Компьютерная компаративистика. Реконструкция фонетики и фонологии

Предметом реконструкции  могут быть, таким образом, любые  элементы языка — фонемы и морфемы, просодия и синтаксис, структуры  парадигм и семантических полей, диалектное членение и т. д. — и  даже языковые состояния в целом.

Методика реконструкции должна давать ответ на вопрос, во-первых, о  том, как, основываясь на данных языков-потомков, получить информацию о праязыке, а  во-вторых — о том, какова степень  достоверности получаемых при этом результатов. Задача эта нетривиальна, поскольку языки-потомки за время  раздельного существования изменяются. Возможность ее решения обусловлена тем, что изменения эти, во-первых, что изменения эти, во-первых, случайны, т. е. любой элемент праязыка, претерпевший изменения в одном из языков-потомков, мог сохраниться в неизменном виде в другом, - а во-вторых, регулярны, т. е. каждое отдельное изменение происходит не хаотически, а охватывая всю систему языка. Исследователь должен обнаружить сохранившиеся в языках-потомках черты языка-предка, отделить их от позднейших инноваций и дать их лингвистическую интерпретацию. Существует целый ряд факторов, затрудняющих реконструкцию праязыка. Во-первых, это время, прошедшее с момента его распада: чем оно больше, тем больше вероятность, что какие-то черты праязыка успеют утратиться во всех языках-потомках. Во-вторых, это число языков-потомков в исследуемой семье: чем оно меньше, тем меньше возможность сравнивать результаты независимого развития. В-третьих, это интенсивность контактов — как между языками внутри данной семьи, так и с языками других семей. В четвертых — интенсивность перестройки грамматической системы.

Реконструированный праязык —  это гипотетическая языковая система, которая должна давать "возможность  наиболее полным и непротиворечивым образом объяснить последовательные трансформации частных подсистем, а идеально и системы в целом, в последующие этапы развития уже исторически засвидетельствованных  отдельных языков" [3]. Не в меньшей степени правомерен и "подход к праязыку... как к предполагаемому общему для [языков-потомков] состоянию, представляющему некогда относительно единую языковую систему, не исключающую, однако, возможности ареальных вариантов и обладавшую определенной динамикой развития, т. е. архаичными и инновационными элементами". В этом случае праязыковая система реконструируется "с учетом как ее функционирования в тот предполагаемый период, так и заложенных в ней противоречий и тенденций дальнейшего развития в последующие периоды".

Следует иметь в виду, что "праязык" является другим языком по отношению  к любому из своих языков-потомков только в синхроническом смысле: это  язык, отличающийся от языка-потомка как в области словаря, так и в области грамматики. В диахроническом же смысле это просто более древнее состояние того же самого языка: праязык и язык-потомок связаны непрерывной языковой эволюцией, при переходе от первого ко второму не происходило смены языка. Различие между терминами "праязык" и "более древняя стадия развития языка" отражает лишь тот факт, что первый из них применяется тогда, когда рассматриваемое языковое состояние является более древней стадией развития не для одного языка, а для нескольких. Состояние же языка, засвидетельствованное в письменных памятниках, обычно получает название того же языка с добавлением древне-. Поэтому, например, состояние греческого языка середины первого тысячелетия до н. э. называется "древнегреческим" (или даже просто "греческим") языком, а состояние немецкого (или исландского, готского и т. д.) языка того же времени — "прагерманским". В настоящем курсе (как и в другой компаративистической литературе) термины "праязык" и "язык-предок" употребляются без специальных оговорок. Так, например, говорится, что "латынь является предком французского" (ср. замечание Ф. де Соссюра о романских языках: "каждый из них не что иное, как эволюционировавший латинский язык" [4]). Термин "праязык" (и, соответственно, название языка с приставкой пра-) используется обычно для наименования реконструированных языков-предков (в этом смысле противопоставляют, например, "прароманский" как результат реконструкции, выполненной на материале романских языков, и "латынь" как отдельный письменно зафиксированный язык). Для обозначения более древней (дописьменной) стадии развития какого-либо языка к его названию добавляется элементпрото-. Добавление обще- обозначает принадлежность тех или иных форм или явлений либо к праязыку, либо – {у/}же – к праязыку, уже раздробленному на диалекты .

Чтобы отличать реконструированные формы  от реально засвидетельствованных, используется введенный в XIX в. Августом Шлейхером знак "звездочка" (*): *p (реконструированная фонема), *tep- (реконструированный корень), *dh{u_}mos (реконструированная словоформа) и т. п. Реконструированные праязыковые формы называют праформами, а также "архетипами" или "прототипами" реальных форм языков-потомков. Формы же языков-потомков по отношению к праформам называются рефлексами (реже "продолжениями"), говорят, что они "восходят" к соответствующим праформам, "отражают" или "продолжают" их. В этих случаях используются знаки < и >: например, запись "греч. ph < и.-е. *bh" читается как "греческоеph восходит к индоевропейскому *bh" (соответственно, "и.-е. *bh > греч. ph" — как "индоевропейское *bh переходит в греческое ph"). В том случае, если точная фонетическая интерпретация того или иного звука восстанавливаемой праформы затруднена, пользуются символами типа V (гласный неизвестного качества), K (неизвестный заднеязычный) и т. п. Черточка на конце обозначает либо что реконструируемая лексема приводится без окончания, либо что реконструирован лишь корень (или фрагмент лексемы).

Языковая реконструкция может  быть внешней и внутренней.

 

1. Возможность фонетико-фонологической реконструкции

 

Реконструкция фонетической и фонологической системы праязыка предполагает установление того, сколько  было в праязыке различных фонем  и какие это были фонемы.

Любая фонема любого языка  обладает целым рядом присущих только ей свойств: это и собственно фонетические признаки (как смыслоразличительные, так и несмыслоразличительные), и способность / неспособность выступать в определенных позициях (в начале и конце слова, в сочетании с другими фонемами), и поведение в определенных условиях, и влияние, которое она оказывает на соседние фонемы. Изменение этих свойств в ходе развития языка происходит неодновременно, например, в финском языке действует правило так называемой "слоговой градации": в начале открытого слога согласные выступают в "сильной" ступени, в начале закрытого слога – в "слабой", ср., например, ottavat `мы берем', oppivat `мы учимся' и otan `я беру', opin `я учусь'. Согласный k, некогда имевшийся на конце форм повелительного наклонения (и бывший его показателем), впоследствии перестал произноситься, но сохранил способность вызывать градационные чередования предшествующих согласных, ср. ota `бери!', opi `учись!' – не *otta, *oppi, как ожидалось бы в случае, если бы последний слог был открытым. Подобная неодновременность изменений дает возможность наблюдать пережитки более раннего языкового состояния на материале как различных языков-потомков, так и любого из них в отдельности.

Отметим, что реконструкция  позволяет в ряде случаев установить не только наличие в праязыке какого-либо элемента, утраченного к рассматриваемому периоду, но и отсутствие в нем  элемента, представленного в более  позднем языковом состоянии. Так, в современных тюркских языках звук m может встречаться в начальной позиции, ср., например, тат. mi `мозг', туркм. me{n_}iz `лицо', кирг. mojun `шея' и т. д. Однако исконных слов, которые бы имели начальное m во всех тюркских языках, нет: m- в одних языках соответствует b- в других, ср. туркм. bejni `мозг', азерб. b{a:}niz `лицо', кумыкск. bojun `шея'. Предположение о развитии *m- > b- не позволяет выявить никаких закономерностей этого перехода, в то время как противоположная гипотеза дает возможность сформулировать следующие правила [5]:

- в азербайджанском переход  *b- > m- происходит лишь в том случае, если в том же слоге представлен (на синхронном уровне) носовой: m{a:}n `я', min `тысяча', но b{a:}{n_}iz `лицо', bejin `мозг', bojun `шея';

- в туркменском языке  переход *b- > m- происходит, если непосредственно за корневым гласным следует рефлекс старого носового (неважно, сохраняющий назальность или утрачивающий ее): men `я', me{n_}iz `лицо', maj (< *ba{n/}) `жир', но bejni `мозг', bujnuz `рог';

- в татарском правило такое же, как в туркменском, но действует после ряда других преобразований, поэтому этимологически тождественные слова могут иметь в татарском и туркменском различные рефлексы начального согласного: тат. mi < *mi{j~} < *bej{n_}i `мозг', m{o:}gez < *m{o:}{n_}ez < *buj{n_}uz `рог'.

Можно видеть, что правила  перехода *b- > m- различаются не только с точки зрения условий, но и хронологически (в разных языках они действуют после разных других преобразований). Это является еще одним свидетельством отсутствия начального *m- в пратюркском.

Рассмотрим последовательно  внутреннюю и внешнюю реконструкцию  фонетики и фонологии праязыка.

2. Внутренняя реконструкция

 

Внутренняя реконструкция  во многом совпадает с синхронным морфонологическим описанием соответствующего языка, — так получается, поскольку  в результате фонетических изменений  некоторые различия, бывшие в определенный период истории языка фонологическими, переходят на морфонологический  уровень.

Так, например, в современном  русском литературном языке существует "два разных е": в безударной позиции они не различаются, перед  мягким согласным оба выглядят как [е], но перед твердым согласным  одно из них переходит в [о], другое же сохраняется без изменения, ср. плеть — пл{е:}тка, но сеть — сетка (в действительности соответствующее синхронное правило устроено несколько более сложно). Отсутствие закономерности, позволяющей предсказать наличие данного чередования, заставляет предположить, что е{1} и е{2} развились из двух ранее различавшихся фонем, при этом сначала произошло позиционное изменение первого е в 'о перед твердыми согласными, а потом фонетическое совпадение обоих е. Свидетельства древних памятников подтверждают это предположение: первое е записывается в них буквой {EЭ}, второе — буквой {Ье} (ять). В некоторых говорах различие между фонемами, обозначавшимися в древнерусском буквами {EЭ} и {Ье}, сохраняется до сих пор: первая произносится так же, как е в литературном языке, вторая - как закрытое е или дифтонг ие.

В санскрите внешне одинаковые a различаются по тому, что одно из них вызывает палатализацию предшествующих заднеязычных, а другое — нет. Первое выступает, например, в редупликационном слоге в форме перфекта.

 

Таблица 2.2.1.

 

Презенс (III л. ед. ч.)	Перфект (III л. ед. ч.)
dalati	dad{a_}la	лопнуть
patati	pap{a_}ta	летать
kasati	cak{a_}sa	идти
gadati	jag{a_}da	говорить

 

Как можно видеть по приведенным  примерам, a в корне этим свойством не обладает (иначе было бы *casati, *jadati). Таким образом, можно предположить, что санскритское a наследует по меньшей мере двум разным праязыковым фонемам, одна (не менее, чем одна) из которых была, вероятно, переднерядной (поскольку вызывать палатализацию более свойственно переднерядным фонемам). И действительно, внешние соответствия подтверждают такое предположение: в древнегреческом языке, например, в редупликационном слоге перфекта выступает гласный e, ср. {ge/grapha} `я написал' перф. от {gra/phO}.

Внутренняя реконструкция  дает возможность не только обнаруживать совпадения нескольких более ранних фонем в одну, но и выявлять случаи, когда одной фонеме предшествующего  языкового состояния соответствует  несколько различных фонем состояния  последующего. Так, в современном  русском языке к и ч, так же, как и г и ж, х и ш, безусловно, являются разными фонемами, ср. лук и луч, гнет и жнет, храм и шрам. Но эти фонемы способны вступать в чередования между собой, ср. рука — ручка, нога — ножка, муха — мушка, м{у/}ка — мучить, много — множить, сухой — сушить, влеку — влеч{е:}т, стригу — стриж{е:}т, могу — может и т. д. Можно заметить, что во всех случаях появления ч, ж и ш за ними следует либо передний гласный — и в мучить, множить, сушить, е в может, — либо элемент, выводимый из переднего гласного: [о] в формах влеч{е:}т, стриж{е:}т явно является "тем же самым" гласным (входящим в состав окончания III лица ед. ч. наст. вр. I спряжения), что и е в может, {0/} в формах ручка, ножка и т. п. чередуется в передним гласным е — ручек, ножек, мушек (ср. отсутствие перехода к в ч перед {0/}, чередующимся с задним гласным о: окно — оконце). Напротив, к, г и х выступают перед задними гласными: муха, влеку, много и т. д. Таким образом, налицо дополнительное распределение заднеязычных с шипящими¹. Очевидно, когда-то на месте нынешних к и ч (а также г и ж, х и ш) была одна фонема. Для того, чтобы определить, какая это была фонема (иными словами, какой из ее рефлексов — к или ч — является первичным, а какой — вторичным), можно воспользоваться принципом, применяемым в морфонологическом описании: исходным считается тот вариант, который выступает в большем числе различных контекстов. В данном случае исходными должны быть признаны заднеязычные — они могут выступать перед непередними гласными и перед согласными (ср. кровь, мгла, сохнуть), шипящие же встречаются лишь в одном типе контекстов — перед передними гласными (формы типа жнец, шлем возникли либо в результате выпадения передних гласных, следовавших за шипящими, либо в результате заимствований). Такое предположение подтверждается и внешним сравнением: соответствия тех морфем, в которых заднеязычные к и г чередуются с шипящими, демонстрируют заднеязычные рефлексы, ср., например, снег, снежинка и лит. sni{e~}gas, лат. nix `снег', волк, волчица и др.‑инд. v{r0/}ka- `волк' (соответствием *x является *s, ср. блоха, блошка и лит. blus{a\} `блоха').

Гипотеза о наличии  в более раннем состоянии особых фонем, утраченных к наблюдаемому моменту, может основываться на параллелизме рядов чередований. Так, в готском  языке так называеые "сильные" глаголы обнаруживают, в частности, следующие ряды чередований:

 

Таблица 2.2.2.

 

Инфинитив	III л. ед. ч. презенса	III л. мн. ч. претерита
steigan	staig	stigun	подниматься
biugan	baug	bugun	гнуть
bindan	band	bundun	связывать

 

Эти чередования достаточно сходны и могут быть выведены из единого типа при предположении  очень небольшого числа фонетических изменений. Во-первых, принимается гипотеза о переходе *e в i перед u, n, во-вторых, постулируется наличие особого звука — слогового *n, выступавшего в формах III л. мн. ч. претерита и перешедшего поздн{е/}е в un в позиции между согласными. Это позволяет описать приведенные ряды чередований как видоизменения одного прагерманского ряда:

 

Таблица 2.2.3.

 

Инфинитив	III л. ед. ч. презенса	III л. мн. ч. претерита
*eR	*aR	*{R0}

R — сонант, в данном случае y, w, n; {R0} — сонант в слогообразующей функции, в данном случае — i, u и {n0} соответственно.

 

Данный пример иллюстрирует принцип, широко применяющийся в  реконструкции, — принцип свед{е/}ния всего разнообразия фактов, наблюдаемых в языках-потомках, к минимальному числу праязыковых прототипов.

Этот же принцип использовал  Ф. де Соссюр при создании теории, известной  сейчас под названием ларингальной. Он заметил, что для описания морфонологии санскрита достаточно одного гласного и нескольких сущностей особого рода, названных им "сонантическими коэффициентами". Рассмотрим в качестве примера некоторые формы спряжения санскритских глаголов:

 

Таблица 2.2.4.

 

III л. ед. ч. презенса	Причастие претерита	Инфинитив
ravati	ruta	rotum	`реветь'
jayati	jita	jetum	`побеждать'
bharati	bh{r0}ta	bhartum	`нести'
bhavati	bh{u_}ta	bhavitum	`быть'
nayati	n{i_}ta	nayitum	`вести'
tarati	t{i_}rta	taritum	`переправляться, спасаться'