Джордано Бруно о мирах и о непостижимом

При этом Бруно допускал, что душа может свободно перемещаться из одного мира в другой. Такое предположение  радикально противоречило христианской догматике, отводившей для души особое, внемировое пространство "того света", но зато оно было необходимо Бруно для установления принципиально возможной связи с иными мирами, отделенными, по Бруно, от нашего только пространственным барьером. Таким образом, бруновское учение о множественности миров затрагивало святая святых христианской веры, и именно поэтому следователи настойчиво предлагали Бруно отказаться от еретических взглядов, будто душа человека подобна не аристотелевской форме (неотделимой телесным образом от материи), а кормчему на корабле (об этом см. [2, с. 354]). Бруно отказался это сделать, потому что именно такая душа была необходима ему для связи с иными мирами, образующими, по мысли философа, некоторую целостность, аналогичную организму

В число важнейших составляющих философии Бруно входил гилозоизм - учение, отождествляющее "живое" и "сущее" и, в частности, рассматривающее  Космос как живой организм.

Понятно, что такой душе уже не нужна прежняя церковь (как посредник между принципиально  различными земным и небесным мирами), однако самой церкви вряд ли могла  понравиться перспектива лишиться человеческих душ, а вместе с ними и прихожан. Гораздо проще было навсегда расстаться с одним из них.

Звездные миры или земное зеркало? Уроки процесса Бруно

И все же главная причина  осуждения Бруно состояла в том, что философ не захотел раскаяться, а церковь не захотела его простить. Произошло же это, на мой взгляд, прежде всего потому, что обе стороны  очутились в логическом тупике, трагической  попыткой выхода из которого стал костер на Площади цветов. Безусловно, инквизиция прекрасно понимала, что в споре  с Бруно костер - это не аргумент. Однако на католическую церковь оказывали  сильное давление протестанты, критиковавшие  Ватикан за потворство учениям, допускавшим  вольную трактовку Библии. С другой стороны, Ватикан и сам боялся новой реформации, а при определенных условиях "философия рассвета" Бруно вполне могла сыграть роль знаменитых тезисов Лютера. В конце XVI в. было очень много людей, считавших, что церковь требует радикального обновления, и способных увидеть основу такого обновления в сочинениях Бруно.

Адекватным ответом на вызов, брошенный церкви философом, могла быть лишь радикальная перестройка  христианского мировоззрения, позволяющая, с одной стороны, органически  включить в него открывающуюся человеку бесконечную Вселенную, а с другой - обуздать возомнившую себя всемогущей ренессансную личность. Как ни странно, союзником церкви в этой парадоксальной перестройке христианского мышления явилось точное естествознание, учившее, что постижение законов природы  требует не героического энтузиазма, поэтических фантазий и таинств  магии, к которым был весьма склонен  Бруно, а все возрастающей дисциплины разума. Конечно, такой союз (далеко не всегда последовательный и прочный) не мог быть результатом сознательной попытки. Просто церковь (и католическая, и протестантская) все чаще демонстрировала  готовность считаться с растущим авторитетом ученых и даже идти с  ними на компромиссы по мировоззренческим  вопросам. В итоге между наукой и религией происходил грандиозный  раздел сфер влияния, согласно которому науке "отходила" бесконечная  Вселенная без души, а религии - бессмертная душа без разума. Однако 17 февраля 1600 г. до этого раздела было еще очень далеко, а угроза, исходившая от учения Бруно, представлялась слишком сереьезной.

Что же касается Бруно, то его  неуступчивость была вызвана, по-моему, главным образом тем, что он, попросту говоря, не знал, как развивать свою философию дальше, и не мог, например, как Галилей, покаяться, а затем  в новой, более глубокой и по своей  сути более еретической форме  осуществить дальнейшую разработку основ неаристотелевской физики, содержащей обоснование истинности гелиоцентрической системы Коперника. Как следствие, Бруно был вынужден все более и более подменять логическое развитие своего учения его пропагандой, и я думаю, что постоянные нападки философа на христианство во многом обусловлены подсознательным ощущением поверхностности разрыва с этой религией. Во всяком случае, кощунствовать и издеваться над бесхитростными молитвами сокамерников мог только человек, сменивший глубокую веру в Христа на ненависть к нему и мучительно страдавший от непринципиальности такой замены.

Но что, собственно, мешало одаренному гениальной интуицией, поистине героическим энтузиазмом и феноменальной  памятью Бруно продолжить качественное развитие своего учения? Мне кажется, что роковую роль тут сыграли  некоторые логические особенности, так сказать, "логическое коварство" идеи множественности миров. И в  этом, по-видимому, состоит наиболее важный урок, который могут извлечь  из процесса над Джордано Бруно современные  сторонники этой древней концепции.

Разработка идеи множественности  миров допускает, вообще-то говоря, движение мысли в двух противоположных  направлениях. Во-первых, эта идея может  использоваться для распространения  земных представлений на области  Неизвестного. В этом случае мы имеем  дело с мышлением "по аналогии", не способным давать серьезные результаты. Поэтому-то среди выдающихся мыслителей практически нет энтузиастов  этого учения. Еще Платон в "Тимее" писал, что признание кем-либо беспредельности числа миров он рассматривал бы как признак беспредельной глупости (об этом см. [9, с. 72]). Во-вторых, идея множественности миров может выступать как своеобразная методика взгляда "со стороны", как способ увидеть Неведомое в самом привычном, земном. Но тогда эта идея будет продуктивна, лишь подвергая самое себя радикальной критике. Вдумаемся в то, чем, собственно говоря, наиболее интересен и важен для развития философии Бруно? Фактически, не собственно идеей множественности миров, а ее радикальной трансформацией, позволившей сделать иные миры неотъемлемой частью нашего мира - бесконечной, лишенной какого-либо пространственного центра Вселенной, пришедшей на смену замкнутому, иерархически упорядоченному космосу средневековья. При этом идея множества обитаемых и даже одушевленных миров, с которыми человек мог устанавливать связь при помощи магии,

Л. С. Лернер и Э. А. Госселин полагают, что, по мысли Бруно, возрождение и обновление древнего искусства магии с помощью космических идей Коперника и самого Бруно должны были высвободить божественную сущность людей и утвердить на Земле новый "золотой век" [3, с. 82 - 83].

служила Бруно своеобразной "подпоркой", защитой от того шока, который испытали мыслители XVII в., осознав радикальную враждебность человеку бесконечной Вселенной, уже лишившейся привычного антропоморфного Бога, но еще "не заполненной" физическими законами природы. Вспомним хотя бы знаменитые строки Паскаля: "Я вижу эти ужасающие пространства Вселенной. {...} Я вижу со всех сторон только бесконечности, которые заключают меня в себе, как атом" (цит. по [13, с. 301 - 302]). Бруно же эти бесконечности и связанные с ними парадоксы познания стремился не видеть. Проявив максимум мужества в отстаивании своего учения, он по сути уклонился от "логической" ответственности за него, и в этом смысле не представлявшие себя вне христианства Галилей, Декарт, Ньютон и другие ученые XVII в., разрабатывавшие основы физической картины мира, - действительно иного, странного и безумного (как скажут в XX веке) мира, - оказались куда большими революционерами, чем неистовый антихристианин Бруно

Таким образом, подлинное  развитие идеи множественности миров  в Новое время осуществляли не всевозможные фантазеры, а те ученые и философы, которые совершали "коперниканские перевороты" в нашем мышлении. И тогда можно предположить, что длящееся уже несколько тысяч лет самообновление человеческого мышления, обнаружение в нем новых глубин, новых форм разумности - это и есть искомый фантастами контакт с иным разумом. Во всяком случае, такая попытка найти инобытие в сугубо земном была бы вполне созвучной бруновскому подходу к этой проблеме

Очарованный открывшейся  перед ним величественной картиной бесконечной Вселенной, заполненной  множеством миров, Бруно, по-видимому, не осознавал, что угодил в методологический тупик. Детализация развиваемого им учения требовала выдвижения гипотез  о природе иных миров, однако такие  гипотезы легко вырождались в  пустое фантазирование "по аналогии". Поэтому Бруно избегал каких-либо детализаций, оставляя свое учение на уровне религиозно-поэтической идеи, которую можно было проповедовать, но нельзя методически развивать. Именно поэтому наука Нового времени, вообще-то говоря, осталась равнодушной к идее множественности миров, но зато за нее  с радостью ухватились популяризаторы и публицисты, превратив ее в удобный  литературный прием. Уже в XVII в., когда труды Бруно еще находились под строжайшим запретом, в Европе стали распространяться книги, в которых люди отправлялись в забавные и назидательные путешествия на другие планеты. Эти книги, особенно "Беседы о множестве миров" Фонтенеля, пользовались огромным успехом и никого в общем-то не пугали. Вместо иных миров можно было легко представить себе различные страны, отличающиеся друг от друга климатом, обычаями и социальным устройством. Эти отличия лишь несколько утрировались, чтобы читателю было легче оценить порядки в своей собственной стране. Тем самым идея, с помощью которой Джордано Бруно хотел сделать землян гражданами бесконечной Вселенной, довольно быстро превратилась в обычное публицистическое зеркало.

Сейчас, когда в связи  с началом космических полетов  и исследований идея множественности  миров переживает расцвет, очень  важно предохранить ее от повторного вырождения. Длительная история этой идеи убеждает в том, что она была плодотворной только тогда, когда выступала  как радикальная самокритика  сложившихся представлений об иных мирах, а заодно и о нашем мире. Именно в такой форме эта идея разрабатывалась на раннем этапе  творчества Бруно, когда он пришел к  своим гениальным догадкам. Аналогичное  использование идеи множественности  миров мы встречаем и в "Солярисе" Лема - блестящей критике расхожих представлений о характере контактов с иным разумом и, как следствие, о характере нашей собственной разумности. Наконец, весьма интересными и плодотворными мне кажутся гипотезы "позднего" Шкловского И. С. о невозможности обнаружения внеземной разумной жизни из-за "космической мимикрии", а также его попытки возрождения представлений о единственности земного (иного мы, впрочем, не знаем) разума во Вселенной (см. [14]). На первый взгляд, такие гипотезы вселяют пессимизм. Однако способность к столь решительной самокритике является, по-моему, гарантом того, что учение о множественности миров вновь сможет порождать действительно глубокие и парадоксальные идеи о том, где и как можно встретиться с иной жизнью и иным разумом. Ведь не исключено, что мы уже давно общаемся с ним, но не осознаем этого, и нужен новый Джордано Бруно для того, чтобы мы смогли это понять.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение.

 

     В итоге завершения  своих мыслей хочу сказать,  что такие ученые как Коперник, Бруно, Галилей, Кузанский, все  эти ученые внесли неоценимый  вклад в действующее видение  мира и вселенной в целом.  Сейчас любой может совершенно уверенно сказать, что в других галактиках может существовать жизнь подобная нашей. Как, например, рассказывается в книге Станислава Лема  «Солярис» про планету Солярис, где единственным разумом является океан, который может менять орбиту планеты для дальнейшего существования планеты. Сейчас земля приняла идею о бесконечной вселенной и бурно развивает ее в книгах, фильмах и прочих источников.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Список литературы

1. Шварцман В. Ф. Поиск внеземных цивилизаций - проблема астрофизики или культуры в целом? // Проблема поиска жизни во Вселенной: Тр. Таллинского симпозиума. М., 1986. С. 230 - 236.

2. Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция. М., 1955.

3. Лернер Л. С., Госселин Э. А. Галилей и призрак Джордано Бруно // В мире науки. 1987. № 1. С. 80 - 88.

4. Джордано Бруно и инквизиция. Протоколы процесса Джордано Бруно в венецианской инквизиции // Вопросы истории религии и атеизма. М., 1950. Т. 1. С. 325 - 419.

5. Джордано Бруно перед судом инквизиции. (Краткое изложение следственного дела Джордано Бруно) // Вопросы истории религии и атеизма. М., 1958. Т. 6. С. 349 - 416.

6. Yates F. A. Giordano Bruno and the hermetic tradition. L., 1964.

7. Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. М., 1978.

8. Карсавин Л. П. Джордано Бруно. Берлин, 1923.

9. Визгин В. П. Идея множественности миров. М., 1988.

10. Бруно Дж. Диалоги. М., 1949.

11. Горфункель А. Х. Джордано Бруно. М., 1973.

12. Библер В. С. Размышления о принципах периодизации утопического социализма // Из истории утопического социализма. Свердловск, 1981. С. 1 - 18.

13. У истоков классической науки. М., 1968.

14. Шкловский И. С. О возможной уникальности разумной жизни во Вселенной // Вопросы философии. 1976. № 9. С. 80 - 93.