Портреты и живопись Лу́каса Кра́наха Ста́ршего

Дружба Лукаса Кранаха с Мартином Лютером способствовала появлению в его творчестве произведений, выражавших идеи Реформации и протестантизма: иллюстраций к теологическим сочинениям, портретов Лютера, многочисленных гравюр (“Проповедь Иоанна Крестителя”, ксилография , 1516).

Оставим сейчас в стороне политическую суть движения Реформации и остановимся на портретах кисти Кранаха, которые считаются одной из самых приятных сторон творчества художника.

 Хотя немецкий драматург, теоретик  искусства и литературный критик  Лессинг писал, что Кранах «не  может вложить в голову портрета  больше, чем сколько имеется в  его собственной

голове. А способностью читать в душах великих людей почтенных Кранах, по-видимому, не отличался» Немецкий профессор Рихард Мутер тоже считал, что портреты Кранаха вызывают сожаление, что рядом с великими людьми не оказались Дюрер или Гольбейн. Когда художник имеет дело с простыми бюргерами или крепкими мужицкими фигурами, у него бывают удачньк

приемы. Но его Лютер и Меланхтон?! Разве его лютеровские портреты не возбуждают только мысль о том докторе Лютере, о котором поют студенты в погребках? Кранах не является истолкователем духовного величия, он рисует великих людей в местном колорите Виттенберга, а не в их вечном значении. Он рисует Лютера, заведовавшего в Виттенберге церковным приходом, а непылкого Лютера, удары которого расшатали всю Европу»

 

Так вот случается с великими произведениями. Прошло несколько веков, и теперь портреты Мартина Лютера и его сподвижника Меланхтона, написанные Лукасом Кранахом, считаются единственными и лучшими портретами этих людей. Художник не гонится за чуждым ему художественным претворением действительности, не тянется за итальянским искусством, а просто и искренне воспроизводит то, что видит.

 

 

По сравнению с мужскими портретами Кранаха, женские слабее и однообразней. Преобладает некий общий тип: миловидное лицо с заостренным подбородком и несколько раскосыми глазами (Женский портрет, 1526, Санкт-Петербург, Государственный Эрмитаж).

В изображенном на эрмитажном портрете женском лице соединились черты двух современниц Кранаха – принцессы Сибиллы Клевской и беглой монахини Катарины из Боры, ставшей женой Мартина Лютера. Но, имея некоторое сходство и с тем и с другим прототипом, образ, созданный Кранахом, не является собственно портретом. Это, скорее, воплощение идеальной мечты.  
 
Картина производит загадочное впечатление: на темном фоне пронзительно звучат яркие краски одежд изображенной, жесткий линейный рисунок своей экспрессией вступает в диссонанс с задумчивым состоянием женщины, словно зачарованной собственными грезами.

Женский портрет. 1526

Весьма показательно, что этот тип почти полностью повторен в картине «Юдифь с головой Олоферна»  (ок. 1530, Вена, Музей истории искусства). Сходство не только в характере лица, но и в костюме изображенных: обе — в платье с открытой грудью и узко зашнурованной талией, на шее ожерелье из золотых колец, на голове — громадный нимбообразный берет. Лишь страшная отрубленная голова в руках Юдифи указывает на то, что перед зрителем — образ библейской героини. 

«Юдифь с головой Олоферна» 

 

Вероятно, вооруженная женщина изрядно смущала воображение современников Кранаха, если учесть количество воспроизведений трагических библейских героинь - таких, как Юдифь или Саломея, вышедшие из Виттенбергской мастерской.

Этих женщин Кранах изображает не просто с оружием в руках, а с отрезанными мужскими головами, которые они держат на посеребренных подносах, ни на миг не скрывая лукавой улыбки победительниц.

Однако между идеей жестокости и тем, как художник изображает женщину, нет никакого соответствия - композиции портретов всегда строятся по принципу оксиморона.

 Посмотрите на картину «Саломея, что держит голову Иоанна Крестителя». Как можно совместить трогательный  веночек из полевой травы, удерживающий  золотистые кудри даже не женщины, а совсем юной девушки, с окровавленной  ношей, которую героиня держит в вытянутых руках, словно корзину цветов?

 
 
Лукас Кранах Старший. "Саломея, держащая голову Иоанна Крестителя".

 

 

 

 

Положение придворного художника способствовало развитию в творчестве Кранаха черт жеманства и условности, пристрастия к сложным аллегорическим и мифологическим сюжетам, оживлению некоторых традиций готики (застылость композиции, мелочная отделка деталей, архаические каноны красоты). Нарастающая стандартность произведений Кранаха усугублялась тем, что его мастерская выпускала с его знаком-подписью множество однообразных посредственных картин.

Лукас Кранах Старший - Портрет молодой дамы.

Нередко произведения Луки Кранаха, сделанные в последние десятилетия его жизни, связывают с маньеризмом. Другие пытаются оспаривать это. Но как бы то ни было, его любимой моделью становится изысканная — почти до жеманства — женщина, с косо поставленными глазами и манерно изгибающимися линиями силуэта.

Не отказываясь вовсе от достижений предшествующих лет, художник вновь усиливает декоративное начало в своей живописи. Он создает мир, в котором действие развивается по особым законам, где все рафинированно, утонченно. Изыскан цветовой и линейный строй, картина напоминает собой драгоценную, почти ювелирно сработанную вещь. Тем не менее, в ней достаточно сильно эмоциональное начало, хотя и скрытое за кажущейся порой рациональной системой приемов, которые варьируются из полотна в полотно. Образцы маньеристического творчества Луки Кранаха Старшего есть и в наших музеях — ив Москве, и в Ленинграде. 
В числе наиболее известных работ этого же плана — многочисленные «Венеры»", «Аполлон и Диана» (1530) в Берлине, «Суд Париса» (1529) в нью-йоркском музее Метрополитен.

Среди многочисленных и довольно однообразных поздних работ художника следует остановиться на полотнах "Рай" (1530) и "Источник юности" (1546). Они напоминают детский рисунок, лубок, нечто нереальное, но подкупающее своей наивностью и своеобразной, сказочной поэтичностью. Построение пространства в этих картинах нарочито упрощенное: на фоне цветущего пейзажа с игрушечными горами, домиками, деревьями резвятся крохотные, смешные, хрупкие фигурки людей и животных, изображенные художником совсем в иной плоскости» (Н.Н. Никулин).

 

 

 

 

Новации Лукаса Каранаха в искусстве Северного Возрождения

 

 

 

Говоря о творчестве Лукаса Кранаха нельзя не остановиться на том, какой неоценимо огромный вклад он внёс в живопись. 

Лукас Кранах создал систему вкусов, собственный канон, которому следовала вся Саксония. А на своих картинах художник превратил немецкое княжество в волшебную страну, где среди причудливых замков и скал герои мифов и легенд, а также друзья и знакомые Кранаха вели беспечальную жизнь бессмертных существ

Этапом в развитии искусства Северного Возрождения стало обращение немецкого художника Лукаса Кранаха к написанию обнаженной натуры.

1 января 1508 года курфюрст дарует  художнику гербовую грамоту. Ядром  герба становится впоследствии  знаменитая змейка с перепончатыми  крыльями, перьями на голове и  колечком в пасти. В том же  году Кранах отправился в Мехелен, чтобы написать портрет молодого Карла V. Эта поездка дала ему возможность познакомиться с фламандской живописью. Наибольшее впечатление произвел на него Квентин Массейс. Он открывает для себя итальянские картины, в первую очередь Леонардо да Винчи.

Очевидно, эта поездка стала причиной появления картины «Венера и Амур», где он сделал первую попытку в живописи Северной Европы изобразить античную богиню обнаженной.

Он первым написал обнаженную богиню любви Венеру. Это был смелый шаг. До этого времени мастера живописи, как впрочем, и сам Кранах, в картинах использовали библейские сюжеты. Они писали для церкви и портреты знатных людей по их заказу. И вот Лукас Кранах проявил смелость и новаторство и создал эротический портрет “Любезной Анны”. Образованные, с высоким уровнем развития и культуры друзья художника откликнулись критическими замечаниями и рассуждениями по поводу картины, которые были легкомысленно-весёлыми и даже шаловливыми. Это происшествие нарушало заведенный в обществе порядок.

 

Если в библейском сюжете Кранах хотя бы делает вид сокрытия обнаженного женского тела, ориентируясь на законы церкви, - то в изображениях языческих богинь, особенно Венеры и лесных нимф, позволяет себе значительно большую свободу. Свою первую Венеру в сопровождении маленького Амура Кранах написал в 1509 году (теперь эта картина находится в коллекции петербургского Эрмитажа). Хрупкая осанка, длинные вьющиеся волосы, расчесанные на две стороны, темный фон и почти прозрачная кожа напоминают Венеру Сандро Ботичелли, которую, кстати, сам Лукас вряд ли когда-то видел. Он скорее вдохновлялся перепевами, выполненными Альбрехтом Дюрером, первым среди которых была близкая к классическому канону all'antica Ева, о которой говорилось выше. 
 
Однако эта первая Венера еще достаточно далека от нового канона женской красоты, разработанного мастерской Кранаха, благодаря которому женские портреты в исполнении художника можно безошибочно узнать среди портретов работы его современников. Хрупкие тела, своим своеобразием обязанные сочетанию готической эстетики Средневековья с гедонизмом Возрождения, появляются на полотнах Кранаха лишь в 20-х годах XVI в.  
 

Маленькие округлые груди, высокая талия, улиткоподобный пуп, находящийся прямо посередине немного выпяченного живота, который обычно является логическим центром композиции, длинные худые ноги с острыми коленками и подчеркнуто удлиненными, часто растопыренными пальцами ... Такая ювенальная женственность и сегодня кажется трогательной.  
 
Фигуры почти всегда предстают полностью обнаженными, если не считать дымка, окутывающая их тела. Этот прозрачный муслин, что, словно вода, обтекает изгибы женских тел, является одним из самых любимых инструментов Кранаха, который позволяет достичь невозможного: изобразить тело, являющееся одновременно одетым и обнаженным. 
 
Впрочем, если женские фигуры обычно лишены одежды, то их тела украшены пышными аксессуарами. На головах они несут громоздкие, скошенные набок шляпы, которые подчеркивают особый разрез их миндалевидный глаз, в тщательно убранные волосы вплетены жемчужины. На тонких шейках - тяжелые драгоценные украшения, которые в те времена носили куртизанки, на пальцах рук - массивные перстни. Все это мешает воспринимать их, как существа вне времени, воплощение природы, и наоборот, вписывает эти фигуры в достаточно определенный культурный и исторический контекст.  
 
Эти молодые женщины, которые являются свидетелями Реформации и живут в суровые и набожные времена, действительно, кажется, получают огромное удовольствие от собственной эротичности. Сквозь кисейную ткань они бросают на зрителя откровенный, немного высокомерный и чрезвычайно соблазнительный взгляд, магия которого будто заставляет время двигаться назад.

Одновременно, и довольно парадоксальным образом, эротизированные тела на картинах Кранаха часто находятся рядом с полными богобоязненного морализма предосторожностями. Как девиз на латыни, отчеканен на скале, возвышающейся над томной красавицей из картины «Нимфа у источника»: «Нимфа у источника заснула, не нарушь ее сна, ибо она отдыхает».

 

 

Картина датируется 1537 годом и представляет первое в истории Северной Европы изображение лежащей обнаженной женщины.  
 
Основательница традиции, эта сонная нимфа является отдаленной родственницей «Спящей Венеры» Джорджоне и «Олимпии» Мане. Ее образ, несомненно, навеян традиционным для Ренессанса сюжетом: фавн или сатир подсматривают за наядами, купающиеся в ручье. Однако на картине Кранаха фигура сатира-подсматривальщика вытеснена из композиции как ненужная, место вуайериста, для которого разыгрывается вся сцена, занимает сам зритель. «Не нарушь ее сна!» - Предостережение запрещает прикасаться к соблазнительной красавице, но действительно ли она тихо-мирно спит?

 

 
 
Лукас Кранах Старший. "Нимфа, отдыхающая возле источника".

 
А может, она лишь притворяется спящей и с улыбкой следит за тем, кому адресован этот символическая запрет? Взгляд ее прищуренных глаз вкупе с откровенной позой не только не запрещают, а наоборот, скорее призывают зрителя разделить этот послеобеденный отдых. Идею запрета усиливает присутствие оружия - колчан со стрелами, висящий на дереве, отсылая к традиционной символике девы-охотницы Дианы. Одновременно на амбивалентность приглашение-запрета намекает непринужденная деталь в углу картины - две куропатки, символизирующие плодородие и пылкую плотскую страсть.

Перед тем как навсегда покинуть давший ему столько счастья и творческой силы Виттенберг, мастер создает своего рода поэму любимому городу. Глубокий старик пишет картину "Источник юности", излучающую светлую и звонкую радость. Вопреки всякой жизненной логике, но в полном согласии с мудростью сказок, композиция этой картины развивается от конца к началу - от старости к молодости. Издалека видны бесплодные скалы, откуда ведут и везут расслабленных дряхлых старушек. С трудом добираясь до великолепного бассейна, убогие жертвы старости не слишком охотно погружаются в целебную воду. Но с приближением к центру этого чудо-озера изможденные купальщицы начинают волшебно меняться. На самой его середине победно вздымаются над головой полегчавшие руки. И, вновь юные, женщины по-ребячьи резвятся и плещутся в озере молодости.     

Всю свою жизнь Лукас Кранах Старший трунил над извечной женской мечтой о бесконечной молодости. И вот принимает эту невинную слабость как собственную, ибо в момент создания брызжущей жизнью, прозрачной водой и солнечным светом картины художнику уже далеко за семьдесят.   Женщины, которым он щедро дарит вторую молодость, резво выпрыгивают на цветущий берег, осененный плодоносными деревьями.

 Ох, уж эти загадочные  рощи и дебри Кранаха! Когда-то, будучи в Нидерландах, он познакомился  с самым мистическим художником  Европы - Иеронимом Босхом - и примкнул  к его таинственной секте "Садовых  братьев", исповедовавших полную  свободу в любви, мечтавших о возвращении на землю легендарного Золотого века.

"Источник юности" - поистине достойный финал великого  живописца. Ибо в этой картине  таится та неистовая жизненная  сила, с какой художник всегда шел дорогой невозможного.

Безупречными классическими красавицами Леонардо, Рафаэля, Джорджоне мы можем только смиренно восхищаться издали, со стороны, как недосягаемыми божественными образами. Тогда как в причудницах Лукаса Кранаха, в этих раскосых и длинноногих вечных подростках, мы как бы узнаем наших непредсказуемых сестер и современниц. Это щемящее задушевное родство делает близкой нашему веку и душу их создателя.