Сократ

Критобула, и тот пополнил когорту слушателей Сократа. 
   Херефонт. Его мы тоже уже упоминали; он наряду с Критоном являлся вторым самым близким к «босоногому мудрецу» человеком. По возрасту он был, насколько можно судить, помоложе Сократа, но не намного. Херефонт во всех отношениях представлял резкий контраст

с практичным Критоном.  
    Этот высокий, очень худой, болезненного вида человек в глазах современников был необычным и даже странным. Он ничуть не заботился о делах земных, житейских, целиком посвятив себя поиску истины в сократовском кружке. Не удивительно, что его постоянно осмеивали авторы комедий — уж очень подходящей мишенью для этого был Херефонт. Вспомним, как достается ему от Аристофана — в пьесах этого поэта он то «помешанный», то «упырь»... Не отставали в подобных насмешках и другие комедиографы. Херефонт был одним из тех эмоциональных энтузиастов, которые постоянно увлекаются, не могут скрывать своих чувств сдержанность им чужда. Так его и характеризует Сократ в платоновских диалогах: «И вы, конечно, знаете, каков был Херефонт, до чего он был неудержим во всем, что бы ни затевал.

 
Федр. А вот он принадлежал уже  к молодому поколению учеников Сократа — родился около 444 года до н. э., то есть примерно на четверть века позже «босоногого мудреца. Федр, этот пылкий юноша с чистой и светлой душой (интересно, что и имя его в переводе означает «светлый, сияющий»), входит в число наиболее запоминающихся фигур из сократовского окружения. Дело, конечно, еще и в том. Что диалоги «Федр и «Пир», в которых он выступает в качестве действующего лица, — вершины творчества Платона как литератора. 
Федр, каким он изображен в этих произведениях, невольно вызывает у читателя симпатию. Он — увлекающийся энтузиаст и на первый взгляд может этим напомнить Херефонта, но такое впечатление будет ошибочным: на самом деле два человека очень непохожи. Восторженность Федра — от его молодости. В отличие от «мономана» Херефонта, для которого, кажется, не существует ничего на свете, кроме Сократа, — он уже нашел себе кумира! — Федр, напротив, в постоянном поиске. 
   Итак, говорит Федр, «Эрот — это великий бог, которымлюди и боги восхищаются по многим причинам, и не в последнюю очередь из-за его происхождения: ведь почетно быть древнейшим богом. А доказательством этого служит отсутствие у него родителей, о которых не упоминает ни один рассказчик и ни один поэт... А как древнейший бог, он явился для нас первоисточником величайших благ... Умереть друг за друга готовы одни только любящие, причем не только мужчины, но и женщины. У греков убедительно доказала это Алкесгида, дочь Пелия: она одна решилась умереть за своего мужа, хотя у него были еще живы отец и мать... Итак, я утверждаю, что Эрот, самый древний, самый почтенный и самый могущественный из богов, наиболее способный наделить людей доблестью и даровать им блаженство при жизни и после смерти». 
Изящная речь, с подобающими риторическими прикрасами, с привычными примерами из мифологии... И, конечно, восторженная, как всегда у Федра.

Не слишком удачно, даже трагично сложилась его дальнейшая судьба. В 415 году  

до н. э. Он каким-то образом  был втянут в один громкий судебный процесс религиозно-политическогохарактера. На Федра поступил донос — якобы он в составе группы молодых людей участвовал в пародировании священных ритуалов. Вполне возможно, что донос был ложным, но «под горячую руку* в Афинах тех лет могли осудить и невиновного, не особо-то разбираясь. Федр поэтому бежал из Афин, а его имущество было конфисковано. Очевидно, именно это имеетв виду оратор Лисий — тот самый, упоминавшийся чуть выше, — когда характеризует Федра как «человека, впавшего в бедность не по своей порочности»  
   Сократ, как видим, умел находить общий язык с людьми самого разного возраста. Свободно, остроумно, плодотворно говорил он с Теэтетом, который годился ему во внуки. А вот — другая описанная Платоном сценка (диалог «Лахет»), где собеседниками «босоногого мудреца» становятся представители более старшего, чем он сам, поколения: знатные аристократы Лисимах и Мелесий, видные полководцы Лахет и Никий. Среди участников диалога Сократ — самый молодой; действие происходит между 424 и 418 годами до н. э., иными словами, ему лет сорок пять — пятьдесят и Остальные — уже пожилые афиняне (самый старший, Л исимах, был дружен еще с отцом Сократа). Лисимах и Мелесий раздумывают о том, кого бы пригласить для воспитания их юных сыновей. И тут в разговореивсплывает имя Сократа, отзывы говорящих о нем — самые

благоприятные, проникнутые неподдельным уважением. 
   Среди же учеников Сократа в собственном смысле слова были и такие, которые под его влиянием сделали философию главным делом своей жизни. Федон Элидский, Евклид Мегарский, Эсхин Сократик.. * Некоторые из них впоследствии сами стали основателями и главами философских школ. 
  

                                            Учение Сократа

3.1 Философия в понимании Сократа

В чем же заключалось  в таком случае то новое, что было внесено Сократом в понятия «философия» и «философ», - то новое, что сделало его воззрения одним из поворотных пунктов истории греческой философии? 
    Прежде всего, следует сказать, что, хотя софистам и принадлежит приоритет в постановке антропологических проблем, главным объектом их интересов оставались все же риторика и диалектическое (полемическое) искусство. Они увлекались также многими другими областями знаний и выступали в качестве всесторонне осведомленных людей. В отличие от них Сократ концентрировал свое внимание на человеке и его поведении, считая эти проблемы важнейшими для философии. Это и дало возможность Цицерону говорить, что Сократ «спустил» философию с «неба на землю» (иначе говоря, Сократ поднял философию «с земли на небо»). По свидетельству Ксенофонта, Сократ в первую очередь исследовал этические проблемы, касающиеся того, что «благочестиво и что нечестиво, что прекрасно и что безобразно, что справедливо и что несправедливо»  
    Это и понятно: начавшийся в последней четверти V в. до н. э. острый кризис полисной системы и всей культурной жизни греков сопровождался распространением субъективистских и релятивистских учений софистов. Эти новые учения, будившие мысль и укреплявшие авторитет знаний и просвещения, наносили вместе с тем серьезный удар по правовым и политическим устоям общества, подрывали традиционные верования народа, его нравственные ориентиры и ценностные установки. В данных условиях  
      Сократ в отличие от консервативно настроенных деятелей своего времени, например, Аристофана, видел средство укрепления общества, его духовных устоев не в ограждении традиций и заветов отцов от критики, от «посягательства» на них со стороны софистов и кого бы то ни было, а в познании «человеческих дел», в осмыслении внутреннего мира человека, в поиске «первоначала» его поступков и поведения. «Кто изучает дела человеческие, надеется сделать то, чему научится, как себе, так и другим», - говорит Сократ у Ксенофонта  
   Для Сократа знания и поступки, теория и практика едины: знание (слово) определяет ценность «дела», а «дело» - ценность знания. Отсюда и его уверенность в том, что истинные знания и подлинная мудрость (философия), доступные человеку, неотделимы от справедливых дел и других проявлений добродетели. С точки зрения Сократа, нельзя назвать философом того, кто обладает знаниями и мудростью, но, судя по его образу жизни, лишен добродетели. В диалоге Платона «Менексен» он утверждает: «И всякое знание, отделенное от справедливости и другой добродетели, представляется плутовством, а не мудростью». 
    Таким образом, одним из отличительных признаков истинной философии и подлинного философа является, по Сократу, признание единства знания и добродетели. И не только признание, но также стремление к реализации этого единства в жизни. Сообразно с этим философия, в понимании Сократа, не сводится к чисто теоретической деятельности, но включает в себя также практическую деятельность - правильный образ действия, благие поступки, то,что ксенофонтовский Сократ определил термином ### (буквально - «благая деятельность»). Словом, мудрость есть добродетель, т. е. знание о добре, которое включает в себя внутреннее переживание добра и потому побуждает к благим поступкам и удерживает от дурных. 
    Ориентация на этические проблемы и новое содержание, внесенное Сократом в понятие «философия», определили его отношение к натурфилософии, к изучению «космоса» и явлений внешней природы вообще. Исследование природы он считал бесполезным занятием, ибо познание того, по «каким законам происходят небесные явления», не позволяет ни изменять эти законы, ни создать явления природы, такие, как «ветер, дождь, времена года и тому подобное» (. Неудовлетворительность прошлых философских учений, занятых натурфилософскими (космологическими) проблемами, Сократ видел также в полном расхождении этих учений в вопросе о «естестве мира». Имея в виду монистов (милетских космологов, Пифагора и Ксенофонта) и плюралистов (Левкиппа, Демокрита, Эмпедокла и Анаксагора), а также Гераклита и его последователей, с одной стороны, и элейцев (Парменида, Зенона и Мелисса) - с другой, ксенофонтовский Сократ замечает, что одним из них кажется, что сущее едино, другим - что оно беспредельно в своей множественности; одним кажется, что все вечно движется, другим - что ничто никогда не может двинуться; одним кажется, что все рождается и погибает, другим - что ничто никогда не может ни родиться,ни погибнуть». Впрочем, по словам Ксенофонта, Сократ не оспаривал (в известных границах) полезность и необходимость знаний из области математики (счета), геометрии, астрономии, медицины и других наук. Он рекомендовал только не увлекаться ими чрезмерно, не посвящать им всю свою жизнь, пренебрегая изучением многих других полезных наук , т. е. гуманитарных областей знания, как сказали бы мы сегодня. 
   В глазах Сократа науки о человеке обладают огромным преимуществом перед науками о природе: изучая человека, они дают ему то, в чем он более всего нуждается, - познание самого себя и своих дел, определение программы и цели деятельности, ясное осознание того, что есть добро и зло, прекрасное и безобразное, истина и заблуждение. Знание (осознание) этого, согласно Сократу, делает людей благородными. Аналогичную мысль мы находим в диалоге Платона «Хармид», где Сократ в беседе с Критием доказывает, что без знания добра и зла все иные (т. е. практические, специальные) знания и навыки немногого стоят, так как их ценность определяется применением их на пользу или во вред человеку. 
    По мысли Сократа, правильный выбор, благой образ действий возможны лишь на пути познания добра и зла, а также самопознания и определения своего места и назначения в мире. Главную ценность знаний о добре и зле, о хорошем и плохом Сократ видел в их непосредственной действенности и активности, в их прямом воздействии на человека. 
   По словам платоновского Сократа, знание, которое относится к области добродетели, «способно управлять человеком, так что того, кто познал хорошее и плохое, ничто уже не заставит поступать иначе, чем велит знание» 
    Предметом философии, ее основной задачей и главной целью Сократ сделал познание «естества» человека, первоисточника его поступков и дел, его образа жизни и мышления. Такое познание он считал возможным лишь на пути самопознания, на пути следования дельфийскому призыву «Познай самого себя». В осуществлении этого девиза Сократ усматривал свое жизненное назначение и призвание. 
    Исходя из того, что философ - это тот, кто на деле осуществляет свою философию, Сократ стал, как было сказано, испытывать «самого себя и других». Основным средством «испытания» он избрал диалог, живую беседу, вопросно-ответный метод исследования проблем.

3.2 Искусство диалога 
 
Во времена Сократа появилось два типа философов: философы и те, кто обучал философии и риторике («учителя мудрости», по терминологии Платона). К числу первых относился Сократ, вторых - софисты. Тот факт, что Сократ не оставил письменного изложения своего учения, так же примечателен, как и форма его философствования - диалог, предполагающий непосредственный контакт собеседников, совместный поиск истины в ходе бесед и споров. Он считал жизнь вне диалогов, обсуждений и исследований бессмысленной. Даже смерть он воспринимал лишь как ожидаемую возможность вести диалог с бессмертными философами, поэтами и героями . 
   Диалог - как образ жизни и способ философствования - был причиной литературного безмолвия Сократа, его сознательного отказа от письменных сочинений. Такой вывод находит подтверждение и в платоновском «Федре», где Сократ говорит, что письменное сочинение не только не может воспроизвести настоящего диалога и заменить его, но даже становится преградой на пути общения людей: ведь книгу не спросишь, как спрашиваешь живого человека, а если и спросишь, то она отвечает «одно и то же». Письменные сочинения, создавая иллюзию власти над памятью, прививают «забывчивость», так как в этом случае «будет лишена упражнения память». Поэтому тексты - средство не «для памяти, а для припоминания»; они предоставляют людям возможность «много знать понаслышке», повторяя то, что было сказано в чужих сочинениях. Письменная форма, лишая потребности в самостоятельном поиске, позволяет обучающимся казаться «многознающими», оставляя большинство из них невеждами. Более того, письменные сочинения грозят существованию общения, если не сказать, что делают его излишним в той степени, в какой они претендуют на замещение диалога, без которого невозможно живое общение. Диалог - это подлинная, «живая и одушевленная речь знающего человека»; письменность же - это всего лишь «подражание» диалогу. 
      В сократовском диалоге есть два лица, для которых истина и знания не даны в готовом виде, а представляют собой проблему и предполагают поиск. Это значит, что истина и знания не передаются, или, образно говоря, не переливаются из одной головы в другую, а раскрываются в сознании участников диалога. Поэтому-то Сократ, в отличие от софистов, не выдавал себя за «учителя мудрости», которому все известно и который берется всему обучить. Единственное, на что он претендовал, - обучение искусству ведения диалога, при котором собеседник, отвечая на заданные вопросы, высказывал суждения, обнаруживая свои знания или, напротив, свое неведение. Тем самым искусство диалога - или, что то же, мастерство задавать вопросы - становилось «испытанием» собеседника, его «обличением». «Обличение», к которому прибегал Сократ, было направлено в одних случаях на то, чтобы умерить самоуверенность собеседника, мнящего себя знающим, и доказать ему, что он не только ничего не знает, но более того: оставаясь недалеким человеком, не подозревает о своем невежестве; в других случаях оно имело целью ориентировать собеседника на самопознание, а также на обнаружение и уяснение того, что в нем самом до этого оставалось скрытым, неясным и дремлющим. В последнем случае искусство задавать вопросы Сократ рассматривал как средство, с помощью которого можно содействовать «рождению» истины  в голове собеседника, помочь ему «разрешиться» от бремени мыслей, раскрывая его творческие способности. Это вопросно-ответное (диалектическое) искусство он сравнивал с повивальным искусством своей матери Фенареты и в шутку называл «майевтикой». Впрочем, следует сказать, что философ подчас использовал оба способа ведения беседы, т. е. сочетал «обличение» и «майевтику». Как бы то ни было, «обличение» и «майевтика» Сократа часто ставили собеседника в затруднительное положение, заставляли его противоречить самому себе, приводили его в смятение и замешательство. Вполне понятно, что реакция на сократовское искусство ведения диалога была далеко не одинаковой; немногим оно представлялось делом, направленным на осуществление дельфийского призыва «Познай самого себя», а многим - лишь софистическим приемом, запутывающим людей и сбивающим их с толку.  
    Неудивительно, что Сократа сравнивали не только с Силеном, сатиром Марсием, но также и с морским («электрическим») скатом или оводом. Сократ находил это сравнение справедливым в том смысле, что, смущая других, он сам пребывает в состоянии замешательства: «Если этот самый скат, приводя в оцепенение других, и сам пребывает в оцепенении, то я на него похож, а если нет, то не похож. Ведь не то, что я, путая других, сам ясно во всем разбираюсь, - нет: я и сам путаюсь, и других запутываю. Так и сейчас - о том, что такое добродетель, я ничего не знаю, а ты, может быть, и знал раньше, до встречи со мной, зато теперь стал очень похож на невежду в этом деле. И все-таки я хочу вместе с тобой поразмыслить и поискать, что она такое». 
    В словах: «...я ничего не знаю... И все-таки я хочу вместе с тобой поразмыслить и поискать» - весь Сократ, вся или почти вся «формула» его философии, весь пафос его поиска истины. Он был уверен, что незнание, точнее, знание о своем незнании в конечном счете обернется знанием. Иначе говоря, незнание является предпосылкой знания: оно стимулирует поиск, заставляет «поразмыслить и поискать». С этой точки зрения у человека, не сомневающегося в истинности своих знаний и воображающего себя весьма сведущим во всем, нет большой потребности в поиске, в том, чтобы думать и размышлять. 
   Сократ был философом, он мыслил. И мыслил, отправляясь от осознания своего незнания, от скептического по форме тезиса: «Я знаю, что ничего не знаю». Призывая не ограничиваться готовыми решениями и привычными представлениями, он подвергал «испытанию», «обличению» не только людей, но также общепринятые этические оценки и ходячие взгляды на жизнь. Он будоражил умы, не давал покоя согражданам, вызывал их недовольство. Становится понятным, почему Сократ в своей защитительной речи уподобляет себя оводу, а афинян – коню.

3.3 Диалектика Сократа  
 
Термин «диалектика» происходит от слова διαλεκτική и означает «разговариваю», «беседую», «обсуждаю». Хотя греческие философы вкладывали разное содержание в слово «диалектика», или «диалектическое искусство», тем не менее оно мыслилось в единстве с диалогом и большей частью означало искусство ведения диалога, искусство спора и аргументации. Аристотель называет Зенона Элейского первым, кто «изобрел диалектику». И действительно, Зенон  разработал метод опровержения суждений противника путем выявления в них противоречий. Опровержение противоположного тезиса служило косвенным доказательством защищаемого. Оригинальность этого метода состояла в том, что, условно приняв тезис, подлежащий опровержению, Зенон выводил из него два взаимоисключающих следствия, делая тем самым этот тезис внутренне противоречивым, логически несостоятельным и теоретически неразрешимым. Зеноновский метод, впоследствии названный «приведением к нелепости» (reductio ad absurdum), был использован софистами и Сократом, но уже в диалоге, в вопросно-ответном ведении полемики, в словесной диалектике (к чему, надо полагать, Зенон не прибегал). 
      У софистов «диалектика» стала искусством спора (эристикой), риторическим искусством убеждать, техникой словесной эквилибристики, средством доказательства субъективного характера человеческих знаний, понятий и представлений, не исключая и нравственно-этических. Показательными в этом отношении являются так называемые «Двоякие речи» - сочинение, написанное в конце V в. до н. э. неизвестным софистом, судя по всему, находившимся под влиянием Протагора. В этом сочинении рассматриваются аргументы, которые могут быть выдвинуты «за» и «против» того или иного тезиса. Так, к примеру, о добре и зле возможны два противоположных суждения: добро и зло - одно и то же; добро и зло - не одно и то же. Приведя эти два суждения, анонимный софист стремится обосновать первое как менее правдоподобное. Как и следовало ожидать, аргументация софиста строится на демонстрации относительного характера понятий «добро» и «зло». Еда и питье, замечает анонимный автор, «для больного могут быть злом, а для здорового же и нуждающегося в них - благом», «болезнь есть зло для больных, для врачей же благо... И победа, которую эллины одержали над персами, для эллинов благо, для варваров же зло» и т. д.. На возражение собеседника, что в «таком случае следует считать, что великий царь находится в том же положении, что и нищие», - да и вообще во всех других случаях мы должны будем приравнивать решительно все противоположности (большое и малое, великое и ничтожное, прекрасное и безобразное и т. д.), - автор «Двояких речей» отвечает, что его целью является показ не того, что «добро и зло - не одно и то же» (это и так ясно), а того, что каждое из них (противоположностей) является «и хорошим, и плохим» (Там же). 
        Нетрудно заметить, что защита менее правдоподобного суждения (в нашем примере: «добро и зло» - «одно и то же») основана на подмене одного отношения другим, на том, что со времени Аристотеля получило в логике название «подмены тезиса». Ведь из того, что добро в одном отношении может быть злом в другом отношении, еще не следует, что «добро и зло - одно и то же» в одном и том же отношении и в одно и то же время. Использование приема «подмены тезиса» позволяло софистам выдавать белое за черное и наоборот. 
        Цель эристики - показать возможность принять оба противоположных тезиса (например, «добро и зло - одно и то же»; «добро и зло - не одно и то же») как одинаково истинные, а не опровергать данный тезис путем выведения из него противоречащих суждений и сведения его к абсурду, как это делал Зенон Элейский. При этом «диалектическое искусство» софистов становится искусством убеждать, искусством аргументации, направленным лишь на победу в споре, и не на что иное. Вот почему Платон, резко осуждая равнодушие софистов к истине, противопоставляет диалектический метод Сократа эристическому методу софистов, несмотря на то, что оба эти метода, основанные на вопросно-ответной форме ведения диалога, иногда совпадали, например, в тех случаях, когда Сократ (отчасти под влиянием эристики софистов) искал противоречия в суждениях собеседников. Однако эти моменты сходства носили внешний характер. По существу же, у Платона было достаточно оснований для разграничения метода Сократа и метода софистов. 
    В самом деле, в вопросно-ответном ведении спора у софистов главной целью задающего вопросы было заставить отвечающего противоречить самому себе, а целью отвечающего - любой ценой избежать этой ловушки независимо от того, будут ли его ответы выражать то, что он считает истинным, или нет. В противоположность этому Сократ настоятельно требовал, чтобы собеседник прежде всего исходил из того, что он считает истинным. В нахождении истины он видел главный критерий, отличающий диалектику, «искусство вести рассуждение», от эристики, искусства спора, искусства словесного агона, словесного состязания  
      Для Сократа эристика чужда положительных задач философии, недостойна философа. Делая человека «ненавистником всякого слова и суждения», она разрушительна и гибельна, ибо «нет большей беды, чем ненависть к слову». Только в «слове и рассуждении» рождается истина, только в диалоге, в соответствии с диалектическим (вопросно-ответным) искусством «вести рассуждение», становится возможным постижение истинной сущности вещей... Сократ считал диалектиком того, кто «умеет ставить вопросы»

                               Этическое учение Сократа 
 
4.1"Познай самого себя" 

«Познай самого себя» - эта формула мудрости, приписываемая  одному из «семи мудрецов» (обычно Хилону или Фалесу), фигурировала среди  других аналогичных изречений и  заповедей («Ничего слишком», «Заручился - разорился») на фронтоне Дельфийского храма.  Знаменательно и то, что дельфийское изречение, известное до Сократа и после него, закрепилось за его именем. И это не случайно: ни один из мыслителей античного мира, кроме Сократа, не сделал установку на самопознание основной частью своего учения и руководящим принципом всей своей деятельности. 
  Сократовская установка на самопознание, т. е. превращение проблемы человека и «человеческих дел» в главную проблему философии, ознаменовавшая собой новый этап в истории греческой теоретической мысли, сохранила свою остроту и стала весьма актуальной в век научно-технической революции. Во всяком случае, она невольно приходит на ум в связи с дискуссиями, развернувшимися за последнее время вокруг проблем: «человек - наука - техника», «наука - этика - гуманизм». Эти дискуссии перекликаются с сократовским пониманием основной задачи философии и ценности знания вообще. Неудивительно поэтому, что они нередко сопровождаются прямыми или косвенными ссылками на Сократа, его идеи и мысли. 
    Особый интерес в этой связи вызывает сократовское истолкование дельфийской заповеди. Если верить Ксенофонту, который не всегда вдавался в философские тонкости, смысл изречения сводился Сократом к рекомендации осознать свои способности и возможности, к указанию на полезность объективной самооценки. Ксенофонтовский Сократ заявляет: «Кто знает себя, тот знает, что для него полезно, и ясно понимает, что он может и чего он не может. Занимаясь тем, что знает, он удовлетворяет свои нужды и живет счастливо, а не берясь за то, чего не знает, не делает ошибок и избегает несчастий. Благодаря этому он может определить ценность также и других людей и, пользуясь также ими, извлекает пользу и оберегает себя от несчастий»  
Согласно платоновскому Сократу, софистам чуждо это стремление, они игнорируют понимание, ограничиваются установлением различий (в частности, описанием различных восприятий, представлений и оценок), останавливаются на индивидуальном, частном и субъективном; абсолютизируя индивидуальное, особенное и субъективное, они забывают об объективном и общем, о едином. Неудивительно, что для них нет ценности за пределами оценки индивида; ведь если «человек - мера всех вещей», то это значит, что каждый по-своему прав: нет ни истины, ни лжи, есть только «техника» внушения и убеждения. К овладению этой техникой софисты, по мысли платоновского Сократа, и свели всю ценность знания и познания: они хотят основать господство над человеком на науке о человеке. 
    При всем внешнем сходстве майевтики Сократа с полемическим искусством софистов эти два способа ведения диалога совершенно различны по своей сути и направленности. Искусство софистов, будучи «техническим» знанием, описательной наукой о человеке, имело в виду «овладение» человеком, эффективное манипулирование его сознанием и поведением, в то время как майевтика Сократа, ориентированная на самопонимание, ставила целью осознание человеком своей автономии, раскрытие им своей сущности как разумно-нравственного и свободного существа. Майевтика Сократа - это способ реализации дельфийского призыва, с помощью которого собеседник становится соискателем единой истины, единой добродетели, словом, соискателем общих определений. 
     Итак, сократовское самопознание - это поиск общих (прежде всего этических) определений, это забота о своей душе, о своем назначении. Ориентация на познание общего или всеобщего (нравственного и вообще идеального) в человеке, установка на оценку поступков в свете этого всеобщего и на гармонию между внутренними побудительными мотивами и внешней деятельностью для достижения благой и осмысленной жизни по необходимости приводили Сократа к размышлениям о взаимоотношении познания (знания) и добродетели. Но прежде чем перейти к этой центральной части этического учения афинского философа, мы остановимся еще на одном сложном вопросе, на вопросе о «демоне» (даймоне, даймонионе) Сократа.