Философия языка

 
ЯЗЫК И ФИЛОСОФИЯ. Для современного этапа развития науки оязыке характерна установка на переход от позитивного знания к глубинному постижению языка в широком теоретико-методологическом контексте. Эта установка находит свое выражение в том, что многие проблемы и темы, рассматриваемые ранее как «экстралингвистические», относящиеся к так называемой «внешней лингвистике», стали трактоваться в современной лингвистике как «интралингвистические» («внутренние»), имеющие непосредственное отношение к предмету изучения науки о языке, который стал пониматься при этом более широко – как духовная энергия и когнитивная активность человека, в отличие от чисто номиналистической интерпретации языка как системы знаков, характерной для предыдущего структуралистского периода.

К числу таких новых интралингвистических проблем в современной науке о языке относится, помимо вопросов о соотношении языка и культуры, языка и общества, языка и религии, вопрос о взаимосвязи языка и философии.

Философия языка включает в себя широкую область исследований, направленных на изучение взаимоотношений между языком, бытием (реальностью, действительностью, миром) и мышлением, а также сами теоретико-методологические знания, выражающие и интерпретирующие эти взаимосвязи. Эти сферы – язык, бытие и мышление – могут трактоваться при этом в различных лингвофилософских концепциях как: 1) самостоятельные и независимые друг от друга, 2) частично тождественные или 3) вообще не отличающиеся друг от друга. Так, в качестве самостоятельного начала в философии языка может рассматриваться бытие, а язык и мышление могут интерпретироваться как моменты включающего их сознания, противостоящего бытию. Задача философии языка сводится в этом случае к установлению соотношений между бытием и сознанием в его языковом проявлении.

Бытие и сознание могут объявляться в концепциях по философии языка как изначально независимые друг от друга («дуализм») или же как изначально тождественные («монизм»). В этом втором случае в связке сознание (язык и мышление)VS. бытие при теоретической рефлексии особо акцентироваться может как мышление (немецкая классическая философия), так и язык (энергийно-ономатическая концепция языка в русской школе всеединства, развиваемой в традиции христианского неоплатонизма).

Соотношение языка, мышления и действительности далее может рассматриваться в самом общем виде или же сводиться к изучению соотношения лишь наиболее важных единиц и моментов этих областей или даже отдельных частей этих областей: 1) слова, имени, языкового знака, предложения, синтаксиса, грамматической категории и т.д., 2) мысли, понятия, логического суждения, знания, логики, логической категории и т.д. и 3) вещи, свойства, отношения и т.д., – которые могут рассматриваться в отдельных лингвофилософских концепциях в качестве «первоначал» бытия и «первоэлементов» реальности. Так, в философии языка антропокосмической и теоантропокосмической направленности не только культура, но и вся вселенная («космос») могут выступать как имя и слово. «В метафизическом аспекте ничто не мешает и космическую вселенную рассматривать как слово. Везде существенные отношения и типические формы в структуре слова одни», – замечает в своих Эстетических фрагментах Г.Г.Шпет. Идея представить мир как имя, подражающее Имени Божию, реализуется в ономатодоксии (имяславии) А.Ф.Лосева.

Сфера философии языка, исключаемая из области изучения в лингвистике имманентной ориентации, характеризовалась в ней через противопоставление ее теории языка – по признаку трансцендентности/имманентности, как это делал Л.Ельмслев, в своих Пролегоменах к теории языка писавший: «Изучение языка с разнообразными, в сущности, трансцендентными целями имело многих приверженцев; теория языка с ее чисто имманентными целями – немногих. В этой связи теорию языка не следует смешивать с философией языка», или же через противопоставление ее непосредственно самой «имманентной реальности языка» как объекту лингвистики, как это осуществлял, в частности, Э.Бенвенист, утверждавший, что со времени Соссюра объектом лингвистики становится не философия языка, а прежде всего «имманентная реальность языка». В лингвистических исследованиях, отказавшихся от принципа имманентизма, строгое разделение на философию («метафизику») и теорию языка на практике не всегда сохраняется в силу большей философичности самой теории языка.

В современной гуманитарной мысли философия языка определяется в самом общем виде как такой подход к языку, при котором «философские положения используются для объяснения наиболее общих законов языка, а данные языка, в свою очередь, для решения некоторых философских проблем, выдвигаемых конкретным временем». Из данного определения становится очевидной разница гносеологического статуса языка в исследованиях по философии языка собственно лингвистической и собственно философской ориентаций. Хотя в обоих направлениях речь может идти о трех сферах – языке, бытии и мышлении, – для этих направлений философии языка данные сферы не являются равнозначными. Основной фокус внимания в исследованиях первого типа направлен на язык, его сущность, предназначение, условия, формы и закономерности существования. В лингвофилософских исследованиях второго типа такая направленность не обязательна.

Что же касается двух других сфер – бытия и мышления, то они рассматриваются в лингвофилософских исследованиях первого типа не сами по себе, а преимущественно в аспекте их соотношения с языком – в роли сопряженных категорий, образующих контекст обсуждения проблемы сущности и существования языка. В исследованиях второго типа бытие и отчасти мышление выступают в качестве самостоятельных предметов рассмотрения, для постижения которых, собственно, и прибегают к языку.

Обращение лингвистов при изучении принципов и законов языка к философии связано с тем, что сущность языка, в той мере, в какой она вообще может быть постигнута, «открывается», в их понимании, не «инструментальному», а «философскому» взгляду (Ю.С.Степанов). Изменение философских воззрений на природу лингвистической реальности прямо или косвенно приводит к появлению и новых «образов» языка, коррелирующих с соответствующими философскими представлениями. Так, отказ в современной философии от позитивистской установки к деонтологизации («необращенности» к бытию) и возрастание в ней внимания к проблемам человека и духовной реальности находит свое выражение в лингвистике в формировании целой галереи образов, разработанной лингвофилософской мыслью последних двух столетий, начиная от понимания языка как «языка индивида», «системы», «структуры», «типа», «характера» и «пространства мысли» до определения его как «дома бытия духа», в котором объединяются два видения языка – образа языка как «дома бытия» (М.Хайдеггер) с пониманием языка как энергии духа (В. фон Гумбольдт).

В свою очередь, возможность обращения философов к языку при решении сугубо философских проблем мотивируется тем, что «философские константы языка» предстают для них лишь частным случаем «философских констант» (Э.Жильсон) и что, по афористическому выражению Л.Витгенштейна, «целое облако философии конденсируется в каплю грамматики».

Основанием единства двух типов философий языка, формирующих знание о языке – с позиции внутренних задач лингвистики и с позиции основных установок философии, – при всем несовпадении этих задач и установок является глубокое внутреннее родство языка и философии как двух символических форм миропонимания человека – наивного, стихийно-нерефлексивного (в языке) и теоретического, рефлексивного (в философии) – с их общей установкой видеть мир как единое целое. Философия по своей природе есть наука об «истинных началах», об «истоках», предназначение которой состоит в том, чтобы решать задачу «свободной и универсальной теоретической рефлексии, охватывающей... все идеалы и всеобщий идеал, т.е. универсум всех норм» (Гуссерль). Имея объектом своих размышлений «мир как целое», она направляется на «познание всего в его конкретной полноте и целостности» (Шпет). Такова же, в видении как философов, так и лингвистов, направленность и языковой активности человека. Сущность языковой деятельности, по мысли французского философа Э.Левинаса, заключается в том, чтобы «высветить за пределами данности бытие в его единстве». Язык как посредник между человеком и бытием, полагает немецкий философ Х.-Г.Гадамер, выявляет «целостность» нашего отношения к миру; парадокс языка состоит в том, что он является, собственно говоря, «не языком, а миром» (Г.Ипсен). Не случайно поэтому гумбольдтовское определение языка как миропонимания человека родоначальник неогумбольдтианства Л.Вайсгербер интерпретирует с помощью формулы – «язык как миросозидание».

В европейской традиции философия языка ведет свое начало от классической античности и является тем источником, от которого обособилась впоследствии сама наука о языке. На протяжении веков (от досократиков до стоиков и александрийцев и со времени аристотелевского ренессанса в Европе до конца латинского Средневековья) язык оставался предметом почти исключительно чисто «философского умозрения». Интерес, проявляемый мыслителями к языку, имел при этом исключительно философский характер. Так, философия языка в античности возникает в ходе решения центральной философской проблемы этой эпохи – взаимоотношения между вещью, мыслью и словом. В последующем философия языка развивается в европейской культуре как в русле философии, так и теологии, логики, лингвистики, и особенного подъема достигает в философии 20 в., вытесняя при этом ряд традиционных тем и основоположений. По всеобщему признанию (см., об этом, например, у Х.-Г.Гадамера), проблема языка занимает в современной философии такое же ведущее положение, какое полтора столетия назад имела в ней проблема мышления, а в немецкой классической философии – мышления, «мыслящего самого себя».

Хотя проблема изучения языка как такового в философии не является основной и имеет в ней «вторичный» характер, эта проблема и в рамках философии никогда не была просто одной из многих проблем. Однако, как полагает французский философ Ж.Деррида, эта проблема «как таковая» еще никогда «не захватывала столь глобального горизонта крайне разнообразных областей исследования, гетерогенных дискурсов, сфер различного и разнородного, наряду с их намерениями, методами и идеологиями».

Одна из таких областей возникновения и проявления особого интереса к языку – реалистическая религиозная философия языка в России, формирование которой в начале 20 в. проходило под знаком осмысления богословской полемики о природе Имени Божия, его действенности и почитании, развернувшейся на Святой горе Афон в начале века между сторонниками мистического реализма в понимании имени («имяславцами»), веровавшими, что в Имени Божием, призываемом в молитве, присутствует Сам Бог, и приверженцами номиналистического подхода в понимании имени («имяборцами»), согласно которому Имя Божие есть «инструментальное» средство для выражения молитвенного обращения человека к Богу. В набросках к своей незаконченной книге Вещь и имя (1929) А.Ф.Лосев писал: «...история новой философии... отличается активным имяборчеством, как и вся новая европейская философия. Эта философия… старается уничтожить и теорию языка, основанную на понимании его как специфической сферы, ибо язык есть именно противоположность всякой глухонемой психологии. С большим трудом наметилась в конце концов подлинная ономатологическая магистраль в современной философии; и это есть, несомненно, знамение и новой наступающей культуры, и новой еще не бывшей философии… дух времени действительно изменился. Можно сказать… что еще никогда философия языка не занимала столь принципиального места, как сейчас».

В современной европейской философской мысли проблема языка возникает в связи с попыткой преодолеть тенденции к деонтологизации в философии, а также в русле традиционной философской проблематики поиска базисных оснований человеческого познания и культуры – особых «культурно-исторических априори», в качестве которых стали рассматривать язык. Наиболее интенсивно лингвофилософская проблематика изучается в 20 в. в философской герменевтике, в двух ее вариантах – «онтологической герменевтике» (М.Хайдеггер), акцентирующей внимание на соотношении языка и бытия и представляющей постижение бытия как раскрытие его манифестации в языке, и «лингвистической герменевтике», или герменевтике текста (Х.-Г.Гадамер, П.Рикер), акцентирующей внимание на взаимосвязи языка и мышления в их отношении к бытию. Для позиции философской герменевтики в целом характерно выражение недоверия к непосредственным свидетельствам о жизни сознания, и прежде всего к провозглашаемому Р.Декартом принципу непосредственной достоверности самосознания Cogito ergo sum, и обращение к косвенным свидетельствам, запечатлеваемым, согласно философской герменевтике, не столько в логических структурах, сколько в языке, трактуемом как воплощение жизненной конкретности дорефлексивного опыта. Философская рефлексия, по утверждению французского философа П.Рикера, должна опираться не на тезисы «я мыслю» или «я есмь», но на тезис «я говорю», отображающий более глубокий слой человеческого существования, поскольку сущностные структуры бытия запечатлеваются и отображаются не в мышлении или сознании, а в творчески подвижном, необъективируемом и неуловимом для понятийного мышления языке. Над каждым словом, по Рикеру, находится «венчик невыразимого», и в любой момент диалога «во взвешенном состоянии» находится и то, что непосредственно высказывается, и вся бесконечность невысказанного.

Язык, по мысли немецкого философа М.Хайдеггера, впервые дает имя сущему и через такое именование «впервые изводит сущее в слово и явление». Язык таит в себе «оформленную концептуальность», и путь к подлинному смыслу бытия лежит через рефлексию над языком. Хайдеггер предлагает при философских размышлениях «вслушиваться» в забытые и повседневно используемые слова, «слушая», что они говорят «сами по себе», вне исторических контекстов, и часто прибегает сам к этой установке при осмыслении философских терминов. Так, при интерпретации понятия «метафизика» он опирается на лингвистический анализ слова «предмет» (Gegenstand от gegen «против» и stehen «стоять»), обыгрывая идею противостояния, лежащую в основании значения данного слова, и полагая при этом, что метафизика с самого начала относится к сущему как чему-то противостоящему человеку, как к чему-то внешнему и чуждому.

Эта установка Хайдеггера опирается на древнейший философский метод рефлексии над языком, исходящий из представления о том, что в языке содержится своя «окаменелая философия» (М.Мюллер) и что, следовательно, не существует лучшего способа «философски исследовать истину, как расследовать корни слов» (Ф.Г.Якоби). О «философичности» самого языка как миропонимания человека говорил в свое время и В. фон Гумбольдт, связывая сравнительное языковедение с «философской историей человечества».

В европейской философской мысли существуют две позиции по вопросу об оценке значимости для человеческой культуры такой «окаменелой философии» в языке (или, на другом языке, языковой «философской мифологии»), выражающей первовидение человека, его стихийное, нерефлектируемое миропонимание, оказывающее не всегда осознаваемое воздействие на все человеческое мировосприятие и культуру. При одном подходе язык, наряду с мифом, искусством и познанием в целом, рассматривается как важнейшая форма самопостижения духа, подлинный «источник света», «условие видения», «исток» и «великий ориентир» духовного процесса, в котором для нас «конституируется действительность» в ее единстве и многообразии, и задачей философии объявляется раскрытие того, как в этих сферах осуществляется процесс синтеза мира (Э.Кассирер).

При другом, прямо противоположном взгляде язык расценивается в качестве источника заблуждений («тюрьмы») для человека, и задача философии усматривается в освобождении от мифологии, содержащейся в языке и препятствующей свободе мышления. Согласно позиции немецкого гносеолога Ф.Маутнера, «нам неведомы и надчеловеческий философский язык и чистый разум, а потому критика разума должна стать критикой языка, а всякая критическая философия есть критика языка». В наиболее заостренной форме эту идею развивал Ф.Ницше, который полагал, что в языке в сокровенной форме пребывает своя «философская мифология», которая постоянно сказывается, как бы люди ни старались быть осторожными. Слова и понятия, с помощью которых люди не только обозначают вещи, но и предполагают с их помощью уловить изначальную сущность вещей, «постоянно соблазняют нас», – полагал Ницше и утверждал, что «мы не избавимся от кумиров, пока будем верить в грамматику».