Биоэтика как социальная технология гуманитарной экспертизы инноваций в биомедицине

а) моральную нагруженность современных технологий;

б) понимание того, что технологии способны трансформировать сущность и формы существования человека;

в) необходимость включения в предмет моральной заботы (помимо личности человека) его жизнь, представляющую частицу природной жизни как глобального целого;

г) необходимость осмысленного учета отдаленных последствий действий человека. Забегая вперед, отмечу, что последний аспект получает особо оригинальную и интересную разработку в гуманитарной экспертизе в связи с использованием «принципа опережающего реагирования». Эти, связанные с идеями Г. Йонаса, аспекты должны быть дополнены одним весьма существенным уточнением, которое качественно отличает стратегию гуманитарной экспертизы от подхода американского автора. Дело в том, что Йонас полагал, что возможно надежное стратегическое научное прогнозирование последствий тех или иных действий и их однозначная моральная оценка, т. е. несмотря на расширение круга последствий, определяющих ответственность человека, они оставались для него достаточно определенными в двух планах: в плане возможности их точного научного описания и предсказания, а также в плане возможности их однозначной моральной оценки.

В современной ситуации идея ответственности должна работать в условиях принципиальной непредсказуемости отдаленных и не очень отдаленных последствий. Достаточно напомнить о конфликте между различными группами ученых относительно оценки рисков генетически модифицированных продуктов. Одновременно множественность дискриптивных научных представлений возможных рисков дополняется множественностью их моральной оценки. С этим обстоятельством столкнулась в свое время биоэтика.

Один из наиболее влиятельных современных американских философов Тристрам Эн-гельгардт-младший видит основание этой множественности в особенностях современной культуры. Распад христианства на конфликтующие конфессии определил отсутствие единой религиозной канонической позиции в отношении новых угроз, с которыми столкнулось человечество в сфере новых технологий. В свою очередь, «попытка создать секуляризованный эквивалент западного христианского монотеизма путем рационального раскрытия единственной моральной и метафизической перспективы понимания реальности обернулась фрагментацией мысли, политеизмом перспектив, хаосом морального многообразия, какофонией множества конкурирующих моральных повествований».

Множественность истолкований и направлений поиска ответов удваивается за счет метафизического разлома, который создает нерв современной исторической эпохи. Речь идет об уже упомянутой мной парадоксальной экзистенциальной игре страха и надежды, конституирующей базисные структуры современной культурной идентичности, — специфическом ритме экзистенциального повтора. Науки и технологии в сознании современного человека — это одновременно защита и угроза, путь спасения и опасное скольжение по наклонной плоскости, ведущее к гибели.

Как возможно мыслить эту множественность серьезно? Можно ли разрешить исходную парадоксальность ситуации и содержательно удержать множественность не только в мысли, но и дать ей возможность определять морально обоснованный ответ? Возможно ли плодотворное с практической точки зрения инакомыслие? Практика гуманитарной экспертизы, развивая некоторые подходы биоэтики, учитывает эту актуальную потребность. Она, в частности, развивает идеи этических комитетов. 9 ноября 1962 г. в журнале «Лайф» была опубликована статья журналистки Шаны Александр  «Они решают, кому жить, кому умирать». Статья посвящена важному и неординарному событию, с которого, по мнению некоторых философов, начинается история биоэтики.

В 1961 г. д-р Белдинг Скрайбер (Belding Scriber, Сиэтл, США) создал эффективно работающий аппарат искусственной почки. Метод хронического гемодиализа значительно продлил жизнь больных с почечной недостаточностью. Однако на начальной стадии применения этого метода существовал острый дефицит аппаратов. Для принятия решения — кому предоставить возможность выжить, а кого этой возможности лишить, в клинике г. Сиэтл был создан первый этический комитет. Комитет включал группу граждан, среди которых было лишь несколько врачей. Цель комитета заключалась в выработке конкретных правил отбора пациентов для гемодиализа. Впервые в истории науки и медицины врачи осознали ограниченность собственных возможностей в различении добра и зла. Они призвали на помощь священников, юристов, философов и представителей общественности. Более того, они ясно осознали, что распределение дефицитной помощи — это не только техническая процедура, но и решение моральной проблемы справедливости, что ее неверное решение может привести к созданию новой (в сравнении с расовой и гендерной) политики дискриминации людей. Несмотря на то что принципы, разработанные комитетом, в дальнейшем неоднократно подвергались критике, сама модель комитета как практического ответа на ситуацию принятия решений в условиях реальной множественности моральных оценок оказалась жизнеспособной.

3 декабря 1967 г. южноафриканский  хирург Кристиан Барнард первым  в мире пересадил сердце от  одного человека другому.

Он спас жизнь неизлечимому больному, изъяв бьющееся сердце у женщины, мозг которой был необратимо поврежден в результате автомобильной катастрофы. Но действие Бернарда вызвало неоднозначную реакцию: одна часть мировой общественности восприняла сообщение об успешной пересадке сердца как триумф науки, а другая — как информацию о недопустимом убийстве одного человека (у донора еще билось сердце) во имя спасения другого. Так вот, для того чтобы разрешить эту сложнейшую моральную и антропологическую проблему (жив или мертв человек с бьющимся сердцем, но погибшим мозгом), в 1968 г. в Гарвардской медицинской школе был создан этический комитет по образцу комитета, работавшего в Сиэтле. Его основателем стал влиятельнейший американский анестезиолог Генри Бичер. В состав комитета входили помимо врачей юристы, богословы, философы. В результате деятельности комитета был разработан так называемый гарвардский критерий смерти мозга, который до настоящего времени определяет важнейшую антропологическую границу между жизнью и смертью. В условиях множественности моральных перспектив наиболее оптимальной формой принятия решений становится мультидисциплинарное обсуждение проблем и поиск согласованных решений.

Следующей вехой развития идеи этического комитета как способа разрешения острейших проблем технологического прогресса в условиях неустранимой множественности моральных позиций стала работа Национальной комиссии по защите человеческих субъектов в биомедицинских и поведенческих исследованиях при конгрессе США. Она была построена аналогично комитету Бичера, проработала с 1974 по 1978 г. и создала систему морально обоснованных правил проведения научных исследований на человеке, которая с небольшими изменениями адаптирована многими национальными и международными стандартами в данной области. Ее принципы работают и в российском законодательстве.

К настоящему времени этические комитеты превратились в сложно организованный социальный институт. Они существуют при

а) многих научных и учебных институтах, а также медицинских центрах;

б) профессиональных медицинских и биологических организациях (национальных и международных); в) фармацевтических и биотехнологических компаниях;

г) государственных организациях (академиях, министерствах, правительствах, президентских администрациях);

д) международных организациях (ООН, ЮНЕСКО, Совет Европы и др.).

Позволю себе дать истолкование смысла комитета как некоторой идеи решения проблемы множественности, которая практически полностью заимствуется идеей гуманитарной экспертизы. Прежде всего, необходимо понять возможность и необходимость множественности моральных позиций в подходе к оценке последствий технологического прогресса. Эта множественность не является субъективным следствием «эклектики» мышления или неумения моральной философии дать конкретное всеобщее истолкование идеи блага. Проблема только в том, что есть много возможностей философского или богословского истолкования идеи блага. И число их со временем не уменьшается, а растет.

Как на эту множественность реагировать? XX век дает слишком много кровавых примеров фашистских, нацистских, коммунистических, националистических, религиозных, этнических и иных практик насильственного достижения морального единства общества. Если «мы» обладаем Истиной (неважно, какого рода), то она уже не может стать предметом политического выбора, народного волеизлияния. Она есть. И единственное, что следует делать, — заставить общество принять ее. Причем принять насильственно. Массы, публика и народ — все это сообщества индивидов, не понимающих своего блага или погрязших во всевозможных пороках. Мир катится к гибели. Его надо спасти. Промедление смерти подобно. Нужны чрезвычайные меры — комиссии, трибуналы, цензура, лагеря для тех, кто иначе мыслит суть проблем, а главное — насилие, насилие и еще раз насилие для достижения «единства». В результате — горы трупов, миллионы искалеченных судеб, а также полнейший маразм власти и претендующей на единственную истинность идеологии, от которой люди с брезгливостью отворачиваются, предоставляя ей возможность в подходящий исторический момент рухнуть. Так было у нас в феврале 1917 г. и августе 1991 г. Так было во многих других странах. И это с неизбежностью повторится, если мысль снова трусливо отшатнется от множественности во имя насильственного насаждения единства. В этой ситуации отказ от насилия является условием не только физического, но и морального выживания современных сообществ, сохранения самих ценностей от деградации. Тем более что в науке растет число исследований, доказывающих, что характер мышления и приверженность определенным ценностным ориентациям обусловлены не столько слабостью мысли, сколько объективными факторами, связанными с языком, гендером, традициями, социальным и экономическим положением, различными видами коллективного и индивидуального бессознательного, политическими предпочтениями и т. д. Ликвидировать эти различия не только невозможно, но и неверно по существу. Идея прав человека, которая кажется ревнителям традиций «пустой», «формальной» и «бессодержательной», как раз и призвана сохранить и защитить множественность, а следовательно, сложность и богатство морального мира от вырождения.

В этом контексте должно быть ясно парадоксальное требование — важнейшим шагом на пути к некоторому общему решению в отношении сложнейших проблем, порождаемых научно-техническим и социальным прогрессом, является не сглаживание и игнорирование, а обнаружение различий и предоставление им возможности адекватно выразить свое содержание. Без выявления различий интересов и ценностей нельзя строить процедуры их согласования путем обсуждений. В нашей стране широко распространено недоверие к «говорильне» демократических обсуждений. «Люди дела» во власти, бизнесе, науке, здравоохранении и других областях общества видят в дискуссиях пустую растрату времени. Надо действовать, а не болтать. Но действие, не учитывающее сложности интересов и ценностей в обществе, ничем кроме как насилием быть не может. В идее этического комитета как раз и предположена необходимость обсуждения различий и поиска согласованных решений.

Гуманитарная экспертиза заимствует эту биоэтическую идею и радикализирует ее в двух направлениях. Во-первых, она расширяет сферу экспертизы далеко за рамки биомедицины. С моей точки зрения, многие политические, экономические, педагогические и иные проекты требуют комплексной гуманитарной экспертизы. Во-вторых, гуманитарная экспертиза в большей степени учитывает сложность моральных и антропологических проблем, порождаемых научным и социальным прогрессом. Обычно практика этических комитетов ограничена принятием конкретных решений, нормирующих реализацию тех или иных инноваций. Это важный элемент экспертной деятельности. На основе выявляемой сложности проблем граждане используют легитимные механизмы формирования коллективной воли для принятия конкретного морально обоснованного решения в форме закона, декларации принципов, административных норм и т. д. Но принятие конкретного решения не снимает самой проблемности. Несмотря на десятилетия обсуждений таких проблем, как эвтаназия, клонирование человека, аборт и т. п., они не становятся проще или понятнее. Проблемы связывают индивидов и сообщества, не посягая на их особенности, удерживая и сберегая множественность. Идея гуманитарной экспертизы как длящегося мониторинга проблем, принятых решений и отслеживания отдаленных последствий как раз и учитывает данное обстоятельство.

Таким образом, ответом на фундаментальные проблемы является не только конкретное решение, но и саморазвитие самого общества, сохранение и обогащение в нем зоны открытости фундаментальным проблемам современности. За счет этого общество находится в состоянии нравственного бодрствования, не впадает в спячку иллюзорного идейного единства.

В каком-то смысле в идеологии гуманитарной экспертизы меняется сама идея «решения» проблемы. Оно заключается не в фальсификации одних моральных установок в пользу других и не в снятии их всех в некотором диалектическом синтезе на гегелевский манер. Решение заключается в сложном движении мысли. Во-первых, в прояснении всей глубины и парадоксальности встающих проблем за счет мультидис-циплинарного обсуждения. Во-вторых, в поиске таких идейно нейтральных «развязок», которые давали бы возможность каждому индивиду, оказавшемуся в ситуации выбора, поступить именно в силу своих особых этических предпочтений. И, наконец, в сохранении и постоянном углублении самой проблемности. Последнее обстоятельство существенно важно в ситуации неопределенности и непредсказуемости последствий многих социальных и научно-технических инноваций

От экспертизы социальной к гуманитарной экспертизе

Новые возможности экспертных исследований. По мере развития общества возникают новые обстоятельства, которые приходится принимать во внимание в управлении социальными процессами. Приближение к временам информационного общества делает необходимым уже сейчас учитывать те изменения в социальной жизни, которые в полной мере проявятся в ближайшие десятилетия.

Информатизация общества имеет свойства социально-технологической революции — глобальной информационной революции, которая, среди прочего, ведет к формированию нового, информационного миропонимания и мировоззрения. В силу этого происходит существенное изменение современной вещественно-энергетической картины мира, научной парадигмы и методологии научных исследований, а также совершенно по-новому ставится проблема информационной безопасности. А в итоге дело идет к гуманитарной революции, ведущей как к формированию цивилизации нового типа — глобальному информационному обществу, так и к формированию нового типа личности — Человека Информационного (Homo Informaticus). «Одна из важнейших отличительных особенностей информационной цивилизации, вероятнее всего, заключается в том, что это будет принципиально новое общество, основанное на знаниях», — делает вывод видный специалист по социальной информатике К. К. Колин, показывая специфику этого общества прежде всего в экономической сфере.

Если внимательно осмыслить эти новые явления в обществе, то станет видна и недостаточность социальной экспертизы в традиционном понимании для обеспечения потребностей и интересов людей в новых условиях. Разумеется, многие задачи социальной политики будут решаться еще долго даже и при развитии предпосылок к информационному обществу. В этом смысле и социальная экспертиза сохранит основные свои черты в ближайшие десятилетия. Но все же шаг за шагом все более значимыми для простых людей станут вопросы, которые пока воспринимаются скорее как фантастические. Речь идет о том, что мы все ближе к временам, когда благодаря развитию новых технологий будут меняться такие характеристики, как продолжительность жизни, средний возраст, длительность репродуктивного периода и т. п. Кроме того, усилится роль социальных сетей. Утверждение сетевого построения социальных связей означает, что иерархия, какую олицетворяет государственная власть, станет занимать в обществе не так уж много места; горизонтальные связи людей в сетях, к которым они принадлежат, окажутся гораздо более продуктивными и интенсивными. Можно ожидать, что государственные структуры освоятся в новой ситуации и подчинят себе сетевые каналы не административными, а манипулятивными средствами и технологиями. Но и в этом случае можно прогнозировать существенное изменение самого типа властных коммуникаций, т. е. в борьбе с сетями государство будет обретать новые, пока имеющиеся только в зародыше, черты.