Русская философия ХХ века

Мы уже говорили, что  нам чуждо намерение примирять  общество с этими вещами; заставлять его возиться с чем-то тяжелым  и трудным и упрекать за легкомысленное пренебрежение тем, что приличествует  рангу и положению существа, наделенного разумом. Намерение наше заключается скорее в том, чтобы примирить общество с самим собой, поскольку оно, с одной стороны, пренебрегает абстрактным мышлением, не испытывая каких-либо угрызений совести, а с другой стороны, все же питает к нему, но крайней мере в душе, известное почтение как к чему-то возвышенному, поскольку оно избегает его не потому, что считает слишком ничтожным, а потому, что считает его чем-то чересчур высоким и значительным; поскольку оно избегает его не потому, что мнит чем-то слишком обыкновенным и пошлым, а потому, что почитает его за нечто чересчур аристократическое, или, наоборот, потому, что оно кажется ему чем-то экстравагантным, espèce, особенностью, которой не принято выделяться в обычном обществе, особенностью, которая не столько выделяет, подобно новому наряду, сколько ставит вне рядов общества или делает смешным, как лохмотья, или же богатое, но чрезмерно расфранченное и старомодное облачение.

Кто мыслит абстрактно? Необразованный человек, а вовсе не образованный. Порядочное общество не мыслит абстрактно, но той причине, что это слишком легко, по той причине, что это слишком неблагородно (неблагородно не в смысле принадлежности к известным сословиям), и не из надменного «важничания» перед тем, чего оно само не в силах делать, а по причине внутреннего ничтожества и пустоты этого занятия.

Почтение к абстрактному мышлению и предубеждение против него столь глубоки, что тонкие носы наверняка начнут здесь морщиться  в предвкушении юмора или сатиры. И поскольку обладатели этих носов  читают утренние газеты и знают, что  за сатиру установлена премия, они скажут, что я мог бы претендовать на эту премию гораздо успешнее, чем я это делаю, когда излагаю свою затею сразу и без хитростей.

 

Я приведу лишь примеры, подтверждающие мое утверждение, из которых каждый сможет убедиться  в его справедливости.

Ведут на казнь убийцу. Для обычной публики он убийца, и только. Дамы, присутствующие при этом, может статься, отметят, что он сильный, красивый, интересный мужчина. Публика найдет это замечание предосудительным: «Как? убийца красив? как можно думать столь дурно, как можно называть убийцу красивым? сами, должно быть, не намного лучше!» «Это – проявление нравственной испорченности, царящей в высшем свете», – прибавят, может быть, священник, привыкший заглядывать в глубину вещей и сердец.

По-иному поступит знаток людей. Он рассмотрит ход событий, сформировавший этого преступника, откроет в истории его жизни, в его воспитании влияния дурных отношений между отцом и матерью, обнаружит, что некогда этот человек за легкую провинность был наказан с чрезмерной суровостью, которая ожесточила ею против гражданского порядка, вызвала с его стороны противодействие, поставившее его вне общества, и в конце концов сделавшее путь преступления единственно возможным для него способом самосохранения.

Упомянутая публика, случись  ей это услышать, непременно скажет: «Он хочет оправдать убийцу!»

Однако мне вспоминается, как в дни моей молодости некий  бургомистр жаловался на сочинителей, которые дошли-де до тою, что пытаются потрясать основы христианства и  правопорядка. Один из них даже защищает самоубийство! Подумать страшно! Из дальнейших разъяснений выяснилось, что бургомистр имел в виду «Страдания молодого Вертера».

Это и называется мыслить  абстрактно – не видеть в убийце ничего сверх того абстрактного, что  он убийца, устраняя в нем посредством этого простого качества все прочие качества человеческого существа.

 

Совсем иное – сентиментальное, изысканное светское общество Лейпцига. Оно осыпало цветами и увивало  венками колесо и привязанного к  нему преступника. Это опять-таки абстракция, хотя и прямо противоположная. Христиане любят выкладывать крест розами, или, скорее, розы крестом, сочетать розы и крест. Крест есть очень давно превращенная в святыню виселица, колесо. Он утратил свое одностороннее значение орудия бесчестящей казни и совмещает, напротив, в одном образе высшее страдание и глубочайшее унижение с радостнейшим блаженством, с божественной честью. Крест же лейпцигцев, увитый фиалками и чайными розами, есть примирение в стиле Коцебу, способ неопрятного лобызания сентиментальности с дрянью.

 

Еще по-иному, как мне  довелось слышать, устранила абстракцию «убийцы» и воскресила его честь  некая старушка из богадельни. Отрубленная  голова лежала на эшафоте, и светило  солнце. «Ведь это так прекрасно, – воскликнула она, – милосердное  солнце господнее освещает голову Биндера!» 1. «Ты не стоишь того, чтобы тебя солнце озаряло», – говорят озорнику, на которого сердятся. Старушка же увидела, что голова убийцы освещается солнцем, а стало быть, достойна того. Она вознесла его с плахи эшафота в лоно солнечного милосердия бога и осуществила примирение не с помощью фиалок и своего сентиментального тщеславия, а тем, что в величественном сиянии солнца увидела его приобщенным к благодати.

«Эй, старая, ты торгуешь тухлыми яйцами», – сказала покупательница торговке «Что? – вспылила та, – мои яйца тухлые?! Сама ты тухлая! Ты мне смеешь говорить такое про мой товар! Ты? У которой отца вши заели, а мамаша якшалась с французами? Ты, у которой бабка померла в богадельне? Ишь, целую простыню на свой платок извела! Известно, небось, откуда у тебя все эти шляпки, да тряпки! Если бы не офицеры, такие, как ты, не щеголяли бы в нарядах! Порядочные-то женщины больше за домом смотрят, а таким, как ты, самое место в каталажке! Заштопай лучше дырки-то на чулках!» Короче, она не может допустить в покупательнице ни зернышка хорошего.

Она и мыслит абстрактно – подытоживает в покупательнице все, начиная с шляпок, кончая простынями, с головы до пят, вкупе с папашей  и всей остальной родней, – исключительно  в свете того преступления, что та нашла ее яйца тухлыми. Все оказывается окрашенным в цвет этих тухлых яиц, тогда как те офицеры, о которых говорит торговка (если они вообще имеют сюда какое-либо отношение, что весьма сомнительно), предпочли бы заметить совсем иные вещи...

 

Если взять теперь слугу, так нигде слуге не живется  хуже, чем у человека низкого звания, с малым достатком. И наоборот, тем лучше, чем благороднее его  господин. Обыкновенный человек и  тут мыслит абстрактнее, он важничает  перед слугой и относится к  нему только как к слуге; он крепко держится за этот единственный предикат. Лучше всего живется слуге у француза. Аристократ фамильярен со слугой, а француз ему даже добрый приятель. Слуга, когда они находятся вдвоем с хозяином, вовсю разглагольствует, как это явствует из «Жак и его хозяин» Дидро, а хозяин при этом лишь нюхает табак да поглядывает на часы, ни в чем его не стесняя. Аристократ знает, что слуга не только «слуга», что ему, кроме всего прочего, известны все городские новости, знакомы девушки, да и затеи его голову посещают частенько совсем неплохие. Обо всем этом он слугу расспрашивает, и тот должен отвечать на все, что интересует его господина. У хозяина-француза слуга смеет даже рассуждать, смеет иметь и отстаивать собственные мнения, и, когда хозяину что-нибудь от него нужно, он не станет просто приказывать, а постарается сначала втолковать свое мнение, да еще и ласково заверит, что лучше этого мнения и быть не может.

 

То же самое различие и среди военных. У австрийцев положено бить солдата, и солдат поэтому – каналья. Ибо тот, кто обладает лишь пассивным правом быть битым, и есть каналья. Рядовой солдат и имеет в глазах офицера значение абстрактной отвлеченности некоторого долженствующего быть битым субъекта, с которым господин в мундире и с темляком вынужден возиться, хотя это занятие хуже горькой редьки.

 

¹ Бердяев Н.А. Философия свободного духа. М., 1994. С. 380

² Бердяев Н.А. Дух и реальность // Бердяев Н.А. Философия свободного духа.М., 1994. С.379

³ Бердяев Н.А. Воля к жизни и воля к культуре // Бердяев Н.А. Смысл истории.М., 1990. С.164

⁴ Бердяев Н.А. Духовное состояние современного мира // Новый мир. 1990. С.218

⁵ См.: Бердяев Н.А. Философия неравенства. М., 1990. С.253

⁶ Бердяев Н.А. Философия неравенства.М., 1990. С.259-260

⁷ Бердяев Н.А. Воля к жизни и воля к культуре // Бердяев Н.А. Смысл истории.М., 1990. С.84

⁸ Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества.М., 1990. С.524

⁹ См.: Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества.М., 1990. С. 600-603

¹⁰ См.: Невлева И.М. История русской философии: Учеб. пособие. - Х.: Консум, 2003. С. 408

¹¹ См.: Стрелецкий Я.И. История философии: Курс лекций / Краснодарский юридический ин-т. - Краснодар, 2001. С. 419

¹² См.: Зеньковский В.В. История русской философии: В 2 т. - М.: Аст, 1999. С. 542-545

¹³ См.: Алексеев П.В. История философии: Учебник для студ. вузов, изучающих философию / Московский гос. ун-т им. М.В. Ломоносова. Философский факультет. - М.: ТК Велби; Проспект, 2005. С. 236-237