Политика Николо Макиавелли

Так вот: у Макиавелли можно наблюдать  первый кризис этой идеи. По Макиавелли, если подойти к природе индивида с запросами энергичного практического  целеполагания, потребно ее коренное преобразование. «Фортуне» не в силах противостоять природный индивид, сам являющийся лишь одним из моментов прихотливой натуралистической комбинации случайностей. Только свободная в отношении к себе индивидуальность, не предопределенная готовыми парадигмами поведения, не ограниченная своей частичностью и малостью, только ее доблесть в состоянии бросить вызов судьбе. Нечто крайне важное именно для конституирования новоевропейской индивидуальной личности было преподано, таким образом, в «Государе» с несравненной остротой.

Исследователи Макиавелли, безусловно, давно приняли во внимание, что  в центре всех размышлений флорентийца об истории и политике находился «доблестный» индивид, способный добиваться своих целей. Однако изучение касалось исключительно того, каким он виделся Макиавелли: что разуметь под «доблестью», в какой степени «фортуна» ставит пределы возможностям человека, что, собственно, такое эта «фортуна», должны ли мы считать безукоризненно рационального и потому удачливого государя концентрированным образом реальности или, скорее, идеальным проектом и так далее. В этом же теоретическом кругу всегда оставались попытки вскрыть пагубность (или, напротив, историческую вынужденность и оправданность) крайнего «индивидуализма» Макиавелли, не признающего препон для восхваляемой им сильной личности.

Хотя новому государю никак невозможно избежать жестоких мер, «тем не менее он должен вести себя умеренно, благоразумно и милостиво. Или: «Государь должен стараться, чтобы в его поступках обнаруживались величие, сила духа, значительность и твердость». «Государь должен также выказывать себя поклонником дарований, оказывать почет тем, кто отличился в каком-либо искусстве или ремесле. Он должен побуждать граждан спокойно заниматься своими делами, будь то торговля, земледелие, или что-либо иное... Он должен являть собой пример милосердия, щедрости и широты, но при этом твердо блюсти величие своего достоинства, которое должно присутствовать в каждом его действии».

Макиавелли требует от правителя  великодушия, в сущности, не менее, чем вероломства. О щедрости он роняет: «...и многие другие достигли высочайших степеней», ибо «были и слыли щедрыми». Он пишет весьма характерно о щедрости, что эту добродетель нужно уметь «употреблять умело и как следует».

«Разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это оборачивается против него и если исчезли причины, побудившие дать обещание. Подобное наставление было бы нехорошим, ежели люди были бы хороши; но так как они скверны и не стали бы держать данное тебе слово, то и тебе незачем его держать. А благовидного предлога нарушить обещание – какому правителю и когда недоставало? Можно было бы привести бессчетное множество свежих примеров...» и т. д. Всему этому предшествует общетеоретическое соображение: «Вы должны знать, что бороться можно двумя способами: во-первых, законно, во-вторых, насильственно. Первый способ присущ человеку, второй – животным; но так как первого часто недостаточно, следует прибегать и ко второму. Таким образом, государю необходимо уметь превосходно пускать в ход то, что свойственно и человеку и животному. Именно этому иносказательно учили государей древние авторы, рассказывавшие о том, как Ахилла и многих других государей в древности отдавали на воспитание кентавру Хирону, чтобы он их взрастил и выучил. Что это значит иметь наставником полуживотпое, получеловека, как не то, что государь должен уметь совместить в себе обе эти природы, потому что одна без другой сделала бы его власть недолгой».

Читатели Макиавелли всегда обращали и обращают внимание (что вполне естественно), на оправдание в трактате – вопреки общепринятой морали – насилия и обмана, «животной» природы государя. Тем более что сам автор уделяет этому больше всего доводов и слов. Но очень важно понять, что упоминания и о другой, «человеческой», благой и законной стороне государственной деятельности, никоим образом не имеют характера риторической уловки, пустой отговорки. Теоретически равно необходимы обе «природы»: чтобы государь предстал в образе Кентавра. Ведь без такой двойственности исчезло бы универсальное умение «употреблять» свои добродетели и пороки. После уже приводившейся фразы, что «если... добродетелями обладают и следуют им всегда, то они вредны; но если государь производит впечатление обладающего ими, то они полезны», далее значится:

«Иначе говоря, надо казаться сострадательным, верным слову, милостивым, искренним, набожным , и быть им на самом деле; но сохранять в душе готовность, если понадобится, не быть таковым, чтобы ты мог и сумел изменить это на противоположные качества».

Ответ состоит не в том, что Макиавелли проповедовал какое-то неслыханное, дьявольское  лицемерие, дело в том, что, по мысли  Макиавелли, «мудрый государь» вообще вовсе не лицемерен. Идеальный государь, который видится Макиавелли, действительно щедр, прямодушен, сострадателен и т. п.; и он же действительно скуп, хитёр, жесток.

Конечно, Макиавелли многократно напоминает, что правитель, желающий неуклонно  следовать добру, неизбежно потерпит поражение, ибо люди по природе злы; если же он прибегнет к насилию и обману, то сумеет победить и упрочить власть во благо тому же народу. Этот мотив в трактате есть. Но отнюдь не выбор в пользу зла составляет глубинную коллизию «Государя». Такого абсолютного выбора Макиавелли вообще не делает. Правда, автор, не дрогнув, высказывается за порочное поведение политика, если оно сулит успех. Набрать у Макиавелли соответствующих, внушающих нам отвращение цитат несложно. Но их нельзя по-настоящему истолковать вне цели и смысла его идейного построения в целом.

В 19-й главе Макиавелли разбирает три примера добродетельных римских императоров и четыре примера императоров порочных. «Марк, Пертинакс и Александр были все людьми скромного образа жизни, любили справедливость, ненавидели жестокость, прилежали милосердию и благости – и все, кроме Марка, кончили, плохо. Только Марк прожил жизнь и умер в величайшем почете». Впрочем, ему не нужно было домогаться власти, он ее унаследовал – и сумел прочно удержать, «внушив почтение своими многочисленными добродетелями» солдатам и народу, так что «не было никого, кто его ненавидел бы или презирал» . Но в другом случае: распущенные преторианцы не захотели сносить честную жизнь, к которой их принуждал Пертинакс, и убили его. Доброта Александра была такова, что за 14 лет правления он не казнил ни одного человека, зато сам был убит мятежными войсками. «Нужно заметить: добрыми делами можно навлечь на себя ненависть точно так же, как и дурными».

Далее Макиавелли переходит  к образчикам иного рода. «Если вы рассмотрите теперь, напротив, качества Коммода, Севера, Антонина Каракаллы и Максимипа, то найдете, что они отличались крайней жестокостью и хищностью, и все, кроме Севера, кончили, плохо». Там преуспел один из троих, здесь один из четверых; статистика, если можно так выразиться, даже не в пользу порока...

О добродетельнейшем  Марке Аврелии, философе на троне, Макиавелли отзывается с уважением. Север, который «вел себя, то как свирепейший лев, то как хитрейшая лиса», – человек в его глазах тоже заслуживающий восхищения. Вот два государя, которые действовали противоположными способами, но оба восторжествовали. А также: вот правители, которые действовали одинаково, но один победил, другие проиграли. Каждый поступал в соответствии со своим характером, но обстоятельства всякий раз были несходные.

Кому же должен подражать «мудрый государь», Марку или Северу? «...Новый государь в новом государстве не может подражать действиям Марка и ему незачем уподобляться Северу; но ему следует заимствовать у Севера те качества, которые необходимы для основания государства, а у Марка – те достойные и славные качества, которые пригодны для сохранения государства, уже установившегося и прочного». Значит, ни Север, ни Марк, ни сплошной порок, ни стойкая добродетель – сами, но себе еще не пример государственного человека.

Макиавелли пишет: «Пусть никто не думает, будто можно всегда принимать безошибочные решения, напротив, всякие решения сомнительны; ибо в порядке вещей, что, стараясь избежать одной неприятности, попадаешь в другую. Мудрость заключается только в том, чтобы, взвесив все возможные неприятности, наименьшее зло почесть за благо» . Нет абсолютных решений, нет, безусловно, полезных способов поведения. Выбрать в каждый момент наименьшее зло – это и значит быть универсальным, объемлющим в себе все человеческое, впрочем, не актуально, а про запас, до востребования.

Итак, нужен «редкостный человек»... И если Государь, в конечном счете, не милостив, не жесток, не коварен, не прямодушен, не щедр, не скуп, а таков, каким требуют быть меняющиеся обстоятельства,- это никоим образом не означает просто обезличенности. Государственная «мудрость» нуждается в особой концентрации личных дарований. «Государю, прежде всего, следует каждым поступком создавать впечатление о себе, как о великом и знаменитом человеке» .

Надо исходить «из себя». В интеллектуальном отношении – и во всех отношениях. «...Только те способы защиты хороши, надежны и прочны, которые зависят от тебя самого и от твоей доблести». Соответственно те, кто потерял власть, пусть винят в этом себя. Воспользоваться шансами, которые время от времени предоставляет фортуна, способен только какой-то необыкновенный, господствующий над собственной природой, не зависящий от себя и вместе с тем всецело исходящий из себя индивид.

У всех наслуху, что, по Макиавелли, «цель оправдывает средства». Макиавелли действительно высказал нечто подобное.

Очень легко возразить  и тысячу раз возражали, что самая  наилучшая цель пятнается, извращается  дурными средствами, поскольку цель заложена уже в средствах, средства же входят в химический состав цели, они системно нераздельны и пр. Все это элементарно и справедливо. Однако у Макиавелли настоящая и, пожалуй, совершенно новая проблема не в том, что Государь должен, если надо, прибегнуть к насилию, обману, но в том, что, когда он прибегает к милосердию, это тоже расчетливая политическая акция, а не органика индивидуального поведения. Личность правителя выступает в качестве средства, как бы он себя ни вел. Политика, по Макиавелли, делает необходимым такое превращение, а это бесконечно глубже, чем выбор между честным или бесчестным средством.

У Макиавелли – пожалуй, именно благодаря тому, что вопрос был поставлен в пределах узкой политической целесообразности, а не в метафизическом плане – политик пугающе свободен от всего, что могло бы ограничить его индивидуальное веление, от бога, от принятой морали, от собственной природы, от всего, кроме обстоятельств. Зато эта же невиданная свобода превращает его потенциально во все то, чем новоевропейская история и культура позволят стать отдельному человеку.

Итак, поскольку автор «Государя» создал поразительную модель индивида, который совершенно свободен по отношению к себе и сам решает, как себя вести, каким ему быть в конкретной обстановке, по исходному определению это нечто весьма нам знакомое, напоминающее об идеализованном гуманистическом индивиде, способном «стать тем, чем хочет».

Но гуманисты брали «доблестного» и «героического» человека наедине с собой (а также в абстрактно-риторическом отношении к общине и согражданам, в сосредоточенных творческих занятиях или посреди более или менее условной «деятельной жизни», в пасторальных грезах или, может быть, в кругу семьи,). А Макиавелли размыкает этого индивида и грубо швыряет в поток истории.

Макиавелли, кажется, единственный, кто в ренессансной культуре, низведя «универсального человека» до «государя», тем самым придал нарождающейся личности это неожиданное экспериментальное измерение. Мимо жестких соображений флорентийца не мог, начиная с Шекспира, Сервантеса и Спинозы, пройти никто, кого волновало испытание индивидуальной жизни и души социальной практикой. Не случайно трактат о «Государе», невзначай оброненный уходящей ренессансной эпохой, стал знаменитым и насущным уже за ее пределами. В конечном счете, Макиавелли не столько исказил или сузил центральную проблему гуманизма, сколько радикально преобразил ее и вывел через узкую протоку Возрождения непосредственно на просторы культуры последующих веков, включая, конечно, и наш трагический век. ⁴

4. ПОНЯТИЕ «МАКИАВЕЛЛИЗМА»

МАКИАВЕЛЛИЗМ – образ, схема политического поведения, пренебрегающая нормами морали для достижения политических целей. Отличительной особенностью макиавеллизма, его основанием является тезис: «цель оправдывает средства», когда ради достижения поставленных целей считаются оправданными и приемлемыми любые средства, включая вероломство, коварство, жестокость, обман политического противника.

Главным механизмом борьбы за власть и ее осуществлением является сила. Именно сила позволяет гарантировать  стабильность власти, а при ее утрате трудно возвратить власть. Основа власти государя – хорошие законы и хорошее войско. Страсть к завоеваниям – дело естественное и обычное, а «крепкая и решительная власть никогда не допустит раскола». Макиавелли довольно подробно описывает правила, которыми руководствуется государь в зависимости от обстоятельств и времени правления, стадий борьбы за власть и пользования властью. При этом он выделяет негативные и положительные качества государя, условия их взаимопревращения друг в друга. Так, на пути к власти щедрость необходима, а при достижении власти она вредна. Государю следует избегать следующих пороков: презрения и ненависти подданных, злоупотребления милосердием и других. Презрение возбуждается непостоянством, легкомыслием, изнеженностью, малодушием и нерешительностью. Государь наделяется и набором положительных качеств: верность данному слову, прямодушие, неуклонная честность, сострадательность, милостливость, искренность, благочестивость, великодушие, бесстрашие, мудрость и др.⁵

5. МАКИАВЕЛЛИЗМ И СОВРЕМЕННОСТЬ (ПРОБЛЕМЫ МОТИВАЦИИ ЛИДЕРОВ)

Конкретные исследования показывают, что властолюбие или  карьеризм далеко не всегда являются единственными или главными движущими  силами вхождения человека в политику и его дальнейшей деятельности в  данной сфере. Политики, воплощающие подобную мотивацию, так сказать, в «чистом», законченном виде, обычно легко распознаются общественным мнением (или хотя бы наиболее проницательной его частью) и как бы выделяются им в особую категорию. Таких деятелей отличают явные черты поведения: цинизм, вероломство, неразборчивость в средствах, жестокость. В политологии и политической психологии их относят к макиавеллическому типу лидеров (по имени флорентийца Никколо Макиавелли, рекомендовавшего в XVI в. именно такую линию поведения современным ему властителям). Г.Г. Дилигенский.

В политико-психологической литературе важнейшим мотивационным источником лидерства обычно признается потребность во власти. С этим тезисом, вероятно, согласится большинство людей, весьма далеких от научных политологических исследований и изысканий. Борьба за власть – явная или тайная – пронизывает политическую жизнь любого общества. Многие авторы считают стремление к власти присущим биологической природе человека, заложенным в его генах. Они располагают убедительным доказательством – ведь ожесточенная борьба за лидерство в группе происходит и в животном мире.⁶