Философия М.Фуко

               2.1  Археология знания

Специфика позиции раннего Фуко заключается в том, что исследуя в основном проблему безумия, или, вернее социальные, экономические, политические и философские условия современных определений разумности и безумия в так называемой западной цивилизации он делал это на основе анализа языкового сознания, т.е. сводил все практически к сфере дискурса.

Как пишет Эктор Мария Кавальяри, «начав свои исследования с изучения условий и терминов порождения дискурса, Фуко перешел к тому, что в его  философии превратилось в сложный  и изменчивый, но в то же время  внутренне связанный ряд проникнутых критическим пафосом историко-структурных анализов различных систем порождения смысла, обнаруживаемых в тщательно разработанной конкретной текстуальности организованного знания».

Археология, практикуемая по Фуко, имеет дело в основном с письменным дискурсом, но рассматривает его как набор фоновых практик обращения со словами. «Археология знания», книга, заявленная как методологический комментарий к трём книгам Фуко, написанным им во время его «археологического периода», настаивает именно на таком подходе к текстам: вместо того чтобы анализировать то, что тексты сообщают нам как «документы», Фуко анализирует их как «монументы», как памятники, воплотившие в себе определённые практики производства знания. Набор дискурсивных практик, конституирующий фон определённого дискурса, задает четыре основные характеристики этого дискурса: какой тип феноменов может стать объектом данного дискурса, кто может занять позицию говорящего субъекта, какие виды понятий могут быть приемлемы в этом дискурсе, какие теории возможно помыслить и сформулировать в данном дискурсе.

Однако для  того чтобы «увидеть» фон современного дискурса нужно сделать что-то вроде  археологического отстранения. По Фуко отстранение достигается путём  сравнения наших дискурсивных практик с практиками предыдущих эпох развития нашей собственной культуры. Поэтому его ранние работы называются «археологиями», а период «археологические знания».

Существует четыре понятия «археологии знания»  М. Фуко, которое наращивается по дискурсивным порогам:

1. «порог позитивности» – обозначает момент, когда дискурсивная практика достигает автономии, когда образуется новая дискурсивная формация;
2. «порог эпистемологизации» – появление моделей знания, которые подвергаются критике и проверке;
3. «порог научности» – образование системы формальных критериев и аргументаций;
4. «порог формализации» – выстраивание самим дискурсом формальных структур.

В соответствии с этими принципами разделения, Фуко вычленяет из истории  три независимых друг от друга  познавательных поля, или «эпистемы» – возрожденческую, классический рационализм и современную. При этом специфика внутренних связей в каждой данной эпистеме для Фуко важнее и интереснее связей преемственности между ними. Единственное звено, объединяющее эпистемы, – это способ их организации: тот или иной тип семиотического отношения «слов» и «вещей», лежащий в основе всех других проявлений культуры любого исторического периода.

В эпоху Возрождения, по Фуко, внутренняя организация познания основана на единстве слов и вещей, мира и описывающих его текстов. Возрожденческая эпистема строится по круговому принципу: вещи обосновывают слова, которые говорятся о вещах, а слова, в свою очередь, обосновывают вещи. Фуко не ищет в возрожденческой эпистеме «зачатки» научного знания будущего с его более совершенными формами, он стремится воссоздать её собственный своеобразный порядок, её внутреннюю связность, хотя они и могут показаться лишь причудливой смесью рациональных догадок с иррациональными предрассудками.

Аналогично этому Фуко строит своё рассуждение об эпистеме классического рационализма. Здесь уже областью связи слов и вещей выступает не онтология, но мир мыслительных представлений, который отныне обосновывает и возможность познания как таковую, и возможность тех или иных теорий. Внутренняя связь между представлениями обеспечивается здесь языком, который уже не сливается с миром вещей, но служит посредником в области познания. В соответствии с этим новым семиотическим принципом – связь слова и вещи через представление – строится все познание классической эпохи и, в частности, те три области познания, которые Фуко выбирает для сопоставления: «анализ богатств», «всеобщая грамматика» и «естественная природа». Так, всеобщая грамматика исследует только те свойства языка, которые позволяют ему быть средством логического мышления; а анализ богатств усматривает в связях мыслительных представлений стимул для накопления и оборота богатств, для всего функционирования экономики.

Третий этап – современная эпистема – строится на новом принципе: единое пространство представления, которое связывало слова и вещи в классической эпистеме, разрушается и уступает место таким онтологическим факторам, как жизнь, труд, язык. Выявление жизни, труда, языка в их самобытности и несводимости к мышлению – это и есть основа современных наук: биологии, политической экономии и филологии. Так, предметом биологии становится функциональное единство организма как целостность и жизнь как скрытая основа этого единства; предметом политической экономии – реальное экономическое производство как основа всех экономических процессов; предметом языкознания – собственные закономерности языков: не формальное тождество их логической структуры, но родство их звуковых или грамматических систем, сходство законов их эволюции.

Делается вывод, что в ранний период творчества Фуко считал рациональность критерием социальности. При этом социальность представляет условием рациональности, а рациональность оказывается предельно социологизированной: единственным «объективным» критерием является её социальная и историческая детерминированность. Общество выступает единственной инстанцией, которой возможно вменить «производство» рационального (рационально только то, что санкционировано в «рациональных» практиках общества). Социологизация рациональности предполагает и её политизацию: в качестве рациональной выступает лишь социально санкционированная практика, объективированная в политических институтах.

                     2.2   Генеалогия власти

В этом периоде философствования Фуко ставит такой вопрос как: почему определённый тип речевых актов – а не какой либо другой – рассматривается как серьёзный дискурс, что, в свою очередь, порождало вопросы о том, почему только определённые – а не другие – фоновые практики составляют фон для производства серьёзных речевых актов. Метод поиска ответов на эти вопросы и есть генеалогия; она исследует развитие практик во времени и их пересечение, наложения, взаимосвязи. Надо также отметить, что генеалогия – это способ анализа таких ансамблей недискурсивных практик, какими являются институты (например, тюрьма или клиника), или таких сложных типов поведения, как сексуальность.

Продолжая тенденции «Археология  знания», Фуко, уже в работах 70-х  годов, трактует язык как воплощение социальной реальности. Язык – это  область приложения социальных сил, объект борьбы, завоевания, обладания, господства, средство непосредственного подчинения и угнетения и, следовательно, путь к освобождению, к снятию отчуждения через присвоение языка, средств духовного производства, символической собственности. Его анализ сосредоточен вокруг «генеалогии морали», которая немыслима без археологического или историко-архивного исследования. Обращение к генеалогии потребовалось М. Фуко для разрешения противоречий, связанных с проблемой соотношения власти, знания, и субъекта. Если археология обнаруживает исторические a priori или условия возможности, то генеалогия анализирует сцену развёртывания события с позиции отношений сил. Его работы в этот период подчинены решению более общей задачи, связанной с выявлением «механизмов» власти-знания или, иначе говоря, «эпистемологически-юридического» комплекса, одновременно и параллельно с «генеалогией современной души». Как возникает знание о человеке, науки о человеке? Как возникает человеческая индивидуальность, с которой современная культура связывает столько гуманистических надежд? И то и другое, замечает Фуко, подчас трактуется как нечто возникающее вопреки социальному порядку, вопреки буржуазным социальным отношениям.

Фуко раскрывает механизмы, принципы, методы власти, реализующиеся неразрывно со знанием, организует социальное пространство «всеподнадзорности», выразившейся в образе «паноптикума» Бентама. Здесь власть осуществляется в качестве непрерывно действующей машины, предназначенной для управления всей жизнью наблюдаемых объектов, выступающих только в качестве информации, но никогда – в качестве субъектов коммуникации. Устройство паноптикума таково, что оно приводит к ликвидации абсолютизма, но власть становится вездесущей и более экономичной. Все находятся под наблюдением, но сама власть становится невидимой. Современными аналогами такого вида власти стали камеры наблюдения в крупных городах Запада, вызывающие неоднозначное мнение у борцов за свободу и права граждан.

В 70-е гг. Фуко изменяет постановку вопроса о субъекте. Его интересует то, в каком «поле» субъект становится таковым, а также то, субъектом чего он становится: «дискурса, желания, экономического процесса».

В период создания работы «Надзирать и наказывать» Фуко приходит к  выводу о том, что проблему власти следует формулировать не в терминах юриспруденции, а в понятиях технологии, тактики (пространственной организации людей), стратегии и микрофизики (оптики и механики). Он полагает, что в 19-м веке осуществилось переплетение двух грандиозных технологий власти, одна из которых «произвела» сексуальность, а другая изолировала безумие. При этом негативные технологии безумия и сексуальности превратились в позитивные. В результате, на основе практик исповеди, сформулировалась общая технология «души», определяющая нашу эпоху.

   2.3   Эстетика  существования

В последний этап своего творчества в противовес многочисленным оппонирующим концепциям, в том числе коммуникативному «рационализму» Ю. Хабермаса, Фуко попытался реконструировать собственную этику.

Политическое измерение становится одним из наиболее характерных ракурсов проблематизации рациональности у «позднего» Фуко. В нём она предстаёт как рациональность политическая, концептуализацию которой он завершил лишь в последний период своего творчества – на рубеже 70-х и 80-х гг. В этот период появился и сам термин «политическая рациональность».

Концепция политической рациональности соединяет в себе «старое» и «новое»: из прежних представления – понятие  власти как отношения сил; из нового, но ещё до конца не оформленного – трактовка власти как господства над собой и другими. Проблема дискурсивных формаций и эпистем трансформируется у «позднего» Фуко в проблему историчности типов рациональности, отмеченную тем же «разрывным» характером. Таким образом, политическую рациональность можно рассматривать как своеобразный «знаменатель», позволяющий выделить то общее и вместе с тем специфическое у Фуко различных периодов. В то же время политическую рациональность невозможно рассматривать как «венец творчества» «позднего» Фуко: она сама – скорее проблематизация, проясняющая и систематизирующая многие проблемы и темы, которые он исследовал на протяжении всего своего творческого пути.

В поздний период творчества происходит явственный поворот интересов Фуко от проблематики, связанной с «дисциплинарным» измерением власти, к проблемам соотношения этики и власти, а также нового представления о ней как о специфическом типе «господства» над самим собой как условия и момента управления другими. Так уже в «Воле к знанию», первом томе «Истории сексуальности», которые можно отнести как к среднему, так и началу позднего периода творчества Фуко, мыслитель анализирует генезис нового типа власти – биовласть, понимаемую как тотальную власть над жизнью во всех её проявлениях, свойственную западным обществам в период технической и промышленной революции Нового времени, создавших материальную базу для подобного типа власти.

Для Фуко политическая рациональность – это тип управления индивидами в отдельности и обществом  в целом посредством истины, обнаруживаемой на пересечении власти и знания – власти как над собой так и над другими, и знания себя и других. Политическая рациональность предполагает, таким образом, познающую власть и властвующее знание: власть познаёт индивидов, субъективирует их, знание же делает возможным само господство, основывающееся на рациональности управления.

Фуко весьма специфически понимает процесс политической рационализации: он отличается от других, на первый взгляд сходных процессов, таких как  рационализация экономическая, коммуникативная и пр. Отличие коренится на столько в специфике самого процесса политической рационализации, сколько в том, что последняя понимается ориентированной на управление, которое, в свою очередь, является чем-то большим. Таким образом, специфика управления заключается в его рациональности, специфика же политической рациональности состоит в той самой истине, которая извлекается и одновременно создается в самом процессе её извлечения из индивидов, социальных и политических процессов, а также самого управления, обосновывающего себя как истинное. Специфика политической рациональности заключена не просто в специфике управления, но в той его особенной истине, которая и отличает этот тип рациональности от всех других: в нём индивиды являются субъектами права, социальных отношений или политического процесса лишь постольку, поскольку они – объекты истины, парадоксально состоящей в том, что они признаются и признают себя субъектами лишь после своей объективации в качестве объектов управления, понимаемого не только как управление извне, но и изнутри, т.е. исходящее из своеобразной самообъективации этих субъектов, сознающих себя таковыми.

Новая трактовка управления, по сравнению  с предшествующими взглядами  Фуко, наполнена рационально-этическим  содержанием, поскольку акцент в ней смещается в сторону рефлексирующего самосознания как залога самосовершенствования, являющегося, в свою очередь, условием господства над собой и другими.