Марксизм и его место в историко-философской традиции

     Итак, общественные бытие истолковывается как реальный процесс жизни людей, их общественная практика, содержание которой отражается в общественном сознании. Последнее, по словам Маркса, не имеет собственной  истории, ибо оно производно от общественного  бытия и отражает его историю. Субъектами общественного сознания выступают различные социальные группы людей и общество в целом, а также отдельные личности, являющиеся носителями общественного, группового и индивидуального сознания. Надо сказать, что как классический, так  и современный марксизм не отрицают ни самого факта существования индивидуального  сознания, ни его роли и значения в жизни и деятельности людей. В то же время марксизм по-своему раскрывает диалектику взаимодействия общественного и индивидуального  сознания, отдавая определенный приоритет  первому. Показывается не только социальная природа индивидуального сознания, проявляющаяся в соответствующих  взглядах тех или иных социальных групп, общественной психологии идеологии, духовной культуре общества.

     С точки зрения марксисткой  социологии общественное сознание, будучи производным от общественного бытия  людей, имеет также свою логику развития, вбирает в себя то жизненно важное, что накоплено в области науки, морали, религии и т.д. Преемственность есть одна из важнейших закономерных сторон развития общественного сознания. Трудно переоценить значение науки и искусства, передовых идей в области морали, политики и права в развитии современного общественного сознания и общества в целом. И это их значение постоянно повышается.

Вывод : Основателем марксизма стал К.Маркс. Марксизм сложился как самостоятельная доктрина во второй половине 40-х гг. XIX в. марксизм является самой устойчивой из выдвигавшихся с времен Просвещения альтернатив либерализму и консервативному политическому мышлению. Марксизм наплодил много: это и франкфуртская школа, и стоящая во временном отношении ближе к нам теория феминизма, различные направления критико-правовых исследований и другие формы теории школах права. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

1.2Философия Маркса и немецкая классическая философия.

2/14 марта 1883 г.  скончался Карл Маркс. В этот  день пролетариат всего земного  шара потерял своего гениального  преданного вождя.   
     В настоящее время даже лютые враги пролетариата, противники научного социализма, вынуждены признать, что с духовным творчеством автора «Капитала» и практической деятельностью отца и руководителя Международного рабочего общества связаны крепкими узами величайшие события второй половины XIX в. и начала многообещающего XX в. Карл Маркс представляет собою редкое исключение даже в ряду великих людей, которыми природа не часто балует историю. Гениальный, глубокий мыслитель, он же практический деятель, страстный, неутомимый, самоотверженный боец на поле великой битвы истории .человечества. Теория освещала ясным светом избранный им практический революционный путь, а  плодотворная революционная практическая деятельность наполняла живым содержанием теорию, вливая в нее новые, свежие силы.   
     Подобно тому как в личной деятельности Маркса тесно сливались теория и практика, в созданном им диалектическом материализме слились в общий, объединяющий и всеобъемлющий синтез жизнь и наука, действительность и идеалы.   
     Интимнейший друг и гениальный соратник Карла Маркса Фридрих Энгельс сказал: «Мы, немецкие социалисты, гордимся тем, что происходим не только от Сен-Симона, Фурье и Оуэна, но и от Канта, Фихте и Гегеля». Это несомненно так.   
     Классическая немецкая философия ставила и по-своему разрешала великие исторические задачи. Центром ее сокровеннейших стремлений были вопросы практической жизни в широком значении этого слова.   
     Под влиянием зревшего и наступающего общественного переворота во Франции гениальный мыслитель Кант задался целью создать всеобъемлющее философское учение, которое охватило и объединило бы теоретический разум с практическим разумом, науку с жизнью, идеалы с действительностью. Но отставшие экономические отношения Германии XVIII в., незрелость немецкой буржуазии, выразителем которой явился Кант, помешали мыслителю прийти к ясным, последовательным, революционным выводам, к которым пришли французские материалисты той эпохи. Каким глубокомыслием, критической тонкостью, сложностью логического построения ни отличалось бы грандиозное здание, сооруженное Кантом, оно по своему существу покоится на старом метафизическом фундаменте, а главная задача об отношении идеалов к действительности была разрешена философом в духе старой христианской религии. А потому практический окончательный .результат, к которому пришел Кант, сводится в общем к следующим положениям. Между действительностью и идеалами или, выражаясь языком Канта, между сущим и должным лежит непреоборимая пропасть. Видимая, воспринимаемая нами чувственная природа, т. е. вся окружающая нас реальная жизнь проникнута эгоизмом, жестокой борьбой за существование и грубыми животными инстинктами. В этом темном царстве зла, беспощадного эгоизма, где господствует неумолимый закон необходимости, нравственный долг, идея свободы и высшие идеалы не могут возникнуть. Наши высшие духовные стремления находятся в полном и непримиримом противоречии с окружающей реальной действительностью. С точки зрения Канта существуют поэтому два мира, ничем не связанные между собою. Один мир - это материальная природа, воспринимаемая нашими чувствами; другой - не воспринимаемый, а постигаемый только нашим разумом, сверхестественный мир высших ценностей и идеалов. Человек-гражданин обоих миров. Как эгоистическое существо он является частью грешной природы, преследует свои собственные, личные цели;   
как носитель духовного идеального начала он примыкает к сверхестественному миропорядку, откуда приносит на нашу мрачную землю нравственные законы, формы справедливости и вообще все свои духовные стремления. Отсюда следовало, что' раз идеалы не вытекают из самой действительности, они не могут стать действительностью. Являясь исключительно субъективным продуктом человека, не будучи связаны ни с какими реальными общественными условиями, они служат лишь руководящей нитью для оценки исторических явлений. Человек оценивает действительность с точки зрения присущего ему идеала; он стремится проводить этот идеал в жизнь, но сама действительность остается по существу равнодушной к его стремлениям; она не дает ему никаких определенных гарантий. Нетрудно догадаться и легко понять, что в философии Канта положено начало так называемому «субъективному методу» в социологии.   
     Дуалистическое учение Канта встретило резкую, обширную и подчас весьма глубокую критику с разных сторон и с различных точек зрения. Но наиболее существенной и наиболее плодотворной является критика Гегеля и Фейербаха.   
     Насквозь проникнутая идеей развития диалектика Гегеля разрушила самую основу кантовского учения. С общей монистической точки зрения Гегеля не существует двух миров. Мир единый, нераздельный и находится в процессе непрерывного развития. Между сущим и должным нет никакой пропасти. Что разумно, то действительно, что действительно, то разумно, - гласит ответ Гегеля на поставленный Кантом вопрос об отношении сущего к должному. Исторические идеалы вытекают из самой действительности и потому становятся в свою очередь действительностью. Исторические цели, поскольку они на самом деле порождаются реальными историческими условиями и диктуются ими, находят здесь, на земле, свое полное осуществление. Мы видим таким образом, что для Гегеля идеалы являются необходимым, неотъемлемым продуктом исторического развития. Но, несмотря на положительное, научное решение вопроса, Гегель оставался метафизиком, идеалистом. Исходным положением его общей философской системы опять-таки служит сверхестественная идея, существовавшая где-то, до действительного мира. Вывод, сделанный Гегелем с помощью исторической диалектики, гласящей, что общественное сознание есть плод развития, обусловленный реальным бытием, находился в резком, непримиримом противоречии к общей системе, исходившей из идеалистической точки зрения, согласно которой вначале существовало чистое понятие.   
     Против идеализма вообще и идеализма Гегеля в частности выступил ученик Гегеля Фейербах. Прошедший через систему своего учителя и усвоивший диалектический метод мышления, Фейербах с поразительным мастерством воспользовался диалектическим оружием, с помощью которого разрушил идеалистические построения. Поистине замечательное, знаменитое произведение Фейербаха «Сущность христианства», направленное против христианско-религиознрго догматизма, уничтожает вместе с тем и основу идеалистических учений. С истинно изумительным логическим искусством и глубокой философской проницательностью Фейербах обнаруживает полную несостоятельность идеалистического способа мышления, показывая и доказывая, что не идея, не понятие предшествовало природе, а что природа предшествовала человеку и что человек есть творец идей и понятий. Положение древнего мыслителя, что не боги по своему подобию создали людей, а наоборог, люди по своему подобию создали богов, доказано и разработано Фейербахом до мельчайших подробностей. Блестящая и глубокая критика Фейербаха оставила однако чистое поле для оригинальной и плодотворной работы мысли Маркса. Фейербах обнаружил психологическую подкладку идеализма, он раскрыл субъективные, психологические причины, побудившие человека сотворить сверхестественный мир и населить его созданиями своей собственной мысли и собственной фантазии.  Но тут, в этом пункте, кончается философская работа Фейербаха. И там, где закончил Фейербах, там только начал Маркс.   
     Маркс всецело разделяет фейербаховскую критику идеализма;  вместе с Фейербахом он считает единственно верной и единственно возможной исходной точкой в познании действительность материальной природы. С другой стороны, Маркс принимает идею исторического развития Гегеля. В учении Фейербаха правильно, критическим путем обоснован философский материализм, а в системе Гегеля всесторонне разработана идея диалектического развития. Но Карл Маркс преодолевает как Фейербаха, так и Гегеля. Он создает новый синтез, продиктованный всем ходом исторического развития и выступающим на историческую сцену революционного пролетариата. Этот синтез - диалектический материализм. Свою солидарность с общей материалистической основой философии Фейербаха Маркс выразил в «Святом семействе», а об отношении Маркса к диалектике Гегеля мы читаем в предисловии к «Капиталу» следующие строки: «В своей мистифицированной форме диалектика была модна в Германии, потому что она преображала и просветляла существующее. В своей рациональной форме она для буржуазии и ее глашатаев-доктринеров есть соблазн и безумие, потому что она объемлет не только положительное понимание существующего, но также и понимание его отрицания, его гибели, потому что она всякую осуществленную форму созерцает и в ее движении, а стало быть как нечто преходящее, потому что ей, диалектике, никто не может импонировать, потому что она по существу своему проникнута критическим революционным духом» . Принимая научную, революционную сторону гегелевской системы, диалектический метод, Маркс в то же время отбрасывает ее идеалистический исходный пункт. «Мой диалектический метод в своем основании не только отличается от гегелевского, но даже составляет прямую его противоположность. Для Гегеля процесс  мысли, который он под именем идеи превращает даже в нечто самостоятельное, является демиургом действительности, представляющей лишь внешнее его обнаружение.  Для меня же идеальное есть переведенное и переработанное в человеческой голове материальное»  . И далее: «Мистификация, которую испытывает диалектика Е руках Гегеля, нисколько не устраняет того, что он впервые всесторонне и сознательно раскрыл общие формы ее движения. Она стоит у него вверх ногами. Нужно ее перевернуть, чтобы начти рациональное зерно в мистической оболочке». Итак Маркс, согласившись с гегелевской диалектикой, поставил ее на ноги. Это значит, что идеи, сознание, понятия, являющиеся для идеалиста Гегеля исходным, первичным положением, рассматриваются материалистом Марксом как переведенное и переработанное в человеческой голове материальное.   
     Выше нами было замечено, что Фейербах пришел через критику Гегеля к такому же материалистическому выводу. Можно следовательно предположить, что не Маркс, а Фейербах преобразил философию Гегеля в диалектический материализм. Но подобное заключение было бы крайне ошибочным. Фейербах, пользуясь гегелевской диалектикой для критики идеализма, не обратил достаточного внимания на существенную для Маркса сторону в учении Гегеля - на принцип исторического развития. Эта главная отличительная черта в философии Гегеля недостаточно использована Фейербахом по той причине, что этот мыслитель оставался в деле объяснения истории идеалистом, и несравненно большим идеалистом, чем Гегель, в произведениях которого мы встречаем много мест, прямо сходных с материалистическим объяснением истории .   
     Как идеалист в области истории Фейербах остановился у психологии, вполне удовлетворяясь психологическим объяснением возникновения общественного сознания. Но Маркс идет дальше и ставит вопрос глубже.   
     С точки зрения Маркса объяснять общественное сознание общественной психологией - значит заниматься бессодержательным и бесплодным повторением одного и того же. И в самом деле, что такое религия, критике которой посвящена значительная часть работы Фейербаха, если не форма проявления человеческой психологии? Что такое эстетика, если не разновидность человеческой психологии? Что такое нравственность, право, философия,. если не разновидности и формы проявления все той же общественной человеческой психологии? Очевидно все эти области, совокупность которых составляет общественное сознание, являются не чем иным, как той общественной психологией. Ясно следовательно, что объяснять общественное сознание общественной психологией - значит в сущности ничего не объяснять, значит топтаться на одном месте и не двигать дело объясненного сознания ни на шаг вперед.   
     Поэтому Маркс ставит совершенно новый и совершенно оригинальный вопрос, а именно: чем, какими условиями объясняется само общественное сознание? На этот глубокий и коренной вопрос мы находив ответ в знаменитом предисловии «К критике политической экономии». «Общий результат, - читаем мы там, - к которому я пришел и который, раз он был найден, служил мне руководящей нитью в дальнейших занятиях, можно кратко формулировать следующим образом. В отправлении своей общественной жизни люди вступают в определенные, неизбежные, от их воли .не зависящие отношения - производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития материальных производительных сил. Сумма этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальное основание, на котором возвышается правовая и политическая. надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Не сознание людей определяет формы их бытия, но, напротив, общественное бытие определяет формы их сознания». Эта формула, звучащая так просто и так ясно, является таким же гениальным открытием, как открытие Коперника. Точно так, как непосредственное восприятие подсказывало неподвижность земли, так точно человеку, одаренному сознанием, и всякое действие которого сопровождается той или иной степенью мышления, должно было казаться и кажется еще до сих пор, что деятельность, ее направления и полученный результат всецело зависят от сознания.   
     К сожалению мы не имеем ни малейшей возможности развить. хотя бы в самом общем отвлеченном виде все члены и все содержание марксовой формулы. И потому остановимся на ее элементарной сущности, которая,  кстати сказать, представляет наибольшую трудность для понимания.   
     В конечном счете Маркс сводит все общественное сознание к зависимости от производительных сил, а степень развития Производительных сил обусловливается орудиями производства.. Откроем теперь «Капитал» и посмотрим, как определяется Марксом процесс труда и роль орудий труда. «Труд, - читаем мы, - есть прежде всего процесс, происходящий между человеком и природой, - процесс, в котором человек посредством деятельности содействует обмену веществ между собою и природой, регулирует его. По отношению к данной природой материи он сам выступает как сила природы. Он приводит в движение присущие его организму естественные силы - руки, ноги, голову, для того чтобы присвоить себе материю в пригодной для него форме. Действуя в этом процессе на внешнюю природу и изменяя ее, он в то же время изменяет и свою собственную природу. Он развивает дремлющие в нем силы и делает себе подвластной работу этих сил». Итак с точки зрения материалистической философии Маркса человек - часть природы. Как сила природы он действует на другие силы природы, действующие в свою очередь на него. В этом процессе постоянного взаимодействия человек познает внешнюю природу, окружающие вещи, их бесконечные свойства, и здесь,   
стало быть, коренной источник роста и развития человеческого сознания.   
     Последуем дальше за Марксом и приведем еще следующие строки: «Орудие труда - предмет или совокупность предметов, которые рабочий ставит между собою и объектом труда и которые служат проводниками его воздействия на данные объекты труда. Он пользуется механическими, физическими, химическими свойствами тел, чтобы соответственно своей цели заставить их действовать на другие тела». «Само данное природой вещество становится органом деятельности человека, - органом, который он присоединяет к своим собственным органам, удлиняя таким образом вопреки библии свое тело». Мы видим таким образом, что по Марксу человек с помощью орудий труда увеличивал свои собственные органы и в зависимости от качественного и количественного роста и развития этих прибавочных органов разгадывал скрытые .силы природы, ее законы, приобретал знание и этим самым - власть над окружающей его средой.   
     До тех пор пока дикарь философски, созерцательно, подобно метафизикам и мистикам, отдавался размышлениям о таинственности неба и земли (такого дикаря конечно не было на свете, но метафизики, идеалисты, исходящие из первичности сознания, должны его предположить), вопрошая об их скрытой, загадочной сущности, он походил на того безумца у Гейне, который ожидал ответа от звезд.   
     Но коль скоро он взял предмет, сделал его проводником Между собою и другим предметом, приспособив последний к своим непосредственным потребностям, он узнал естественные свойства вещей и положил основу естествознанию и даже философскому закону причинности.   
     Изобретение лука и стрелы (имевшее место на высшей ступени дикого состояния), благодаря которым дичь становится обычной пищей, а охота - нормальным занятием, порождает некоторое стремление к оседлости, к более или менее правильному добыванию средств к существованию, и этчм самым кладется начало общественной жизни. А само изобретение лука и стрелы не было следствием чистого сознания, готовой идеи, заранее существовавшей в голове дикаря. Цель и план этих довольно сложных орудий, требовавших высокой степени умственной опытности и изощренности, слагались веками, постепенно, в зависимости от географической среды, от свойств и форм предметов, данных самой природой, под влиянием неизбежной борьбы за существование.   
     Утверждение идеалистов, будто в душе человека живет постоянная любознательность, стремление к обобщению, к исканию первой причины, или так называемая метафизическая потребность, покоится на том, что умственные плоды тысячелетней культуры ошибочно принимаются за основные, первичные предпосылки познания, а деятельность конкретная, реальная деятельность, борьба с внешней материальной природой посредством орудий труда, являющихся в свою очередь видоизмененной природой, служат  настоящим, коренным источником развития человеческой психологии, познания и мышления.   
     Эта на вид ясная, простая и элементарная истина скрывалась  в глуби времен, и понадобился такой гений, как Маркс, чтобы  раскрыть настоящее содержание исторического движения. И понятно - почему. Культурному человеку, даже самому ограничен ному, несравненно легче подняться на вершины отвлеченного мышления и усвоить философскую систему, чем наоборот, спуститься  вниз и понять примитивные формы инстинкта, т. е. микроскопическую степень сознания первобытного человека. Даже современные историки первобытной культуры, исследователи быта существующих дикарей, которые без всякого сомнения сделали чрезвычайно много для выяснения истории развития познания, - и  они часто не умеют пользоваться своими собственными наблюдениями и богатым фактическим материалом в силу отсутствия общего, строго продуманного научного способа исследования. Идеалистические предрассудки, вкоренившаяся привычка рассматривать явления с точки зрения готовых, выработанных неподвижных форм мышлений  мешает и этим исследователям проследить шаг за шагом медлительный ход развития сознания в его постоянной зависимости от материального бытия.   
     Вернемся теперь к формуле Маркса.   
     Положение Маркса, «что люди вступают в определенные, неизбежные, от их воли независящие отношения», вызвало и до сих пор вызывает упорные и без конца повторяемые возражения.   
     Критики и противники диалектического материализма истолковывают это положение в том смысле, что Маркс исключил из исторической деятельности человеческую волю и сознание. Трудно представить себе более нелепое возражение. Наоборот, можно сказать с безусловной уверенностью, что не было и нет такого философского мировоззрения, которое придавало бы такое огромное, широкое значение человеческой деятельности, как теория Маркса. Старый материализм, с которым материализм диалектический имеет общую познавательную основу, не удовлетворял Маркса именно и, потому, что он отличался созерцательным характером, не понимал, роли и значения активной деятельности и диалектического развития как в природе, так в особенности, в истории. В формуле Маркса речь идет не об исторической роли сознания, а о том, что чему предшествует - сознание бытию или бытие сознанию; вопрос касается способа научного исследования и приемов практического сознательного воздействия на общественную среду. Теория Маркса говорит ученому, что точные, правильные выводы могут быть достигнуты только путем изучения конкретной действительности и истории ее развития. Она говорит практическому деятелю, что успешное, плодотворное воздействие на общественную среду возможно лишь при условии правильной и ясной оценки существующих общественных реальных сил и их взаимоотношений. Это все, но это бесконечно много.   
     Философскому учению Маркса ставится также в упрек, что» оно нигде не изложено в полной, законченной форме и что сам основатель этого учения ограничился лишь краткой, схематической его формулировкой. Подобное требование опять-таки обнаруживает лишь полное непонимание сущности марксова воззрения. Предвидя такого рода упрек, Маркс, можно сказать, авансом отражает его, когда говорит: «...Общий результат, к которому я пришел и который, раз он был найден, служил мне руководящей нитью в дальнейших занятиях». Это значит, что философское учение Маркса излагается в «Коммунистическом манифесте», в «К критике политической экономии», в «Нищете философии», «Революции и контрреволюции», «Классовой борьбе во Франции», «18 брюмере», «Капитале», затем в произведениях сооснователя научного социализма, в «Анти-Дюринге», «Людвиге Фейербахе», в «Положение рабочего класса в Англии» и вообще во всех творениях Маркса и Энгельса.   
     Далее, исторический материализм воплощен в научных и блестящих трудах Плеханова, Меринга, Антонио Лабриола, Лафарга и кроме того в сочинениях всех марксистов, поскольку последние правильно применяли метод Маркса - Энгельса. Содержание диалектического материализма таково, что оно по существу не может быть изложено в полном, законченном виде. Это метафизические системы, считавшие возможным исчерпать раз навсегда картину мира, укладывались подчас в весьма необъемистые произведения, когда данный метафизик обладал достаточным искусством в деле отвлеченного мышления.   
     Иное дело диалектический материализм, который по существу отрицает возможность законченной философской системы. Книга, в которой исторический материализм представлен в полном виде - это вся история культуры во всем ее объеме, и Маркс, открыв. основу исторического движения, объективную двигательную силу, указал способ, как следует читать эту великую книгу, для того чтобы постичь ее мудрое и сложное содержание. Сущность диалектического материализма заключается не столько в определении и развитии его формальных принципов, сколько в умелом применении этих принципов к явлениям реальной жизни. И в этом именно отношении сделано необычайно много Марксом и Энгельсом. Маркс и Энгельс не писали философских трудов в профессиональном, специфическом смысле этого слова, однако их произведения являются самыми совершенными произведениями настоящей, действительной философии, и это потому, что в них живет истинное единство, тесная связь между материальным бытием и сознанием, фактами и общими законами, действительностью и идеалами, - иначе сказать, между теорией и практической деятельностью в обширном смысле этого слова. А о такой именно философии мечтали величайшие гении рода человеческого.   
     Сделано очень много в области марксизма и школой. Поверхностные, голословные и поистине шаблонные утверждения противников марксизма - а иногда и чувствительных друзей, - будто ученики Маркса не подвинули учение своего учителя вперед и не обогатили его новым, оригинальным содержанием, лишены всякого научного основания. Не говоря уже о крупных последователях Маркса, труды которых несомненно являются громадным вкладом в науку, даже самая незначительная социал-демократическая брошюра содержит в себе больше научного содержания, чем объяснения, которые даются подчас общественным явлениям выдающимися мыслителями, незнакомыми с марксовбй теорией. Куно Фишер полагал, например, что дипломатические переговоры официальных представителей государств способны повести за собою коренные перемены в ходе всемирной истории. Знаменитый психолог Вильям Джеме высказывает глубокое убеждение, что главной причиной великих событий эпохи возрождения и реформации является возрождение философии Платона. Разве же существует на белом свете марксист, который стал бы рассказывать такие наивные детские сказки? Конечно нет.   
     Благодаря правильному научному методу произведения марксистов, написанные даже на практические, злободневные темы, при внимательном и серьезном к ним отношении обнаруживают несравненно больше идейной оригинальности и подлинной новизны, нежели большие, вылощенные, написанные модерным стилем произведения, трактующие о смысле жизни, об абсолютной конечной цели бытия, о проблеме смерти и тому подобных вопросах, старых, как мир, и скучных, как пустыня, имеющих значение разве тем, что они временно отвлекают от серьезной живой и плодотворной работы мысли. А затем самым блестящим и самым убедительным свидетельством успехов учения Маркса служит сама действительность, которая, что бы там ни говорили наши противники и наши враги, совершает свое движение по Марксу. И это могучее доказательство бьет по голове даже принципиальных противников из буржуазного лагеря, которые вопреки своей буржуазной воле, подчиняются подчас методу диалектического материализма. Нелегко в настоящее время встретить произведение по этике, эстетике, истории религии, истории литературы и т. д., где бы автор не старался так или иначе выводить общественное сознание из общественного бытия. Но зато, с другой стороны, проникновение марксистской мысли в буржуазную ученую среду вызывает так называемые «кризисы» марксизма, которые стали повторяться чуть ли не с периодической правильностью.   
     Пресловутые кризисы марксизма происходят обыкновенно таким образом. Усвоит молодой (буржуазный) ученый некоторые отдельные, несвязные между собою положения из теории Маркса, соединит их со своими собственными буржуазными предрассудками, и так как в результате этой операции получается неприглядная механическая смесь, то творец этой смеси приступает к «ревизии» и с .военной поспешностью торжественно объявляет кризис в марксизме. Выходит, что совершающийся в силу плохого усвоения марксизма кризис в голове буржуа выдается за крушение марксовой теории. Кризисы марксизма являются, таким образом, не признаком упадка учения Маркса, а наоборот, наглядным показателем того, что марксизм приобретает все большее и большее влияние и на ученые буржуазные сферы. И можно сказать наперед, что чем больше будет расти это влияние, тем чаще будут повторяться «кризисы» марксизма.   
     Вернемся в заключение к исходной точке нашей статьи.   
     Вкратце, поскольку позволяли узкие рамки этой статьи, мы старались обнаружить преемственную связь, которая существует между диалектическим материализмом и немецкой классической философией; нами было указано на то, что немецкая классическая философия преследовала, несмотря на свою метафизическую сущность, главным -образом культурные практические цели; мы знаем, что Гегель в противовес Канту разрешил задачу об отношении сущего к должному, действительности к идеалам - историческим путем. Но Гегель, положивший в основу своего учения идею развития и оплодотворивший все области науки, сам оставался метафизиком, идеалистом, вследствие чего его философия истории в ее целом носит метафизический и религиозный характер. Дело в том, что согласно идеалистической точке зрения Гегеля сама действительность, прошедшая, настоящая и будущая действительность, есть не более как форма проявления абсолютной идеи, существовавшей за пределами реального мира и до всякой .истории. По Гегелю история человечества есть поэтому внешнее обнаружение развивающегося абсолютного духа, а человек и человечество являются пешками в руках этой сверхестественной : силы, командующей судьбами народов. Поэтому, несмотря на глубокое революционное значение всеразрушающей диалектики, система Гегеля, как всякая идеалистическая система, приводила к фатализму, т. е» не оставляла места для конкретной, самостоятельной, революционной, созидательной работы людей. Эту идеалистическую сторону учения Гегеля Маркс и называет мистической оболочкой.   
     Отбросив «мистическую оболочку», Маркс принял революционную диалектику, поставив систему своего учителя на ноги.   
     Первое положение Гегеля оказалось последним положением' Маркса. «Идеальное, т. е. гегелевский абсолютный дух, есть с точки зрения материалиста Маркса не что иное, как переведенное и переработанное в человеческой голове материальное «начало», Двигательным нервом истории служит не сверхестественная сущность, а производительные силы, которые являются продуктом постоянного взаимодействия между человеческим обществом и природой.   
     Люди делают историю, - говорит Маркс в «18 брюмере», - только непроизвольно, не из свободных кусков. На первоначальной ступени общественного развития деятельность человека определяется географической средой, а на дальнейших стадиях власть географической среды уменьшается по мере роста производительных сил, но зато пройденный исторический путь стоит по отношению к каждому новому поколению как готовая объективная сила, созданная не этим поколением. Но эта объективная сила ничего общего не имеет с фатализмом, с военной командой предполагаемых идеалистами сверхестественных сил. Созданная усилиями предшествовавших поколений историческая среда предоставляет широкий простор каждому новому поколению для дальнейшего творчества живых, лучших идеальных общественных форм. «На известной ступени своего развития, - гласит дальше гениальная формула Маркса, - материальные производительные силы общества впадают в противоречие с существующими производственными отношениями, среди которых они до сих пор действуют. Из форм развития производительных сил эти отношения делаются их оковами. Тогда наступают эпохи социальных революций». «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем развиваются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые высшие производственные отношения никогда не появляются на свет раньше, чем созревают материальные условия их существования в лоне старого общества. Поэтому человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может решить, так как при ближайшем. рассмотрении всегда окажется, что сама задача только тогда выдвигается, когда существуют уже материальные условия, необходимые для ее решения».   
     Таково конкретное разрешение великого вопроса об отношении сущего к должному, действительности к идеям. Новые исторические задачи, новые общественные идеалы вырастают на почве противоречия между развивающимися производительными силами и производственными отношениями. Рожденные в недрах самой действительности, новые идеалы носят в себе внутренние данные для их осуществления, ибо «сама задача только тогда выдвигается, когда существуют уже материальные условия, необходимые для ее решения».   
     В период своей внутренней, духовной борьбы, страстного и терпеливого искания истины молодой девятнадцатилетний Маркс; писал своему отцу: «От своего идеализма, который, кстати сказать, питался сравнениями с идеализмом Канта и Фихте, я перешел к исканию идеи в самой действительности. Если боги прежде жили над землей, то они теперь стали ее центром».   
     Карл Маркс нашел то, чего искал, он открыл идею в самой действительности и этим самым переселил богов с неба на землю. Его дело может сравниться с легендарным деянием легендарного .Прометея. И буржуазный Олимп натравлял на действительного Прометея XIX в. своих коршунов, усердно содействовавших сокращению драгоценной жизни. Но история в общем и целом справедлива и незлопамятна. Коршуны будут забыты, а Маркс будет жить в памяти людей до тех пор, пока будет существовать род человеческий. 

Вывод: Немецкая философия конца 18 - середины 19 столетия, во-первых, является вершиной мировой философской мысли, поскольку в ней философия показала себя в ее высочайшем, "чистейшем" виде: она, по словам Гегеля, «средствами движения только мировоззренческих категорий показала нам мир и наше место в этом мире». Она, во-вторых, дала нам полную и законченную систему решения всех мировоззренческих проблем. Немецкая философия конца 18 - середины 19 столетия стала высшим уровнем и в то же время завершением развития античной, а отсюда - и собственно европейской философской мысли. Она развязала все проблемы и таким образом, что и как были начаты еще в условиях культуры античности. 
            Обобщая сказанное, следует сказать: немецкая классическая философия является не только высшим уровнем, но и завершением развития европейской философской мысли. Это вовсе не значит, что развитие философской мысли закончено немецкой классической философией.  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

1.3Философская  антропология К Маркса

     Интерес к философской антропологии Маркса в нашем веке возник после 1932 г., когда  были опубликованы «Экономическо-философские  рукописи 1844 г.» Обнаружилось, что  Маркс усиленно работал над фундаментальными проблемами сущности и существования человека, его свободы и рабства, отчуждения и преодоления отчужденных сил, смысла истории. В трактовке этих проблем Маркс проявил себя как творчески мыслящий гегельянец. Заметна его установка на критический синтез многих гегельянских идей. Наиболее же показательны для философско-антропологических взглядов Маркса труды 1845-1848 гг., в которых молодой автор стремился критически переосмыслить и развить фейербаховские представления о человеке, учитывая при этом идеи А. Цешковского, М. Гесса и в особенности М. Штирнера. Главное, что внес Маркс в понимание человека, — это концепция социального отчуждения человеческой сущностной природы. Мысль о социальной природе человека у Маркса встречается чуть ли не с первых его шагов на философском поприще.

     В полной мере она выражена в «Тезисах о Фейербахе», где Маркс говорит  о сущности человека как "ансамбле общественных отношений". Положения  «Тезисов» были развиты Марксом  в «Немецкой идеологии», где полемика с Фейербахом осложнена спором с М. Штирнером. Согласно Фейербаху, человек выразил свои сущностные свойства в идее Бога, наделив объективированный образ Бога предикатами любви, мудрости, силы. Это отношение нужно "перевернуть" — человек осознает свою природу в божественных свойствах и тем самым "присваивает" их себе, таким образом освобождаясь от религиозного отчуждения. Человек сам божественен, т.е. добр, могуч, мудр, доброжелателен. Сущность человека — в этих моральных качествах. Штирнер критически отнесся к фейербаховскому образу человека, доказав, что все его моральные характеристики содержательно идентичны стандартным христианским ценностям и потому остаются отчужденными, враждебными людям как индивидам. По Штирнеру, моральное отчуждение имеет столь же репрессивную природу, как и отчуждение религиозное. И то и другое призвано лишь к подавлению отдельных Я. Индивидуальную же природу Штирнер считал эгоистической, антиморальной, даже анти социальной, если речь идет о стандартах жизни и деятельности в гражданском обществе и государстве.

     Обе эти позиции Маркс преодолевает, но частично использует их идеи. Его  понимание природы человека как  социальной включает в себя объяснение причин и идеальных, позитивных представлений  о человеке, и эгоистических характеристик  индивидуального сознания и праксиса. При этом также используется понятие отчуждения. Согласно Марксу, в человеке все его основные (чувственно-эмоциональные, телесные и интеллектуальные) характеристики не суть нечто природное, натуральное или как-то заданное извне. В человеке все "очеловечено", поскольку человек как индивид существует в связях и отношениях с другими людьми. Исторические традиции, обычаи, культурные схематизмы и стереотипы, унаследованные поведением и мышлением, активно воздействуют на любого индивида. Глубинные, "родовые" характеристики человека—а это и есть его "сущность" — составляют, по Марксу, итог мировой истории, результат социальных воздействий. "Человек как таковой" — только абстракция, фиксирующая эту бесконечность качеств, вложенных в каждого индивида социумом. Равным образом, Я — индивид как таковой — тоже абстракция; Я есть микрокосм, в котором "...история отдельного индивида отнюдь не может быть оторвана от истории предшествовавших ему или современных индивидов, а определяется ею". Таким образом, добро и зло  в человеческой природе, любовь или эгоизм Маркс объясняет не самой этой природой, а социальными обстоятельствами, или, как он выражается, "предпосылками", наделяющими индивидов теми или иными качествами. Обстоятельства вовсе не однозначны, т.е. стимулируют либо "добро", либо "эгоизм". Они историчны, т.е. изменчивы в социальном времени. Они рукотворны, ибо сам человек или сами индивиды создают свои собственные социальные обстоятельства в ходе смены поколений. Они еще и широко вариативны. Характеристики социального бытия — язык, половозрастные роли, семейные отношения, виды жизнеобеспечения и трудовой деятельности — многообразны. Поэтому социальная детерминация личностного Я человека всегда наличествует, но вовсе не становится, по Марксу, столь же стопроцентной, как детерминация природная. В современном ему обществе Маркс видел узкий выход из сферы социального детерминизма в полосе социально случайного. Индивид в этом смысле обладает свободой и выбором, может встать на сторону "добра" или на сторону "зла", приблизиться к гуманистическому идеалу (по Фейербаху) или отклониться в сторону штирнеровского "эгоиста".

     Тем не менее Маркс вовсе не старался возвыситься над вековой схваткой добра и зла, "самоотверженности" и "эгоизма". Если ни о человеческом роде, ни об отдельном индивиде не следует выражаться в этих морально-философских категориях, то все же можно оценивать и квалифицировать эпохи, нравы, социальные параметры "обстоятельств" жизни людей. И диагностировать этим большую или меньшую степень тяготения людей к тому или иному полюсу. Социальный диагноз у Маркса становится основой морально-философских оценок человеческой жизни, сознания и праксиса. Маркс многократно подчеркивал, что не следует верить "словам эпохи о себе самой", что судить о людях нужно по делам, а не по словам. Мораль, даже в философском изображении, лишь манифестирует, да и то однобоко, глубинные течения и движения в социальной реальности. Поэтому-то Маркса и, не устраивала фейербаховская идея о единстве сущности человека и его существования. Он расценивал ее как прекраснодушие — чаще всего люди как раз живут в весьма неблагоприятных для "человеческого" начала условиях и обстоятельствах. Равным образом, Маркс видел в штирнеровском образе "человека-эгоиста" такую же однобокую философскую символизацию всех реальных вариаций связей между людьми в условиях господства товарно-денежных отношений. Хотя эти отношения Маркс считал господствующими в современном ему обществе, а всякое индивидуальное человеческое существо так или иначе вследствие этого господства оказывается искаженным, "одномерным" (как выразился в наше время Г. Маркузе), но это не исключает и возможности иного пути. Реальность, определяющую "человеческое" и "античеловеческое" в человеке, Маркс судит строго, поскольку в ней царит отчуждение. "Примирение с действительностью" в гегелевском духе Маркс отвергает. Это позиция гуманизма, поскольку, по Марксу, в современном ему обществе стало наглядно явственным положение, когда "...собственное деяние человека становится для него чуждой, противостоящей ему силой, которая угнетает его, вместо того, чтобы он господствовал над нею". Такое положение квалифицируется как социальное отчуждение (Entfremdung); этим понятием Маркс пользуется для оценки всей социальной реальности. В наибольшей степени отчуждение, по Марксу, тяготеет над людьми наемного физического труда (пролетариями), однако то же самое, в несколько иной степени, можно сказать о любом человеке. Отчужден мир человека — отчужден и сам человек в своем мире. Но если у Фейербаха отчуждение человека концентрировалось в Боге и ликвидация отчуждения означала обратное "присвоение" человеком всех божественных качеств, — то у Маркса человек должен присвоить себе обратно весь социальный мир, сделать его своим, т.е. превратиться в "целостного", "универсального", "тотального" индивида. В состоянии ли он это сделать? По Марксу, — в состоянии, поскольку по своей сущности человек не только социальное, но и практическое существо. Эту мысль, известную по «Тезисам о Фейербахе», Маркс также разделяет с другими гегельянцами — А. Цешковским, М. Гессом, — но интерпретирует по-своему. Согласно Марксу, устойчивые формы практической деятельности задают пределы развитию человека: каков праксис, таков и человек. Существующие формы практики достаточно инерционны, поэтому и люди в истории соединяются в типические социальные группы, характеристики которых повторяются. Человек, созидая предметы (опредмечивание) — нечто иное, чем он сам, — тем самым реализует себя в природе, превращает ее в очеловеченную природу. Но природа вовсе не пластична, поэтому преобразование ее в человеческую не просто. На протяжении большей части человеческой истории оно выступает как движимое нуждой. Это необходимость, которая для отдельного частного индивида представлена в виде давления внешних условий и обстоятельств жизни. Человек "живет природой", человек сам природное существо — это означает, что для Маркса нет природы вне человека, нет разрыва между человеком и "внешней средой". Вообще-то для Маркса довольно долгое время были безразличны проблемы антропогенеза, и уж совсем чужды космогонические интересы и размышления об устройстве мира, о месте человека во Вселенной. Маркс — социальный философ по преимуществу, его размышления о человеческом праксисе имеют общим основанием тезис о единстве "природы и истории" (своеобразное развитие гегелевско-шеллинговского единства духа и бытия). В крайне редких высказываниях можно найти мысль о материи как "абсолютной предпосылке" человеческого бытия, но в этом качестве она Маркса особо не интересует. Напротив, мыслей о неразрывности истории человеческого рода и истории природы немало (в полемике с Л. Фейербахом, Б. Бауэром и в некоторых других аспектах содержания «Немецкой идеологии»).

     Итак, природа служит "великой мастерской" для человека. Человек вынужден постоянно  и непрерывно создавать себе возможности  для жизнеобеспечения и тем самым  опредмечивать самого себя, практически  реализовывать свои потенции в предметном мире. Одно нельзя оторвать от другого: создавая предметы, преодолевая внешние обстоятельства или приспосабливаясь к ним, производя, реализуя в предметной среде свою сущность, человек одновременно изменяет самого себя. Нет человеческого праксиса без самоизменения человека — это важнейшая характеристика праксиса как субстанции в Марксовой философии. Или, иначе говоря, праксис у Маркса можно понимать по аналогии с гегелевской субстанцией-субъектом (некое порождающее и независимое начало, которое само себя одухотворяет в ходе собственной порождающей деятельности). Для оценки марксовского понимания праксиса важно иметь в виду, какие представления об этом были в немецкой философии раньше: и у современников, и особенно у Фейербаха. В 1844 г., приступив к освоению экономической литературы, Маркс оценил историческое значение труда — как самопорождающего начала для человеческого рода (и подобное понимание с радостью обнаружил он у Гегеля). Но труд в мире отчуждения человеческой сущности есть нечто иное. Поэтому немецкая философская традиция, вплоть до современников Маркса, нисколько не обольщалась значением труда, справедливо отрицала его конкретные античеловеческие формы. Гегельянцам потому и казалось нужным создать "практическую философию", ввести философию "в каждый дом", что мнения их о человеческом праксисе были весьма негативны. В их отношении к праксису был как бы генетически закодирован страх людей духовного, теоретического труда перед грубостью и жестокостью житейского обихода, политических и культурных нравов Германии. Англо-американского личностного активизма, приятия практической жизни и себя в ней немецкая философия  не знала. И потому максимум вовлечения в практические дела (себя — как философа) без ущерба для философии она видела в фейербаховской программе "единения с природой", чувственного контакта с натурой и любовных отношений с другими, т.е. с иным Я (под чем Фейербах понимал семейные отношения и праксис со всей немецкой основательностью и трезвостью).

     Особенно  же сильно философская вражда к "практическому" проявлялась в неприятии столь  всесильной в сфере поступков  и общественных отношений власти материальных интересов, эгоизма, отношений  купли-продажи, взаимной эксплуатации людей, принципу полезности. Во всех этих образах так или иначе фиксируется социальная жизнь с ее суровыми реальностями, среди которых практичность — синоним практического успеха, богатства, жизненной удачи. Это чуждо философам, и Фейербах вполне последовательно — в «Сущности христианства» — поддержал традиционно протестантское неприятие "торгашески-практического" начала в жизни. Для понимания Марксовой концепции человеческого праксиса важно то, что фундаментальнейшим уровнем социальной жизни Маркс считает производство. Это, так сказать, "самый" субстанциональный уровень самой субстанции. Ошибочным было (и у приверженцев, и у противников Маркса) мнение, будто Маркс некритически и простодушно видит человеческий праксис в какой-то степени развития промышленности, той или иной исторической форме производственной деятельности. Напротив, Маркс толкует производство весьма обобщенно, причем сам указывает на отличие философского подхода от всякого более конкретного: "Промышленность можно рассматривать как великую мастерскую, в которой человек впервые присваивает себе свои собственные силы и силы природы, опредмечивает себя, создает себе условия для человеческой жизни. Когда промышленность рассматривают таким образом, то абстрагируются от тех обстоятельств, в рамках которых она не действует как промышленность; в этом случае стоят уже не в промышленной эпохе, а над нею; рассматривают промышленность не по тому, чем она ныне является для человека, а по тому, чем нынешний человек является для человеческой истории, чем он является исторически; оценивают не промышленность как таковую, не ее нынешнее существование, а напротив, ту силу, которая заключается в промышленности помимо ее сознания и против ее воли и которая уничтожает ее и создает для человеческого существования". В промышленности, таким образом, Маркс видит общую субстанцию человеческого рода — праксис; или, иначе, осмысливает промышленность скорее на философском, чем на социологическом уровне.

     В исторических же формах промышленности — до современной включительно — Маркс видит господствующим труд в его отчуждении; таков же его оценочный подход к историческому прошлому промышленности и бывшим в прошлом формам труда. Наделение человека или людей рангом самостоятельной суверенности, т.е. статусом субъекта социальной истории, и расшифровка, раскрытие этих положений в понятии производящего праксиса (или "производства", "промышленности") — все эти Марксовы идеи имеют далеко идущий философский смысл. Прежде всего бросается в глаза некая двойственная, но и очевидная интенция к "снятию" наиболее могучих "ограничителей" человеческой активности — Бога и природы. Кажется, что Маркс исключает саму идею трансцендентного и абсолютного; социум, общественная реальность приобретают у Маркса некий фундаментальный, конечный онтологический смысл. В абстрактном философском "пределе" у Маркса отношения между людьми, между человеком и природой, между человеком внешним и внутренним должны быть чисты и прозрачны. Универсальный индивид, универсальная деятельность, универсальная гармония! Смысл существования богов и природы снят, они не нужны и забыты. В реальном праксисе — лишь частичное приобщение, лишь начало подлинной истории, а потому господствует предыстория, нечто иное, оборотное, что лишь когда-то в будущем можно будет сбросить, как старую кожу. Мир наличный, мир сегодняшнего бытия всегда есть мир зла и отчуждения.

     Итак, Марксова антропология рисует образ  человека как некоего потенциального сгустка социальной активности; однако противоречие в том, что бытие  человека трактуется как мир отчуждения; праксис людей тесно ограничен наличными предпосылками, обстоятельствами, т.е. отчужденными формами, "окаменелыми" результатами их деятельности. Оценка человеческой активности как всесильной и наличного бытия как "предыстории" становится ключом к пониманию некоторых утопических прогнозов и проектов, встречающихся в текстах Маркса (преобразование всех основ социального универсума, ликвидация семьи, государства, появление всемирного языка или концепция личностной универсальности). Ясно, что антропология Маркса создавалась с целью служить обоснованием радикалистских программ и движений. Считалось, что в мире человеческого праксиса все можно и должно переделать, включая и самого человека.

Вывод: Интерес к философской антропологии Маркса в нашем веке возник после 1932 г. Маркс усиленно работал над фундаментальными проблемами сущности и существования человека, его свободы и рабства, отчуждения и преодоления отчужденных сил, смысла истории. Тем не менее Маркс вовсе не старался возвыситься над вековой схваткой добра и зла, "самоотверженности" и "эгоизма". Если ни о человеческом роде, ни об отдельном индивиде не следует выражаться в этих морально-философских категориях, то все же можно оценивать и квалифицировать эпохи, нравы, социальные параметры "обстоятельств" жизни людей. Итак, Марксова антропология рисует образ человека как некоего потенциального сгустка социальной активности.