Философия Средневековья

Человеческая душа, по Августину, наделена мыслью и памятью, это разумная душа. Вера должна предшествовать рациональному постижению, его знаменитое Credo ut intelligam («Верю, чтобы понимать») было повторено некоторыми схоластиками. Нам представляется, что прологом к теории двойственной истины, сформированной в конечном виде в поздней схоластике, послужили такие слова Августина: «К изучению наук ведет нас двоякий путь — авторитет и разум. По отношению ко времени первенствует авторитет, а по отношению к существу дела — разум... Авторитет людей добрых представляется полезнее для невежественной толпы, а разум приличнее для ученых…».

 Завершается ранняя средневековая философия авторами, которые формально не принадлежали к отцам церкви, но тяготели к латинской патристике. Это в первую очередь относится к Манлию Северину Боэцию (480—524).

«Последний римлянин», как его называют многие исследователи, был создателем замечательного произведения «Утешение философией», написанного им в тюрьме в ожидании казни. Приверженность философии не только как мировоззрению, но и как образу жизни проявлялась у Боэция, несмотря на его христианские убеждения, в преданности античной философии. Это впоследствии способствовало продуктивному преобразованию античных идей и образов в scientia naturalis, т. е. в философию, добываемую не через откровенное знание, а естественным, длинным и трудным путем усилий человеческого разума. Боэцию принадлежит классификация семи свободных искусств, которые он предложил делить на два раздела. В первом разделе предлагалось изучать грамматику, риторику и диалектику — набор гуманитарных дисциплин, получивших название «трех-путья» (trivium). На второй ступени (quadrivium) необходимо было ознакомиться с четырьмя путями овладения знаниями о природе: арифметикой, геометрией, астрономией и музыкой. Появившиеся в XII в. университеты обязательно наряду с теологией включали их в образовательную программу.

«Утешение философией» написано частично стихами. Страницы прозы, обрамленные стихотворными строчками, помогали усвоить не только научный, но и художественный смысл философского повествования.

3.1 АВРЕЛИЙ АВГУСТИН

Августин. Аврелий Августин родился в провинции Новая Африка-Нумидия, в нумидийском городе Тагасте в 354 г. во времена правления императора Констанция — сына императора Константина, узаконившего христианство. Августин умер в 430 г., прожив, таким образом, всего 76 лет. За это время сменилось двадцать последовательно и даже одновременно правивших императоров вплоть до Валентиана III в Западноримской империи и до Феодосия II в Восточнорим-ской империи. Родители Августина были людьми зажиточными. Мать и отец Аврелия имели разные мировоззрения: отец оставался язычником, мать же была ревностной христианкой, остро переживавшей первоначальное язычество своего сына, который свою молодость проводил весьма весело и легкомысленно, пока в нем не произошел душевный переворот

Августин обратился к философии, ища в ней не столько знания, сколько утешения. Но ни скептицизм, ни стоицизм не могли его удовлетворить. Ближе по своему духу показался Августину неоплатонизм. С сочинениями Плотинами Порфирия Августин ознакомился в их переводе на латинский язык Марием Викторином, сыгравшим большую роль в распространении неоплатонизма в латиноязычном мире. Но и неоплатонизм не смог овладеть мятущейся душой молодого человека. Требовался более сильный наркотик. Августин стал манихеем и пробыл в этом состоянии восемь-девять лет, пока, наконец, он не нашел себя в христианстве, будучи крещен епископом Амвросием в Медиолане (Милане). В 395 г., в следующем году после своего сорокалетия («акмэ»), Августин и сам был рукоположен в епископы и был назначен в родную ему Африку, в город Гиппон. В этом приморском городке он и умер, когда вандалы, пришедшие из Европы в Африку через Гибралтарский пролив, т. е. способные преодолевать морские преграды (поэтому неудивительно, что они затем стали вообще мореплавателями, морскими пиратами, растерзавшими с моря Рим), осаждали его новый родной город. Августин умер, а вандалы учредили в римской провинции Африка свое вандальское королевство

За свою жизнь Августин прошел значительную духовную эволюцию. О начале ее мы говорили. Став епископом, Августин совершенно отошел от языческой философии, стал ревностным гонителем и язычества, и манихейства, и христианских ересей, в первую очередь донатистов, последователей епископа Доната, в той же Северной Африке во времена Августина выступавших против ожиревшей христианской церкви во имя первоначального христианства как религии бедняков и рабов, во имя былой апостольской церкви. Однако христианство уже переродилось. Епископская церковь была уже не та, что апостольская. Бедняки и рабы нашли там новых господ. Отсюда бесконечные еретические движения,  проходящие  через  всю  историю  христианства вплоть до коммунистической утопии Томаса Мюнцера и т. п. Жирная церковь беспощадно уничтожала таких еретиков. Августин называет донатистов «бешеной и негодной породой людей». В сочинении «Об исправлении донатистов» он цинично заявляет, что «церковь преследует, любя». В «Письме к Донату» гиппонский епископ говорит, что церковь теперь «не только приглашает к добру, но и принуждает к нему». Это принуждение включает в себя не только душеспасительные беседы, но и телесные истязания. В своей «Апологии гонений» Августин заявляет, что «лучше рамы, нанесенные другом, чем поцелуи врага». Под «другом» же Августин понимает следователя-палача. Нельзя сказать, чтобы Августин был полным садистом. Так, он хвалит следователя за то, что тот добился признания «одними розгами, не прибегая ни к растяжению тела на станке, ни к вырыванию крючьями мяса, ни к обжиганию его пламенем». И все это во имя любви! Во имя спасения души еретика! Августин говорит следователю-палачу, успокаивая его совесть: «Ты накажешь его розгой и спасешь душу его от преисподней». Он ссылается на текст Псалма: «Служите Господу со страхом и радуйтесь с трепетом». Действительно, можно сказать: «Да, церковь любит, но она ревнива! Любовь без ревности — кто видел это диво?»

О своей ранней духовной и житейской эволюции сам Августин рассказывает в своей проникновенной «Исповеди», обращенной к богу. После «Апологии» Сократа (его речи на суде над ним) это второй, пожалуй, пример острого самоосознания и самоанализа. Вспоминается, правда, еще «Наедине с собой» Аврелия. В «Исповеди» присутствуют две линии повествования: о жизни Августина до того, как он стал христианином, а также о том, как он принял христианство, и о духовных исканиях Августина, приведших его к принятию христианского мировоззрения, великим авторитетом в котором он стал. Повествование Августина то и дело прерывается припадками восхваления бога и приступами самоуничижения Августина, беззаветно отдающего себя в полную зависимость от воли бога.

Все же обращение Августина в христианство (а он долго упирался, так как Августин, будучи образованным человеком, философом, обладая философским критическим умом, - а критический ум является самым важным завоеванием, присущим столь немногим даже в паше время, видел все несуразицы и противоречия в «священном писании» христиан, в учениях «отцов церкви») было не столько плодом духовной эволюции, сколько скачкообразным актом воли, подпавшей под влияние социального религиозного умопомешательства, характерного для тех времен. Это явление, скорее заслуживающее внимания социальной психологии, чем теории мировоззрения. Да, Августин хорошо видел, будучи сам преподавателем риторики, эмперическую, логическую и теоретическую слабость нового мировоззрения. Но сказались и влияние матери-христианки, скорбящей из-за воздействия на него с ранних лет язычества, и пример окружающих.

Августин так описывает свое обращение. Он уже сошелся с христианами, он уже посещал христианскую церковь... Но он все еще не решался принять христианство. «Мирское бремя нежно давило на меня,— рассказывает Августин богу в своей «Исповеди»,— словно во сне; размышления мои о Тебе походили на попытки тех, кто хочет проснуться, но, одолеваемые глубоким сном, вновь в него погружаются». Наконец, рассказ одного случайного посетителя о том, что, оказывается, все больше и больше людей повально принимают новую веру, ввергает впечатлительного; Августина в стояние глубокого транса. Он упал на колени в саду под смоковницей и дал волю слезам — ив этот момент услышал детский голос, повторяющий нараспев: «Возьми, читай! Возьми, читай!» Истолковав эти случайные для Августина слова оказавшегося где-то поблизости ребенка как само повеление бога, Августин открывает наугад оказавшуюся у него книгу «Апостольские послания»  («Новый Завет») и читает: «Не в пирах и в пьянстве, не в спальнях и не в распутстве, не в ссорах и в зависти: облекитесь в Господа Иисуса Христа и попечение о плоти не превращайте в похоти». А далее следовали слова: «Слабого в вере примите!» И хотя Августин дотоле видел в этих самых апостольских посланиях, в том числе в посланиях Павла, много несуразицы, о чем он сам рассказывает в своей «Исповеди», именно эти слова Павла перевернули его душу.

Нет, Августин не разрешил противоречия в апостольских посланиях, противоречия между ветхозаветным мифом о творении мира богом (который, как мы знаем, присутствует там в двух вариантах) с новозаветным мировоззрением. Нет, Августин не разрешил, противоречие между античной философией  и  христианским мировоззрением, даже между христианским мировоззрением и неоплатонизмом, который, как мы знаем, был ближе его душе в пору язычничества, о котором сам Августин говорит так: «...чтение книг неоплатоников надоумило меня искать бестелесную истину». Он просто уверовал. Это был акт воли, а не акт интеллекта. На Августина снизошло, как он сам думал, озарение, а на самом же деле тьма. Он утратил критическое  мышление.  Сам  Августин  рассказывает  об этом Богу так: «Итак, я с жадностью схватился за почтенные книги,  продиктованные Духом Твоим, и прежде всего за послания апостола Павла. Исчезли все вопросы по поводу тех текстов, где, как мне казалось когда-то, он противоречит сам себе, и не совпадает со свидетельствами закона и пророков проповедь его: мне выяснилось единство этих святых изречений, и я выучился «ликовать в трепете». Я начал читать и нашел, что все истинное, вычитанное мной в книгах философов, говорится и в Твоем писании при посредстве благости Твоей». Итак, мы видим капитуляцию разума перед верой. Вместо научно-критического метода изучения предмета — «ликование в трепете».

Суммарно изложенное учение Августина, его мировоззрение состоит в следующем. Оно продукт насильственного и противоречивого сочетания мифологического, библейского мировоззрения и философско-идеалистического мировоззрения, следовательно, это религиозно-философское мировоззрение, иначе говоря, мировоззрение   теологическое.   В   качестве   философской основы  мировоззрения Августин  взял  неоплатонизм Плотина и Порфирия, что ему было известно еще до обращения в христианство. Но философия у Августина, как и у всякого теолога,— лишь иносказание мифологии, при этом такое иносказание, которое сохраняет личностный характер социоантропоморфического комплекса, отчего мироздание и в целом, и в своих частях приобретает мистифицированный, личный, персональный образ.

Высшая сила в мироздании — личный бог. Он представляется антропоморфным, человекообразным, существом мужского пола. Основное отношение в этом мистифицированном мироздании — отношение людей и бога. Поскольку и бог, и люди — живые личные существа, то и главное отношение в мироздании — основной вопрос мировоззрения— приобретает форму вопроса об отношении сверхличности бога и личностей людей. Это отношение обыденных личностей, не ученых и философов. Поэтому эти отношения состоят главным образом в эмоциональных отношениях: все мироздание пронизано любовью и ненавистью, надеждой и разочарованием, грехом и раскаянием в грече, виной искуплением вины, обидой и прощением и т. и. эмоциональными и нравственными отношениями

Главное отношении бога и человека, людей — отношение греха. Человек, люди виновны перед богом, иначе говоря, грешны. Грех приобретает метафизическое, космологическое, а не только антропологическое значение. Люди, согрешив перед богом (а их вина состояла лишь в том, что они захотели знать, что такое хорошо и что такое плохо), нарушив его запрет не отведывать плода от «дерева познания добра и зла», отравили все мироздание. Требуется искупительная жертва Христа, чтобы хотя бы немного преодолеть всемирную греховность.

Говоря конкретнее, отметим, что теологическое мировоззрение Августина состоит из традиционных для поздней античной философии, начиная с эпохи эллинизма, частей. Это физика, логика и этика. Так, как мы знаем, называли части философии греческие, а за ними и римские стоики.

В руках Августина его теологизированная физика имеет своим предметом вовсе не природу как таковую, а бога как творца природы. Августин развивает уже намеченное христианской теологией учение о творении природы богом из ничего актом своей воли, своей свободной воли. Совершенно свободно, а точнее говоря, произвольно, не побуждаемый к тому никакой необходимостью и никакой нуждой, бог вневременным актом творения создает вещество (материю), пространство и время.

Таким  образом,  генетическое начало  всего  сущего — бог. Но он же и субстанциональное начало. Гели первый философ античности Фалес счел за субстрат (за субстанцию), т. е. за то, что лежит в основе всего сущего, воду, если Гераклит говорил, что космос был, есть и будет вечно живым огнем, то у Августина эту роль выполняет бог. Бог не только сотворил природу из ничего, но и постоянно поддерживает ее в существовании, непрерывно воспроизводя мир посредством непрерывного творения, воспроизводства природы.  Без этого перманентного творения креационизма, природа тут же провалится в небытие, из которого она некогда была извлечена.

Будучи творцом природы, бог — источник естественного порядка. Августин не знал, конечно, ни одного закона природы. Естественный порядок он понимал как натурализацию идей — мыслей бога до творения мира, образующих нисходящую лестницу форм бытия начиная с высшей, бестелесной и божественной, и кончая низшей; телесно-материальной ступенью, едва-едва возвышающейся над небытием.

В области логики и гносеологии Августин, сам бывший некогда скептиком, отвергает скептицизм во имя сверхъестественного откровения. Августин доказывает это идя от противного. Сомневающийся во всем неловок (скептик) не может якобы сомневаться в том, не он сомневается (позднее этот ход мысли повторит Репс Декарт, XVII в.). Итак, мы нашли в море сомнения твердую почву. Но сомневаться — значит, чувствовать, мыслим, и жить. Твердая почва расширяется. Она по степенно становится материком. Углубляясь в себя, становясь все более интровертным, человек, утверждает Августин, находит в себе некие вечные истины, источником которых никак не может быть изменчивый текучий эмпирический мир. Большее не может происходить от меньшего, вечное от не-вечного. Поэтому необходимо признать, что источником этих вечных истин является