Война как социальный институт

Разумеется, в условиях цивилизации  открытая агрессия как на индивидуальном, так и на коллективном уровне в  значительной мере сублимируется. Природная  агрессивность как бы отходит  на задний план, определяющую значимость приобретают целенаправленный расчет и рациональный выбор. В целом  с определенными оговорками можно  согласиться с Клаузевицем, который считал, что война «представляет собой странную троицу, составленную из насилия как первоначального своего элемента, ненависти и вражды, которые следует рассматривать как слепой природный инстинкт; из игры вероятностей и случая, что делает ее свободной душевной деятельностью; из подчиненности ее в качестве орудия политике, благодаря чему она подчиняется простому рассудку».

В принципе все войны носят  идеологический характер в том смысле, что каждая из вовлеченных в нее  сторон так или иначе посягает на образ жизни и систему ценностей  своего противника. В то же время, поскольку  война — это соперничество  за власть и влияние во всех их формах и проявлениях, она является политическим актом. Или, как писал Клаузевиц, «война есть не только политический акт, но и подлинное орудие политики, продолжение политических отношений, проведение их другими средствами» [1, c. 559].

Но как бы то ни было, агрессивность  государства питается прежде всего  агрессивностью составляющих его людей. С мотивом агрессии теснейшим  образом связано чувство враждебности к чужим. Весь исторический опыт свидетельствует  о том, что люди просто не могут  обходиться без врагов. По-видимому, в самой человеческой природе  коренится потребность иметь  врага— злобного и беспощадного, и  в силу этого подлежащего уничтожению. Оппозиционность, неуживчивость, конфликтность, враждебность представляют собой такие  же естественные формы проявления отношений  между людьми, как и взаимная симпатия, солидарность, коллективизм и т.д. Инстинкт самосохранения и инстинкт борьбы составляют две стороны одной и той  же медали.

Поэтому с значительной долей  уверенности можно сказать, что  одним из основополагающих побудительных  мотивов человеческой агрессии является образ действительного или воображаемого  врага, именем которого люди оправдывают  свои действия. Привычка направлять свою враждебность вовне, на чужаков привилась  человеку вместе с способностями  рассуждать, смеяться, удивляться, радоваться и т.д.

Как установлено антропологическими и этнографическими исследованиями, практика использования посторонних, чужих в качестве козлов отпущения  стара как мир. Она уходит своими корнями в родоплеменное прошлое  человечества. Общий враг, реальный или воображаемый, нередко служил началом, обеспечивающим единство и  сплоченность племени или народа. Поэтому если не было реального врага, который бы угрожал этому единству и сплоченности, то его, естественно, придумывали, конструировали. Его внезапное  исчезновение по какой-либо причине, как  правило, создает у племени, народа, страны ощущение некоей пустоты. При  отсутствии реального врага его  роль часто выполняет враг воображаемый [4, c. 195].

На этой основе уже в  первобытную эпоху появились  антитезы: «мы — они», «свои —  чужие», «племя — враг племени». Показательно, что в ту эпоху человек легко  убивал и съедал иноплеменника. В  его глазах представитель другого  племени — это нелюдь. Такое положение несколько изменилось лишь в период неолита и в последующие эпохи, когда взаимоотношения сначала различных племен, а потом народов были заключены в рамки определенных норм и правил. Этот принцип поисков и конструирования врага сохранился на все времена у всех народов. Когда в семье, коллективе, стране дела идут плохо, слишком часто появляется искушение найти виновников всех бед вовне. В качестве козлов отпущения, как правило, выступают разного рода религиозные, национальные и иные меньшинства, а на международном уровне какое-либо иностранное государство, которое будто вынашивает планы завоевания или порабощения страны. Внешний враг в данном случае часто служит фактором, объединяющим расколотую нацию.

В античной Греции внешний  враг в лице Персии служил в качестве важного пропагандистского аргумента  одних полисов против других. По свидетельству Фукидида, в Пелопонесской  войне афиняне ссылались на свою роль защитников свободы Эллады в  греко-персидских войнах, чтобы показать свое моральное превосходство над  лакедемонянами. На что Гермократ Сиракузский возражал им, заявляя, что они боролись за свою независимость, а не за свободу всей Греции. Для Демосфена, Исократа и Ксенофонта также была характерна склонность объяснять распри между различными полисами вмешательством и кознями врагов всей Эллады. Если первый обвинял в этом македонского царя Филиппа, Исократ и Ксенофонт — Персию [5, c 215].

С тех пор образ врага  и комплекс вражеского заговора служили  в качестве излюбленного аргумента  всех тех, кто вступал на тропу  войны. Свое наиболее законченное, выражение  они, как выше указывалось, получили в период холодной войны.

1.2. Трансформация социального пространства войны в XX-XXI вв.

В целом можно сказать, что не вооружение или гонка вооружений является причиной войны, а наоборот, настроенность на войну ведет  к гонке вооружений. Чтобы правильно  понять сущность войны и найти  соответствующие пути и средства ее предотвращения, необходимо принимать  во внимание как все атрибуты природы  человека, так и весь комплекс социальных, социокультурных, экономических, территориально-географических, политических и иных факторов существования человеческих сообществ. Более того, в современной войне природная агрессивность человека как бы отходит на задний план, определяющую значимость приобретают целенаправленный расчет и рациональный выбор.

Характер и направленность взаимоотношений между государствами  во многом зависит от того, как они  видят и воспринимают друг друга. От этого зависят обострение или  ослабление международной напряженности, успех или неуспех переговоров  об ограничении гонки вооружений и предотвращении войны.

Еще в 30-е годы председатель комиссии по разоружению Лиги наций  С. де Мадаряга пришел к выводу, что нельзя рассматривать разоружение как средство достижения взаимопонимания между народами. Понимаемое так разоружение, считал Мадаряга, является миражом, поскольку оно переворачивает проблему войны с ног на голову. Обосновывая свою мысль, он писал: «Народы не доверяют друг другу не потому, что они вооружены, они вооружены потому, что не доверяют друг другу. Поэтому желать разоружения до достижения минимума общего согласия по фундаментальным проблемам так же абсурдно, как и желать, чтобы люди ходили зимой голышом».

В значительной степени гонка  вооружений обусловлена политическими  и идеологическими конфликтами  и противоречиями, питающими недоверие  и неприязнь. И, действительно, прав психолог и публицист С. Кин, который, развивая зафиксированное в уставе ЮНЕСКО положение о том, что войны начинаются в умах людей, писал: «Сначала мы создаем образ врага. Образ предваряет оружие. Мы убиваем других мысленно, а затем изобретаем палицу или баллистические ракеты, чтобы убить их физически. Пропаганда опережает технологию» [6].

При этом архетип врага  имеет много ипостасей: чужака, агрессора, иноверца, варвара, захватчика, преступника, насильника и т.д. Показав несостоятельность  рационалистических доводов в пользу уменьшения риска войны, Кин утверждал, что суть дела не в рационализме и технологии, а в «ожесточении наших сердец». В период холодной войны, писал он, американцы и советские люди, поколение за поколением культивировали ненависть и дегуманизировали друг друга, в результате чего «мы, люди, стали homo hostilis, враждующим видом, животными, изобретающими врагов».

С окончанием холодной войны  и биполярного миропорядка этот комплекс отнюдь не исчез, а принял лишь новые формы. Если в период глобального  противостояния двух главных враждебных лагерей вопрос о взаимных врагах и друзьях считался само собой  разумеющимся, то теперь каждому участнику  мирового сообщества данный вопрос придется решать в каждом конкретном случае самостоятельно и конкретно, определять собственные клише и стереотипы врагов и друзей.

Динамика международных  отношений определяется тем, что  по самой своей природе мощь государства  представляет собой относительную  величину: выигрыш одного государства  если не всегда, то часто оборачивается  потерей для другого государства. Иначе говоря, вплоть до наших дней действовал принцип игры с нулевой  суммой. Каждое государство или группа государств стремится усилить собственную  безопасность путем наращивания  своей военной мощи. Хотя никогда  невозможно добиться полной безопасности в мире конкурирующих и соперничающих  друг с другом государств, стремление каждого из них укрепить свою мощь и безопасность с необходимостью ведет к уменьшению безопасности других и стимулирует соперничество  за большую мощь и безопасность. Поэтому борьбу за выживание можно  рассматривать как врожденную особенность  международных отношений.

Главные цели, ради которых  развязывается война, достигаются  с помощью физического насилия, и с этой точки зрения она представляет собой прежде всего искусство  убивать, уничтожать живую силу противника. Не обладающая этим искусством сторона  сама рискует быть уничтоженной. В  сущности, сражение или война в  целом диктуют свои условия сражающимся  или воюющим сторонам. Не умеющий  убивать воспринимается чуть ли не как предатель, а тот, который  в совершенстве владеет искусством убивать, возносится на пьедестал славы, причисляется к лику героев, а то и святых. Пресловутый принцип, согласно которому победителей не судят, именно в войне получил свое законченное  выражение. Здесь человек вольно или невольно принужден преступить всякие нормы человеколюбия, стать  судией собственных деяний, а при  экстремальных ситуациях перейти  последний предел и оказаться  в сфере вседозволенности.

Раньше войны, как правило, велись силами профессиональных армий  и зачастую не затрагивали большинство  мирного населения. Промышленная и  научно-техническая революции соответственно в XIX и ХХ вв. сыграли огромную роль в развитии военного дела. Создание громоздких самоходных орудий, развитие железнодорожного, а затем автомобильного и гусеничного транспорта, обеспечивающего  передвижение многочисленных армий  и военной техники на большие  расстояния, увеличившаяся скорость их переброски с одного театра военных  действий на другие радикально изменили масштабы, приемы и правила ведения  войны.

Прежде всего произошла  широкомасштабная индустриализация подготовки и ведения войны. Сами императивы современной войны потребовали  огромных пространств, расширения зоны потенциальных военных действий. Гигантские армии привели к необходимости  создания гигантских инфраструктур  военно-промышленного комплекса, а  также систем снабжения военной  техникой, боеприпасами, запасными  частями, обмундированием, продовольствием, людскими ресурсами, системами коммуникации и т.д. Все это говорит о том, что для одержания победы в современной войне важное значение приобретают тыл, уничтожение мирных городов и сел, промышленных центров, сугубо гражданских объектов.

Появление авиации, а затем  ядерного оружия с средствами его  доставки фактически стерло линию разграничения  между театром военных действий и мирными, гражданскими структурами, превратив всю территорию воюющих  стран в сплошное поле сражения. В итоге война в ХХ в. приобрела  тотальный характер и стала мероприятием, призванным ликвидировать не только живую военную силу и военную  машину противника, но также его  людские резервы и производственно-хозяйственную  инфраструктуру. Отсюда такие ставшие  привычными при характеристике второй мировой войны понятия, как тотальная  война, тотальная мобилизация, безоговорочная и полная капитуляция и т.д.

Соответствующие коррективы были внесены в концепцию национальной безопасности. В ней, в частности, ключевое место заняли сугубо военные аспекты. Безопасность стали отождествлять с отсутствием военной угрозы государству извне или с способностью данного государства предотвратить реализацию этой угрозы. Более того, сама концепция национальной безопасности превратилась в своеобразный фактор единения и мобилизации населения соответствующих стран, взяв на себя, по меньшей мере отчасти, функции государственной идеи или идеологии.

Войны XX в., особенно Вторая мировая война, которые в некоторых  своих аспектах имели точки соприкосновения  с религиозными войнами прошлого, перестали признавать сформулированный в Новое время принцип не делать врагу больше зла, чем сколько  того требуют цели войны [7, c. 67].

Очевидно, что в самом  намерении начать и вести войну  имплицитно заложен принцип, согласно которому цель оправдывает средства. Этот принцип воплотился, в частности, в максиме — нам нужна только победа и мы за ценой не постоим, которой явно или неявно придерживались все воюющие стороны. Она предполагает готовность каждой из сторон во имя  победы над врагом не считаться с  потерями среди мирного населения, какими бы колоссальными они ни были.

В данной связи нельзя не упомянуть тот факт, что одна из важнейших причин технологического прогресса от каменного топора до лука и ракеты-носителя лежала в  необходимости удовлетворения потребностей ведения войны, хотя со временем военную  технологию и приспосабливали для  гражданских целей. Например, если баллисты и тараны представляли собой исключительно  орудия войны, то порох можно было использовать как в войне, так  и в мирных целях. В еще большей  степени это относится к транспортным средствам. Что касается новейших достижений научно-технического прогресса, то в  подавляющем своем большинстве  они имеют двойное назначение.

Важно учесть то, что на службу богу войны часто привлекались великие  открытия, которые первоначально  казались весьма далекими от военных  целей и интересов. Более того, создание большинства современных  орудий войны стало возможным  благодаря физике Галилея и Эйнштейна, термодинамике, оптике, ядерной физике, т.е. сугубо гражданским отраслям науки. Производство оружия, став самостоятельной  отраслью производства, приобретает  собственную логику развития и уже  само по себе превращается в фактор гонки вооружений и соответственно развязывания войны. Как выше указывалось, сила или мощь государства в течение  всей истории оценивалась в терминах его возможностей вести и выигрывать войну. Военно-политическая стратегия  того или иного государства строилась  на постулате, согласно которому уровень  безопасности государства, его авторитет  и влияние прямо пропорциональны  количеству и качеству вооружений, которыми оно располагает.