Пространство времени и особенности сознания

 

Различие между смыслом  и значением как различие функций  времени показывает, что конструктивизм и активизм не являются единственными характеристиками кантовской познавательной способности. «Конструкция смысла» есть определенный результат категориальной схемы, т. е. определенное применение определенной категории к определенному эмпирическому созерцанию. В основе каждой такой конструкции лежит бесконечная вариантность смысла; схемы придают категориям не определенный смысл-конструкцию, схемы придают категориям значение — каркас бес-<38> конечных возможностей осуществления определенных конструкций. Учение о схематизме категорий говорит не о том, что существуют некие заданные схемы — категории, которые описываются при помощи временных различий. Наоборот, Кант показывает, что в основе процесса познания лежат определенные временные зависимости, которые традиционно носят название определенных категорий. Иначе говоря, не причинность как некая сущность описывается как последовательность многообразного, подчиненная правилу, но наоборот, последовательность многообразного, подчиненная правилу, есть то, что традиционно называется причинностью.

 

Для Канта значение категории  есть определенное временное отношение, которое может наполняться бесконечно многообразным содержанием-смыслом. Это означает, что Кант первым в  истории мысли показал возможность  изменения содержания категорий, причем глубина кантовского мышления состоит  в том, что он опять-таки показал  гносеологическую основу такой возможности. Другими словами, Кант сделал очевидным, что в самой сущности процесса познания коренится возможность  изменения достигнутых в познании результатов.

 

Время пронизывает все  абстракции, составляющие каркас познавательной способности, но не тождественно ни одной  из них. Каждая из структур познавательной способности обладает темпоральным фоном, задним планом, который оказывается необходимым для воссоздания целостной структуры сознания. Не в самой апперцепции заключается время, как это хочет представить Хайдеггер, но необходимым условием действий сознания, которые Кант называет апперцепцией, является временной фон — взаимодействие трех синтезов. Иначе говоря, синтез рекогниции (это и есть, собственно, апперцепция) не сам в себе содержит время или одно из направлений времени — будущее, но приобретает временной характер только во взаимодействии с синтезом схватывания и воспроизведения. Не в самом воображении коренится время, но воображение отождествляется с временем при рассмотрении проблемы возникновения нового знания.

 

В «Критике чистого разума»  время не предстает некой неуловимой сущностью, о которой каждый раз  возникает вопрос, реальна ли она. Вопрос о реальности или нереальности времени, так же как и о его  смысле, оказывается псевдовопросом, и в этом один из замечательных результатов кантовского главного произведения. Дело состоит не в понимании времени (как особой сущности, будь то ньютоновское абсолютное время или хайдеггеровское изначальное время), но в необходимости времени как условии любого понимания. Время есть субъективное условие познания и понимания, и познание времени — это выявление различных уровней субъективных условий познания, что является задачей трансцендентальной философии. Парадокс трансцендентализма состоит именно в том, что, отказываясь от вопроса «Что<39>такое время?», трансцендентальная философия необходимо делает своим предметом время и временные отношения.

 

Априорность времени соединяет  три основные цели кантовского априоризма: 1. Обоснование предметности независимого от опыта мышления. 2. Обоснование  возможности творчества. 3. Обоснование  необходимости традиции в познании и необходимости определенных «автоматизмов» для деятельности сознания вообще. Единство этих трех фундаментальных  функций времени есть не что иное, как единство настоящего (1), будущего (2) и прошлого (3). В свою очередь, это  единство может быть истолковано  как единство обусловленности и  самоопределяемости сознания. Предметность мышления или возможность опыта есть критерий связи традиций и творчества, автоматизмов сознания и свободного поиска, или, говоря кантовским языком, восприимчивости чувственности и спонтанности синтезов рассудка.

 

Истолкование времени  как смыслообразующей структуры познавательной способности дает возможность наметить тему связи времени и разума как высшей познавательной способности. Утверждение Канта о постоянстве разума во всех проявлениях означает, что разум не есть явление, подчиненное временному условию, или, иначе говоря, разум вне эмпирических последовательностей. Однако в учении о разуме Кант указывает на то, что человек — прирожденный «метафизик», который всегда стремится выйти за пределы опыта и тем самым за пределы методологических конструкций, обосновывающих возможность опыта. Разум есть постоянное беспокойство познавательной способности, побуждающее задавать вопросы, которые «превосходят возможности человеческого разума» (А VIII; Т. 3, 73). Согласно Канту, необходимо, чтобы разум заново взялся за труднейшее из своих занятий — самопознание. Разум должен учредить суд над собой, чтобы отделить свои справедливые требования от своих же необоснованных притязаний. Такой суд разума над самим собой есть не что иное, как критика самого чистого разума (А XI—XII; Т. 3, 75—76).

 

Разум, концентрируя в себе все функции и уровни рефлексии, создает «единство правил рассудка по принципам» и тем самым конституирует  «свои справедливые требования». Реальным инструментом самопознания разума являются здесь время и его основные функции. Критика разума есть своего рода уравновешивание трех указанных  моментов априорности времени. Она  представляет собой конституирование единства будущего — творческой силы познания, настоящего — предметности познания, и прошлого — предзаданности материала познания.

 

Проблематика трех измерений  может быть выделена у Канта только после содержательной интерпретации  основных функций времени. Время  не есть бессодержательная абстракция, которая характеризуется тремя  моментами — прошлым, настоящим  и будущим. Время не есть, с другой стороны, субстанция с тремя <40> соответствующими модусами. Сами понятия прошлого, настоящего и будущего суть вторичные темпоральные характеристики по сравнению с последовательностью и одновременностью. Прошлое, настоящее и будущее есть, собственно говоря, субстантивация таких первичных временных характеристик, как «сейчас», «уже не», «еще не», «раньше», «позже» и т. д.

 

Равным образом бессодержательно определять прошлое, настоящее или  будущее как моменты времени  или время как единство этих моментов. Необходимо еще показать и доказать темпоральность прошлого, настоящего и будущего, выявив их конкретный смысл и смысл их единства в контексте конкретных проблем. Выявление этого смысла есть темпорализация прошлого, настоящего и будущего, которая, собственно говоря, превращает их в моменты времени.

 

Таким образом, методология, которая была лишь намечена в трансцендентальной философии Канта и которая  получила полное воплощение в феноменологии  Гуссерля, заключается в том, что сознание раскрывается через временные характеристики, а время — через определенные функции сознания.

 

Кант ставит и решает проблемы трансцендентальной философии в  основном «внутри» круга «рефлексия-время-сознание». Вопрос об источниках содержания знания, о социальных и культурологических предпосылках познавательной деятельности в рамках критически-трансцендентальной методологии не возникает. Во-первых, такая задача в период творческой деятельности Канта исторически  еще не ставится, во-вторых, сам поворот  от геоцентрического мировоззрения  эмпиризма, с одной стороны, и  догматической метафизики — с  другой, к гелиоцентрическому трансцендентализму Канта - Коперника был слишком  крут, и Кант направляет свои усилия исследователя на «внутреннюю жизнь  сознания». Кант говорит, конечно, о  том, что предметы воздействуют на чувственность, что познание может быть только познанием  предметов, однако предметность сознания Кант рассматривает только в аспекте  его априорной структуры.

 

Проблематика познания и  сознания остается у Канта первичной, однако не потому что она более важна, чем проблематика морали и долга, но потому, что она может быть исследована самостоятельно и независимо от проблематики практического разума. Кант раскрывает познание как неотъемлемое свойство человека как человека, как атрибут «человеческой субстанции». Человеческая свобода не только не противоречит познанию, но и внутренне ему присуща. Исследование принципов познания необходимо, таким образом, для ответа на главные вопросы Канта: «Что есть человек?» и «Как возможна свобода?»

 

Основной проблемой и  основным конституирующим философию  Канта противоречием является проблема природы и свободы, или противопоставленность и необходимая связь между обусловленностью и самоопределяемостью как в сфере познания, так и в сфере морали. <41> Предельно широким выражением этого противоречия в кантовской философии является понятие вещи в себе. В сфере познания вещь в себе как разграничивающее понятие указывает на обусловленность познания опытом, который придает познанию момент случайности. Однако обусловленность опытом, как это ни парадоксально, открывает возможность свободы. «Если явления суть вещи в себе,— пишет Кант,— то свободу спасти нельзя» (А 536; Т. 3, 480). Если бы познание было обусловлено вещами в себе, т. е. вещи в себе непосредственно открывались бы познанию, то это, во-первых, означало бы, что в мире нет ничего, кроме сцепления причин и действий, и во-вторых, познающее сознание не нуждалось бы в творческой активности и познание лишилось бы своего основного признака — способности к расширению знаний. «Только с точки зрения человека» Кант рассматривает познание, в сфере которого это противоречие обусловленности и самоопределяемости еще не принимает осознанного характера, а свобода предстает как сила воображения, «слепая, хотя и необходимая функция души».

 

На другом, так сказать, ноуменальном полюсе вещь в себе как  трансцендентальная свобода выражает чистую самоопределяемость. Однако свобода и природа и здесь не только не вступают в противоречие, т. е. не исключают друг друга; чистой самоопределяемости соответствует определенная обусловленность, правда, иного рода, чем обусловленность познания опытом. Но поскольку, по Канту, человек уже по природной склонности метафизик, эта его природа принуждает выходить за пределы опыта, вынуждает мыслить ноуменальный мир наряду с миром, познаваемым в опыте.

 

Свобода не может быть доказана, согласно Канту, теоретически. Но это  не означает, что возможность свободы  не может быть показана трансцендентально. Если теоретический разум не находит  в природе ничего, кроме сцепления  причин и действий, то трансцендентальное познание указывает на такие структуры  познавательной способности, которые  могут полагать начало новому ряду явлений, а именно, создавать в  познании новые контексты.

 

Критика, различающая явления  и вещи в себе, есть негативный способ указания на возможность свободы, т. е. на то, что свободу можно мыслить  без противоречия механизму природы. Позитивным способом раскрытия возможности  свободы является у Канта трансцендентальная философия, показывающая спонтанно  творческую природу сознания. Тем  самым учение о сознании и времени (априорность времени) есть необходимое  условие «спасения свободы». Иными  словами, кантовскому пониманию  свободы соответствует определенное понимание сознания.

 [1] Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984. С. 76—77.

[2] См. там же. С. 28.

[3] Специфика кантовской  постановки вопроса заключается  также в том, что не язык  объективирует представления, но  созерцания удостоверяют предметность  языка: «Слова понятны нам лишь  в том случае, если им соответствует  что-то в созерцании» (А 277; Т. 3, 325)

[4] Первой формой априоризма, в котором поставлена эта проблема (в мифологической форме), была, очевидно, теория воспоминаний Платона.

[1] См.: Урманцев Ю. А., Трусов  Ю. П. О специфике пространственных  форм и отношений в живой  природе // Вопр. философии. 1958. № 6; они же. О свойствах времени // Вопр. философии. 1961. № 5.

[2] См.: Блауберг И. В., Юдин Э. Г. Становление и сущность системного подхода хода. М., 1973. С. 139—141.

[3] Копнин П. В. Гносеологические и логические основы науки. М., 1974. С. 478.

[4] Гулыга А. В. Кант. М., 1976. С. 5.

[5] Мотрошилова Н. В., Соловьев Э. Ю. От защиты «строгой науки» к утверждению иррационализма // Вопросы философии. 1964. № 5. С. 92.

[6] См.: Analecta Husserliana. The yearbook of phenomenological research / Ed. by A. -T. Tymieniecka. Vol. I—XXII. Dordrecht-Boston: D. Reidel, 1971 —1986.

[7] Этой теме, а также  сравнительному анализу учения  Канта и Гуссерля, Канта и Хайдеггера были посвящены весьма немногочисленные публикации: Гайденко П. П. Проблема интенциональности у Гуссерля и экзистенциалистская категория трансценденции // Современный экзистенциализм. М., 1966; Бочоришвили А. Т. О замечаниях М. Хайдеггера на статью Эдмунда Гуссерля // Бочоришвили А. Т. Философия, психология, эстетика. Тбилиси, 1979; Мотрошилова Н. В. Гуссерль и Кант: проблема «трансцендентальной» философии // Философия Канта и современность. М., 1974; Гайденко П. П. Учение Канта и его экзистенциалистская интерпретация // Философия Канта и современность; Бородай Ю. М. Воображение и теория познания. М., 1965.

[8] Зелены И. Марксистский  и феноменологический взгляд  на так называемый кризис науки  // Вопросы философии. 1973. № 1. С. 46.