правление Софьи Алексеевны государством Российским.

     Каким же  оно было, это правление, и что  чувствовала, сидя на троне,  женщина, добравшаяся до него  через кровь, казни, измены, клевету?  При ведем мнение сторонника  Петра,  князя Б.И. Куракина, человека, которого трудно заподозрить в симпатиях к ней: «Правление царевны Софьи Алексеевны началось со всякою прилежностью и правосудием всем и ко удовольствию народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было».

      Главой  правительства Софья назначила  Голицына, и многие достигнутые в годы ее правления успехи явились итогом их политического и человеческого альянса.

      Всегда  настороже, всегда лавируя между  то и дело возникающими группировками,  они тем не менее делали  свое государственное дело.

      Софья отменила смертную казнь за непристойные слова, заменив сие прегрешение ссылкой, теперь женщины, убившие своих мужей, уже не карались страшной смертью – «окапыванием», что означало зарывание виноватой живьем в могилу. Ужесточилась борьба с произволом местных властей, взятками, поборами.

 

Софья проявила ряд инициатив по оживлению торговли с Западом, развитию промышленности. Особенно это коснулось ткацкого производства. В России стали изготавливать дорогие ткани: бархат, атлас и парчу, которые ранее привозили из-за моря. Для обучения русских мастеров выписывались специалисты-иностранцы.

      В 1687 году Софья закончила начатое  еще при Федоре по инициативе Симеона Полоцкого дело создания Славяно-греко-латинской академии.  Ею поощрялись строительство каменных хором в Москве, западные заимствования более удобных бытовых условий жизни, введение «политеса», изучение языков, разного вида искусств. Удовлетворялась также потребность в широко, по-европейски образованных людях – отпрыски благородных фамилий посылались для обучения за границей. Пошла Софья навстречу своему фавориту и в деле развития школьного образования.

      Нельзя было отказать ей и  в политическом такте. Так, например, Софья сочла нужным поддержать своего явного недоброжелателя, патриарха Иоакима.

В его борьбе с расколом. Используя свое влияние  и умение как обольщать, так и  устрашать противника, она весьма чутко держала руку на пульсе государства, по возможности гася искры недовольства, распрей, интриганства.

 

      Заметны были успехи и во  внешнеполитической сфере. 21 апреля 1686 года был заключен Вечный  мир с Польшей. Согласно выговоренным  Голицыным условием Речь Посполитая  юридически признала переход Киева к Русскому государству и подтверждала принадлежность ему  Левобережной Украины, Смоленских и Северских земель.

 

Еще одним, крайне важным для России политическим событием стал так называемый Нерченский договор  с Китаем (1689 год), с которым соприкасались границы русских владений в Сибири. Но были и явные провалы, в конце концов, внесшие свою лепту в крушение Софьи и ее фаворита.  Голицын, без сомнения, был на редкость умен и опытен, но, зная свою силу дипломата, совершенно не метил в полководцы. Софья же, ослепленная любовью и желающая видеть на его седеющей голове лавры императора, тем не менее настояла на том, чтобы именно он возглавил злосчастный Крымский поход.  К тому же ей со всех сторон твердили,

что именно этот человек  способен стать гарантом победы. Для Голицына эта задача была явно не по зубам. Лесть же застлала Софьино сознание, и она не сумела почувствовать, что как раз таким образом недруги Голицына хотели избавиться от слишком авторитетного и влиятельного лица. И  владычица клюнула на эту наживку.

 

      В результате из похода 1687 года  войско вернулось с полпути:  татары подожгли степь. Протии  в огня и безводицы было бесполезно новейшее по тем временам вооружение армии: ружья с кремниевыми замками и «винтовые пищали», разработка которых началась еще при царе Алексее Михайловиче. Однако даже бесславное возвращение армии Софья обставила с торжественностью и помпой – ей хотелось поддержать реноме фаворита, о котором в открытую говорили, что он зря погубил людей.

 

      Не менее неудачным оказался и второй Крымский поход, предпринятый два года спустя. Опасаясь попасть в огненную ловушку, ранней весной русская армия в колоннах прошла через непреодолимое, по мнению западных стратегов Дикое поле и в полном порядке добралась до Перекопа. Европа была удивлена, а Софьино окружение снова разочаровано: ощутимых итогов от того, что стотысячное войско грелось под южным солнцем, никто не видел. По Москве же носились слухи, что крымский хан откупился от Голицына двумя бочками золотых монет, на поверку оказавшихся фальшивыми.

 

      Так или иначе, но все эти  неудачи и осуждение бессмысленных  потерь и урона казне били  по престижу Софьи как государыни. Вероятно, для нее было бы гораздо  лучше продемонстрировать свое  недовольство Голицыным, хотя  бы на время отстранив его от дел или даже услав в наказание из столицы. Но именно в это момент влюбленная женщина говорила в Софье куда явственнее, нежели государыня.

 

Она совершенно извелась от долгой разлуки со своим  галантом, и то, что он вернулся живым  и невредимым, было для нее главным и самым приятным итогом обеих крымских кампаний.

     

 

Какое удивительное по пронзительной нежности нескрываемому  любовному восторгу письма писала Софья  Голицыну. Будь Василий Васильевич менее умен, мог бы под потоком ее славословий вообразить себя единственной «надежей» государства, без которого все рухнет и превратится в пыль. Исследователи утверждают, что осталось лишь два письма государыни Голицыну, настоящие гимны во славу обожаемого человека: «… А мне, свет мой, веры не имеется, что ты к нам возвратишься; тогда веры пойму, когда увижу в объятиях своих тебя … Свет мой, батюшка, надежда моя, здравствуй на многие лета! …Велик бы мне день тот был, когда ты, душа моя, ко мне будешь. Если бы мне возможно было, я бы единственным днем поставила тебя перед собою».

 

      Весточки от него во время  долгого отсутствия были для  нее воздухом, необходимым для  тог, что бы жить. Однажды Софья  пешком шла на поклонение от  села Воздвиженского в Троице-Сергиеву  лавру, а это более десяти  километров. И совсем на подходе к монастырю ей, уже немало уставшей в то время, передали письмо Голицына. Земля словно качнулась под ней. В ответ Софья отписала своему любезному, что не чувствуя земли под ногами, не помнила, как вошла во двор монастыря и, сгорая от нетерпения, читала на ходу строки, написанные любимой рукой.

 

      Хотелось ли Софье выйти за  него замуж? При всей осторожности  мнений на этот счет, многие  высказывались за то, что это  было ее горячим желанием. А  ведь и здесь ситуация для  нее складывалась драматично: как быть с Голицынской женой Евдокией Ивановной? Вероятно, и сам Василий Васильевич оказался во власти противоречивых чувств. С одной стороны, ни в чем неповинная примерная жена, с которой счастливо прожита жизнь, с другой – «как честный человек» он имел моральные обязательства перед доверившейся ему «девицей Софьей». Тогда многих из их окружения интересовало, как же разрубит Голицын этот  узел? Иностранный дипломат Невель уловил сомнения фаворита. «На удаление жены он не мог решиться, во-первых, как человек благородный, во-вторых, как муж, имеющий за нею большие имения». Совершенно очевидно, что развод уронил бы Голицына в глазах соотечественников, да и материальную сторону он не мог не учитывать.  Был ли готов к таким жертвам царский фаворит?

 

      Не стоит обращать внимания  на хвалебные отзывы иностранцев  относительно ее наружности никогда  не видевших Софью, равно как  и мнение того же Вольтера, упоминавшего о ее «прекрасной  наружности»по прошествии ста  лет.

 

      Софья, с далеко не женственными, оплывшими чертами лица, со следами золотухи на неровной коже, с широкой и короткой талией, не по возрасту тучная, в 25 лет казалась 40-летней. Так свидетельствовали очевидцы, не находившие ни одной «прельстительной» черты. Да и дошедшие до нас изображения лишь подтверждают это. Но как же значительны и ярки должны были быть ее внутренние дарования, чтобы, бросая свой отсвет на это непривлекательное лицо,   совершенно преображать его. А ведь наверное, так и было! К некрасивости так же можно приглядеться, как и не замечать прекрасных черт, коли они перед тобой днем и ночью. Нечто подобное случилось и с Голицыным. И мало-помалу обожающая его молодая государыня – у них с Софьей была значительная разница в возрасте – стала видеться ему в роли новой супруги. Самой Софье инициативы было, как всегда не занимать.

 

      Во всяком случае, Семевский так  описывает развитие их связи:  «…пылкая, любящая Софья уговорила  своего министра убедить жену  постричься в монахини, затем  испросить дозволения у патриарха  и жениться на ней. Добрая жена Голицына не прекословила, не противилась»…

Но увы! «Царское время» Софьи истекало.

 

 Ее постоянные  стычки с взрослеющим сводным  братом Петром давали обоим понять, что скорее всего дело добром не кончится. Взаимные обиды нанизывались одна на другую. Софья была оскорблена тем, что Петр отказался «по-царски» принять возвратившегося из Крыма Голицына. Петра возмутило, что она посмела участвовать в соборном Крестном ходе, что для женщины было недопустимо. Когда же он остывал, мать Наталья Кирилловна показывала ему различные официальные бумаги, подписанные Софьей, на что она фактического права не имела. И досада Петра неуклонно крепчала.  Софья вместе со своим окружением с подозрительностью поглядывала в сторону села Преображенское, где уже женатый государь упражнялся со своим «потешным» войском, которое на самом деле могло оказаться прекрасным оружием для смещения ее с трона.

 

      И Софья решила упредить удар. Для этого надо было убрать  с дороги Петра. Как и в  первый удачный для себя раз, она сделала ставку на стрельцов. Казалось, осечки не будет – теперь во главе их сто ял ее верный слуга Федор Шакловитый. Из покоев Софьи в стрелецкие полки поползли слухи, что Нарышкины опять обижают Милославских: обещают-де не только «извести» царевича Ивана, но называют «великую государыню царевну «девкою», не ставят ее ни во что. Но желаемого озлобления против ненавистных ей Нарышкиных вызвать не удалось: стрельцы всегда имели претензии к обоим противоборствующим семействам. И  как не старался Шакловитый, ему не удалось добиться от стрелецких начальников подписей на челобитной с просьбой, чтобы Софья венчалась на царство.

      Между тем как Кремль, так и  Преображенское жили в напряженном  ожидании близкой развязки. В  такой ситуации любая ложна  тревога, чей-то пьяный клич могли сыграть роль горящей тряпки, брошенной в пороховой погреб. Так и случилось. В ночь с 7 на 8 августа 1689 года кто-то пустил слух, что «потешные» из Преображенского идут в Кремль извести «государыню-царевну». Суета и бряцание оружием среди стрельцов, которые готовились к отражению атаки, ввели в заблуждение сторонников Петра. Те помчались в Преображенское с вестью, что стрельцы идут на него.

 

      Страх, испытанный Пет ром во  время первого стрелецкого мятежа  и учиненной в его ходе резни Нарышкиных, овладел им с новой силой. И вот 17-летний Петр, бросив мать, беременную жену Евдокию и своих «потешных», вскочил на лошадь и в одной рубашке умчался в Троице-Сергееву лавру. Лишь на следующий день к нему, нашедшему защиту у архимандрита, подтянулось «потешное войско», оставшиеся ему верными стрельцы и мать Наталья Кирилловна. Так образовалось два непримиримых лагеря: Софьин – в Кремле и Петров – в Лавре.

 

Софья обратилась к патриарху с просьбой посодействовать  смягчению ситуации. Но тот напомнил ей, что она всего лишь правительница  при государях, подтвердив тем самым  свою верность законным государям: Петру  и Ивану. Несколько ободренный Петр написал брату: «Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте, тому зазорному лицу государством владеть мимо нас». Он призывал брата «государство наше успокоить и обрадовать вскоре» жестко и окончательно, показав кто есть кто.

      Василий Васильевич Голицын, большой дока в государственных вопросах, не мог не понимать, что «сидение на троне» дамы его сердца – нелегитимно. Но в создавшейся ситуации ничем помочь ей не мог. Более того, ему было совершенно ясно, что предстоящее падение Софьи увлечет в бездну и его, что приведет не просто к окончанию блестящей карьеры, но и, возможно, к плахе. К чести его, надо сказать, что он не сделал ни малейшей попытки уйти от печальной участи.

 

      Между тем, пристыженные голосом  патриарха стрельцы пришли к  «зазорному лицу», Софье, с требованием выдать им их начальника, склонявшего их к государственной измене и даже убийству «государя Петра». Ей ничего не оставалось, как выдать Шакловитого, который был отправлен в Лавру, а затем казнен.

 

      Дальше Софья начала стремительно  терять сторонников. Как- то незаметно ее покидали недавно клявшиеся в верности бояре, крупное и мелкое начальство, как обычно облеплявшее ступеньки трона. Стрельцы устроили ехавшему в Москву Петру покаянную встречу, положив в знак покорности свои головы на плахи, выставленные вдоль дороги.