Геополитика современной Чечни

   Политика на Кавказе, безусловно, должна носить комплексный характер, не ограничиваясь лишь экономической или военно-силовой компонентами, тем более в их сегодняшнем виде. Например, неоправданно занижена роль идеологической составляющей, а без выработки национально-государственной идеологии, с ее соответствующим преломлением для Кавказа, не помогут никакие финансовые вливания. И очень жаль, что лица, отвечающие в российском руководстве за национально-региональную политику, это не вполне осознают. В частности, необходимо объяснить, почему Россия и Северный Кавказ действительно "едины и неделимы". Объяснить, что Северный Кавказ важен для России не только в экономическом, геостратегическом отношении, что большую роль играют и его пассионарность, его богатейший этнофонд. Объяснить, что силовые структуры защищают на Северном Кавказе интересы народов России и народов Кавказа, а не только места собственной дислокации. Ни в коем случае не следует давать дополнительные аргументы тем силам в Чечне, которые провоцируют обострение ситуации, нагнетают обстановку, даже стремятся возобновить военное противоборство, в первую очередь в целях удержаться на гребне власти. И готовым ради этого пожертвовать и "трубой", и долговременными задачами обеспечения подлинно независимого, самодостаточного развития Чечни. А пока, чтобы не повторять старых ошибок и не делать новых, следует сделать все, чтобы прекратить, заморозить форсированное выяснение отношений между Москвой и Грозным. В надежде, что в дальнейшем Здравый

   «Ахмад Кадыров: Чечня отмечает, Россия размышляет»

   Чечня является центром современной российской государственности. Сегодня политики и аналитики, слабо представляющие себе географию и этнологию бескрайних российских пространств, знают до мельчайших подробностей такие пункты, как Шатой и Бено, Ведено и Урус Мартан, Надтеречный и Шали, разбираются в нюансах тейпов и вирдов, повторяют слова «адат» и «кровники».

Чтобы осознать это значение Чечни, надо окинуть взором общий геополитический контекст, в котором пребывает современная Россия.

Проиграв  холодную войну, мы стали без боя  сдавать все наши позиции в  пользу противоположного – атлантистского – полюса, который немедленно занимал освободившиеся территории. Первый цикл – роспуск Варшавского договора. Второй – распад СССР. Следующий этап, стоявший на повестке дня общего сценария «ликвидации империи», заключался в расчленении России.

Чеченский сепаратизм был первым очагом третьего этапа «ликвидации». Но на этот раз Москва заупрямилась. Началась чудовищная и затяжная «чеченская кампания». Этот момент знаменует собой столкновение «ликвидаторов» (внешних и внутренних) с первым серьезным препятствием: жестким нежеланием Кремля продолжать территориальный распад уже в рамках самой России.

   Избрание Путина пришлось на тот момент, когда чеченский кризис достиг своего апогея – как последствие Хасавюрта сепаратистская зона стала расползаться по Кавказу, и ваххабитские банды Басаева вторглись в Дагестан. Путин отразил вторжение и взял Грозный, оттеснив Масхадова и сепаратистов в горы – в Южную Чечню. Тем самым он еще яснее колеблющегося Ельцина дал понять всем: Кремль к дальнейшей утрате территорий не готов и на нее ни при каких условиях не пойдет.

   Символом этой системы и этого послания всей нации (и далеко не только одним чеченцам) стал Ахмад-хаджи Кадыров. Кадыров был несущим элементом всей конструкции, на успехе операции «Кадыров» держалась вся легитимация современной России: мы не будем распадаться, потому что не будем ни за что. Без объяснений. Это и есть «Кадыров», его содержательное значение для российской государственности.

   Чтобы юридически уравнять буйную кровоточащую Чечню с «рязанщиной», были предприняты чрезвычайные усилия. Полная мобилизация федерального центра, сосредоточение всего военного и административного ресурса, помноженные на стальную волю и могучий властный инстинкт самого Ахмада-хаджи Кадырова, пассионарного и авторитарного чеченца из Бено, силой и убеждениями заставившего представителей различных тейпов, вирдов и даже ряда сепаратистских отрядов признать его личную власть, которую он, в свою очередь, преподносил Кремлю как чеченское продолжение общероссийской вертикали.

   Трагическая гибель президента Чечни Ахмада Кадырова поставила перед руководством страны очень серьезные вопросы, это был вызов президенту Путину. Чечня является для Путина, по сути, основным моментом его политической легитимности. Он был избран на первый срок за решимость покончить с сепаратизмом и террористическими бесчинствами, чеченская тема сопровождает весь период его правления. Накануне второго срока Путина – как геополитическая прелюдия к нему – была принята Конституция Чечни и избран активно поддержанный федеральным центром президент. На Кадырове держалась вся система стабилизации: после военной победы над боевиками власть передавалась авторитетному лидеру из числа самих чеченцев. На фигуре Ахмада-хаджи Кадырова замыкалась вся чеченская модель кремлевского плана. Именно на него была сделана основная ставка, и именно ему была оказана безусловная массивная поддержка центра. 

  Идя на кадыровский сценарий, Кремль сильно рисковал: с одной стороны, специфика чеченского общества такова, что исторически не признает единоначалия, предпочитая систему тейповой демократии; с другой стороны, Кадыров и его клан не обладали достаточным авторитетом среди чеченцев, чтобы безусловно признать его главенство; и наконец, бэкграунд Кадырова не исключал возможности его выхода из-под контроля в том случае, если бы воля и решимость Кремля ослабли. Отчасти эти опасения оправдались, и установление кадыровского режима в Чечне сопровождалось довольно серьезными внутричеченскими трениями, появлением новых линий раскола, ненависти, мести.

   Многие компетентные аналитики были насторожены тем, как гладко прошли принятие Чечней Конституции и выборы ее президента. Учитывая отсутствие реального консенсуса вокруг его фигуры и явную «переходность», «временность» всего этого плана, можно было бы ожидать гораздо более серьезных выступлений его противников, всплеск активности боевиков. Но все прошло на удивление гладко, и Кадыров укрепился у власти в Чечне. Более того, как раз накануне его трагической гибели он фактически справился и с разногласиями в собственном окружении, завершив построение жесткой вертикали власти в региональном масштабе.

   Смерть настигла Ахмада Кадырова на пике укрепления его личной власти. Именно на нем как на основном элементе замыкалась стратегическая конструкция плана Москвы по стабилизации ситуации. Нельзя исключить, что противники этой стабилизации ждали как раз такого момента: Кадырова уничтожили ровно тогда, когда его функциональное значение в чеченской ситуации достигло апогея. У кадыровской системы не было запасного ресурса, резервного проекта, страхующей политической комбинации. Видимо, все это учли убийцы, а скорее всего - не они сами, а те серьезные и могущественные силы, которые спланировали теракт и подгадали точный момент для его осуществления. В результате перед президентом Путиным встала очень сложная проблема: как сохранить достигнутые при Кадырове результаты, продлить на некоторый срок относительную стабилизацию ситуации без самого Кадырова. С учетом обозначенной ситуации задача практически нерешаемая. Авторы и заказчики теракта прекрасно учли все обстоятельства. Это настоящий геополитический шах президенту Путину, крайне болезненный вызов для всей стратегической конструкции путинской системы.

   Наблюдая за стремлением президента продлить кадыровскую стабильность, многие политологи не сомневались, что Путин остановится на фигуре Алу Алханова, представителя клана Кадырова с одной стороны, и министра внутренних дел Чечни, а значит, человека, встроенного в систему, верного федеральному центру - с другой. Однако после событий, произошедших в Ингушетии, когда дестабилизация с территории Чечни выплеснулась за ее пределы, однозначно предсказывать ответ нашего президента на столь серьезный вывод стало довольно рискованно, поэтому экспертное и политическое сообщество стало тогда разрабатывать и другие возможные сценарии дальнейшего поведения Москвы не только в самой Чечне, но и с учетом общей ситуации на Северном Кавказе.

   Первый сценарий, который предлагался после гибели Ахмада-хаджи, - усиление группировки федеральных войск и прямая поддержка Путиным в качестве нового политического руководителя Чечни человека из центра, возможно, военного и русского.

   Плюсы этого сценария заключались в том, что человек со стороны, как это ни странно, мог быть воспринят чеченцами как «наименьшее из зол», как своего рода третейский судья, снимающий остроту межтейповых и межклановых противоречий, а также запутанные и жесткие спирали кровной мести. Минусы в том, что чеченцы стали бы воспринимать такую  власть как временную администрацию почти «оккупационного» типа, и ни о какой долгосрочной стабилизации в таком режиме речи идти не могло. По сути это означало бы откладывание политического решения чеченской проблемы на неопределенное будущее. Хотя частично элементы этого сценария все же были реализованы через назначение премьер-министром Чечни Сергея Абрамова. Он-то и стал той самой временной, переходной фигурой - хоть и не на первой позиции - ставленником из центра в чеченском руководстве с момента гибели Ахмада-хаджи и до прихода на его место сына, Рамзана Кадырова.

   Второй сценарий, который в конечном счете и был в основном реализован, -решающая поддержка Москвой кого-то из видных чеченцев: либо наследника из клана Кадырова, либо лояльного центру представителя чеченской диаспоры из самой России.

   В случае продвижения представителя кадыровского клана сохранялись все негативные стороны собственно кадыровской системы, но при отсутствии его сильной ключевой стороны - пассионарной и волевой личности самого покойного президента Чечни. В кадыровском окружении все было центрировано именно на его персоне, и ничего даже отдаленно напоминающего его харизму в тот момент еще не проявилось. Кадыровский тейп и примкнувшие к нему представители других родов смогли укрепиться у власти в Чечне только за счет сочетания чрезвычайной и концентрированной поддержки федерального центра с личной волей самого Ахмада-хаджи. В любом случае такой «наследник» был бы очень слабой фигурой, для его продвижения у Москвы просто могло не хватить ресурсов, а уровень политического хаоса в чеченском обществе мог возрасти на порядок. Во многом все так и получилось, как предсказывали аналитики, после ставки Кремля в конечном счете на фигуру Алу Алханова, который действительно оказался довольно слабым лидером на фоне ушедшего Ахмада-хаджи и чуть не вверг республику в хаос, перейдя в легкое внутреннее, но все-таки противоборство с начавшим на тот момент набирать силы Рамзаном Кадыровым.  

   Выдвижение пророссийского чеченца, не связанного с кадыровским кланом, вообще не рассматривалось, так как со всей очевидностью было чревато заведомой оппозицией тех сил, которые до этого уже встали под знамена Кадырова, отчасти это касалось вчерашних боевиков, вступивших в отряды сына Кадырова Рамазана, но также противодействием других сил в самой Чечне, способных усмотреть в этом возврат к сценарию с Доку Завгаевым.

   В обоих случаях президентские выборы могли превратиться в повод для резкой дестабилизации, так как ни при одном из рассмотренных сценариев не было даже намека на общечеченский консенсус.

   Третья возможность теоретически могла заключаться в евразийском плане решения чеченской проблемы. Это подразумевало откладывание выстраивания в Чечне жесткой властной вертикали с президентом во главе, инициирование процесса постепенного и органичного диалога между различными тейповыми, вирдовыми, социально-политическими и иными группами чеченского общества, с опорой на старейшин и религиозные авторитеты, предоставление чеченцам значительной свободы и широких границ автономии, сохранение и развитие локальных правовых, этнических и религиозных особенностей, большую свободу экономической деятельности. Все это возможно лишь в рамках жесткого соблюдения стратегических интересов и территориальной целостности России, но с качественным учетом глубокого своеобразия чеченского общества и отказом от ускоренной стандартизации этого региона России по образцу иных, более спокойных и предсказуемых территорий и субъектов Федерации. Это и было бы оптимальным политическим решением чеченской проблемы.

   Евразийский план мог бы стать позитивным проектом в примирении самого чеченского общества, в установлении качественно новой системы отношений с федеральным центром, а также привлекательной формулой для свертывания повстанческой террористической практики боевиков-сепаратистов (по крайней мере значительного их сектора).

   Этот теоретически безупречный план страдает некоторой утопичностью вследствие сложности для понимания административными и военными инстанциями России, необходимостью кропотливой разъяснительной работы среди самих чеченцев. И самое главное – это катастрофический недостаток времени для его полноценной подготовки. Так как при Кадырове в этом направлении работа практически не велась, то время оказалось упущенным.         Не исключено, что на это и рассчитывали те деструктивные силы, которые стояли за устранением президента Чечни, сознавая, что налаживание ситуации по евразийскому сценарию потребует времени и усилий. Сегодня же, после прихода к власти сына Кадырова Рамзана, все настолько упоены позитивными сдвигами административного восстановления республики по модели типового российского региона, что даже не думают о возможности какого-либо нового обострения ситуации, связанного со многими вышеперечисленными факторами, опасность которых так и не снята. А следовательно, никто даже не пытается реализовать элементы фундаментальной евразийской стратегии, способной успокоить регион в долгосрочной перспективе. И это накануне судьбоносного 2008 года, когда все заокеанские антироссийские силы активизируются, пытаясь обострить именно немного притихшие болевые точки, среди которых Чечня все еще остается на первом месте. Пока гром не грянет…