Специфика научного познания

Однако верификация и фальсификация  играют при проверке теории неодинаковую роль. Всякая теория в самом общем  виде может быть описана как конъюнкция утверждений об общих закономерностях, т.е. некоторое предложение Т, имеющее вид VxiFi(xi) & ... & &VxnFn(xn). Если из Т выведено некоторое утверждение В, относящееся к какому-либо единичному факту — иначе говоря, доказана импликация Т ^ В, — то в случае, если В окажется ложным, отсюда немедленно будет следовать (по правилу, которое в традиционной логике имеТ

ложно, и тем самым теория будет  опровергнута; если же В окажется истинным, то мы можем только констатировать, что получен еще один факт, подтверждающий теорию. Чтобы доказать истинность утвержде- Т

все утверждения вида Fi(a), где а —любой элемент области определения предиката Fi, а это ни в одном сколько-нибудь интересном случае сделать нельзя. Таким образом, окончательная верификация теории, в отличие от фальсификации, принципиально невозможна; теория всегда остается гипотезой.

На чем же тогда может основываться убеждение в истинности теории? Широко распространено мнение, что самой  надежной гарантией истинности утверждения  об общей закономерности является многочисленность подтверждающих его фактов: если закономерность подтверждается повседневными наблюдениями, подтверждается всем, что мы видим  на каждом шагу, то в справедливосити ее можно не сомневаться. Но такое мнение ошибочно. Решающее значение для проверки гипотезы имеет не количество наблюдений, а разнообразие условий, при которых они производятся. И мною раз случалось, что утверждения об общих закономерностях, подтвержденные огромным количеством повседневных наблюдений и считавшиеся абсолютно достоверными, опровергались наблюдением, сделанным при необычных условиях.

Проиллюстрируем сказанное примером. Древние греки были уверены, что  нет закона более непреложного, чем  регулярная смена дня и ночи, чередование  восхода и захода Солнца. В этом их убеждали

ежедневные наблюдения в течение  множества поколений. Но в IV веке до н. э. отважный мореплаватель Пифей из Массалии — греческой колонии на месте нынешнего Марселя — рассказал, вернувшись из дальнего плавания, что доплыл до таких мест, где Солнце не заходит и описывает полный круг выше горизонта. Его ославили лжецом, но мы теперь понимаем, что он говорил правду: очевидно, ему удалось пересечь Северный полярный круг.

Другой пример: европейцы в течение  многих веков были убеждены, что  все лебеди белые, но потом, открыв Австралию, увидели там черных лебедей.

Оба эти примера относятся к  «обыденному знанию». Но и в истории  науки случалось, что утверждения, подтвержденные огромным количеством  наблюдений и экспериментов и  считавшиеся не подлежащими никакому сомнению, опровергались новым, необычным  экспериментом (требовавшим, как правило, много труда и изобретательности). Самый известный пример этого  рода — опыт американского физика А. А. Майкельсона (Albert Abraham Michelson, 1852—1931), обнаружившего в 1881 г., что закон сложения скоростей классической механики не выполняется, если одна из скоростей есть скорость света. (Впоследствии этот опыт послужил одним из главных подтверждений теории относительности Эйнштейна.)

Вообще, получать подтверждения значительно  легче, чем опровержения. Подтверждений  гипотезы всегда можно найти сколько  угодно, особенно если их специально искать. Поэтому исследователь, выдвинувший  новую гипотезу и желающий ее проверить, должен не искать для нее подтверждений, а, напротив, стараться ее опровергнуть, фальсифицировать. Он должен рисковать, должен всячески разнообразить условия  наблюдений и опытов, и должен быть готов отказаться от своей гипотезы, как бы ни была она ему дорога, если она не выдержит проверки. Но если гипотеза устоит перед настойчивыми попытками ее опровергнуть, это будет  веским доводом в пользу признания  ее истинной. Только такие подтверждения  и должны приниматься во внимание: не те, что встречаются на каждом шагу, а те,

которые получены в результате неудачи  серьезных попыток фальсификации.

Особенно убедительные подтверждения  получаются в тех случаях, когда  из теории выводятся неожиданные  следствия, истинность которых затем  подтверждается наблюдениями — иначе  говоря, когда теория позволяет обнаружить такие факты, наличия которых  мы не могли бы предположить, если бы не знали этой теории. Примером может служить предсказание теорией относительности Эйнштейна отклонения светового луча в поле тяготения Солнца — явления, которого никто не мог предположить до возникновения теории относительности. Для проверки этого предсказания нужно было сфотографировать звезды вблизи от Солнца, что возможно только во время полного солнечного затмения. В 1919 г. это сделал английский астрофизик А. С. Эдцингтон (Arthur Stanley Eddington, 1882—1944), и предсказание подтвердилось.

3. Следует заметить, что мнение  Поппера о возможности окончательного  опровержения теории —или, что по существу то же самое, гипотезы — одним противоречащим ей фактом встречает возражения. К.Лоренц (см. его книгу «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества», гл. 8) пишет по этому поводу следующее: «Иногда считают—заблуждение это распространено также и среди специалистов по теории познания, — будто теория может быть окончательно опровергнута одним или несколькими фактами, которые с ней не удается согласовать. Если бы это было так, то все существующие гипотезы были бы опровергнуты, потому что вряд ли найдется среди них хоть одна, согласная со всеми относящимися к ней фактами. Любое наше познание представляет собой лишь приближение — хотя и последовательно улучшаемое приближение — к внесубъективной действительности, которую мы стремимся познать. Гипотеза никогда не опровергается единственным противоречащим ей фактом; опровергается она лишь другой гипотезой, которой подчиняется большее число фактов. Итак, «истина» есть рабочая гипотеза, способная наилучшим образом проложить путь другим гипотезам, которые сумеют объяснить больше.»

Эту критику следует, по-видимому, признать справедливой. Всякое научное  знание, как неоднократно подчеркивал  сам Поппер, есть лишь предположительное  знание, и серьезные ученые всегда отдавали себе отчет в его неполном и предположительном характере. Если

обнаруживается факт, не поддающийся  объяснению в рамках какой- либо до этого хорошо «работавшей» теории, но при этом не удается сразу же предложить другую теорию, которая объясняла бы как вновь открытый факт, так и то, что умеет объяснить существующая теория, то старой теорией продолжают пользоваться как рабочим инструментом (а в этом и состоит основное назначение всякой теории — быть рабочим инструментом для исследования и практической деятельности) до тех пор, пока не появится новая, лучшая. Однако обнаружение такого факта всегда вынуждает ученых интенсивно искать выход из противоречия, а выходом может быть только создание новой теории, которая дала бы лучшее приближение к действительности. Таким образом, утверждение Поппера, что необходимо искать не верификации, а фальсификации теории, остается в силе: в случае неудачи серьезной попытки фальсификации теория получает весомое подтверждение, а в случае удачи появляется стимул для создания новой теории.

4. Выше мы видели, что хотя  окончательной уверенности в  истинности теории не может  быть никогда, ее можно считать  в высокой степени достоверной,  если она успешно противостоит  серьезным попыткам ее опровергнуть. Но для того, чтобы теория могла  им противостоять, она должна  иметь такую форму, чтобы попытки  опровержения были возможны. Иначе  говоря: всякая научная теория  должна быть в принципе опровержимой, фальсифицируемой. Фальсифицируемость является, по выражению Поппера, критерием демаркации, отделяющим эмпирические научные теории от мифов, метафизических учений и псевдонаучных теорий, внутренняя структура которых такова, что они не допускают опровержения опытом.

Первыми попытками людей объяснить  явления природы были поэтические  мифы. В качестве примера можно  привести миф о нимфе Эхо, дошедший до нас в пересказе Овидия. В  наказание за болтливость Юнона  отняла у нее способность говорить первой и способность молчать, услышав  чей-нибудь голос: «Теперь она только и может, что удвоять голоса, повторяя лишь то, что услышит». А потом Эхо от неразделенной

любви к прекрасному юноше Нарциссу так исчахла, что от нее остался  только голос. Эта «теория» абсолютно  неопровержима: то обстоятельство, что  нимфу Эхо никто никогда не видел, не может служить опровержением, раз у нее нет тела, зато ее голос доводилось слышать каждому. Таковы же и другие мифологические объяснения природных явлений —они построены так, что опровергнуть их в принципе невозможно.