Автор работы: Пользователь скрыл имя, 18 Июля 2015 в 13:47, контрольная работа
Гуманитарная экспертиза рассматривается как социальная технология опережающего реагирования на возможные негативные последствия социальных и технологических инноваций в условиях нередуцируемой множественности моральных перспектив и экспертных оценок.
ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ
ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
НОВОСИБИРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ МЕДИЦИНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
МИНИСТЕРСТВА ЗДРАВООХРАНЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
(ГБОУ ВПО НГМУ МИНЗДРАВА РОССИИ)
Кафедра медицинского права и биоэтики
Биоэтика как социальная технология гуманитарной экспертизы инноваций в биомедицине
Контрольная работа № 1
Новосибирск 2013
Введение
Гуманитарная экспертиза рассматривается как социальная технология опережающего реагирования на возможные негативные последствия социальных и технологических инноваций в условиях нередуцируемой множественности моральных перспектив и экспертных оценок.
Любая экспертиза представляет собой социальную технологию, обладающую рядом специфических особенностей: прежде всего, по своему «родовому признаку», по технологическому содержанию экспертиза представляет собой исследование; речь при этом идет об исследовании социально значимых проблем; оно осуществляется по заказу инстанций, принимающих решение и использующих при выработке решения заключение экспертов; исследование проводится независимыми компетентными специалистами, опирающимися, помимо использования специальных методов, на свою профессиональную интуицию; итогом экспертизы является ответственное экспертное заключение, имеющее решающее значение для принятия решения соответствующими инстанциями; экспертное заключение содержит факты, комментарии, объяснения; экспертное заключение носит доказательный характер, используемая в нем аргументация должна быть рационально выраженной в интерсубъективной, т.е. доступной общественности форме.
Гуманитарная экспертиза
Идея гуманитарной экспертизы находится в процессе становления. Как свидетельствуют ее разработчики, «когда мы переходим к характеристике гуманитарной экспертизы, то оказываемся в ситуации значительной неопределенности». Эта неопределенность, с моей точки зрения, имеет необходимый характер. Она обусловлена, с одной стороны, богатством заключенных в данной идее возможностей, а с другой — недостаточной сформированностью гуманитарной экспертизы как практики. Задачей предлагаемой вниманию читателя статьи является попытка осмыслить некоторые философские основания идеи гуманитарной экспертизы и предложить, исходя из полученного основания, набросок ее возможной идеологии.
Что в современной исторической ситуации делает идею гуманитарной экспертизы актуальной? Уже процитированные авторы справедливо отмечают: «Пока мир не вышел на рубежи глобального взаимодействия людей, пока эксперименты с человеческим телом, мозгом, поведением не стали угрожать самому существованию человеческого рода, пока наука представлялась независимой от субъекта и свободной от нравственных ценностей, для гуманитарной экспертизы место оставалось в довольно ограниченных сферах. Но на переломе ХХ и XXI веков эти сферы срастаются в нечто столь грандиозное, что человечество рискует окончательно потерять контроль над последствиями своей деятельности».
Вдумаемся в это интересное рассуждение. Что стоит за тезисом о глобальности взаимодействия людей? Во-первых, это новая ситуация экономической и культурной связанности человечества, активно развивающиеся структуры отношений, которые строятся как бы поверх национальных границ, размывая национальные особенности, обусловленные различиями местных традиций. Результатом этой тенденции является формирование общих для всего человечества структур жизненного мира. Они включают общие эстетические (телевидение, кинематограф, музыка, архитектура, литература и др.), морально-политические (международное право, международные системы моральной нормативности), экономические (региональные и всемирные), научные, информационные, коммуникационные и жизненно-практические компоненты (общность технологий удовлетворения базисных потребностей человека — одежда, еда, транспорт, быт и т. п.). Тем самым происходит формирование некоторой обобщенной идеи «человека», значительно более универсальной и эффективной, чем существовавшие в предшествующие эпохи, но потерявшей национальные особенности. Реакцией на эту тенденцию является столь же глобальная тенденция антиглобализма, пытающегося сохранить барьеры национальных особенностей, укрепить или возродить традиционные моральные ценности, формы быта, народного искусства и т. д. Глобальный конфликт глобализма и антиглобализма формирует внутреннее напряжение многих национальных и международных инициатив в политике, экономике, образовании, здравоохранении и т. д.
Второй аспект глобализации связан с новым пониманием человеческого действия. Начиная с Аристотеля действие человека трактовалось как локальное, ограниченное рамками непосредственных последствий. Столь же локальна была и ответственность за совершенное или не совершенное деяние. Традиционную точку зрения выражает академик А. А. Гусейнов. Говоря об особенностях этических проблем, он пишет: «Здесь есть, однако, один специфический момент, в силу которого этическая проблема и именно потому, что она этическая, не может приобрести статус вечной — постоянно разрешаемой и никогда не разрешимой — проблемы. Открытость, принципиальная антитетичность выводов, вполне терпимая и, может быть, даже желательная в гносеологии, оказывается недопустимой и просто невозможной в этике, поскольку здесь, как установил еще Аристотель, целью является «не познание, а поступки». Поступки же требуют определенности, однозначности».
Но определенность и однозначность возможны лишь при понимании самого поступка как ограниченного конкретными, ближайшими последствиями. Экологическая этика поставила вопрос о необходимости мыслить последствия человеческих действий «глобально», учитывать отдаленные трудно предсказуемые эффекты. Эта установка становится доминирующей для современного мышления в целом. Поэтому гуманитарная экспертиза предполагает новое понимание моральной ответственности. Ее начинает беспокоить контроль человечества над последствиями своей деятельности в глобальном масштабе. Дело в том, что сохранение рационального контроля над конкретными действиями, которое ориентировано только на ближайшие последствия, не гарантирует спасения от отдаленных негативных эффектов.
В свое время на это обстоятельство обращал внимание американский (до 1934 г. — немецкий) философ Ганс Йонас. Характеризуя классический подход к этическим проблемам техники, он подчеркивал, что «традиционная идея техне... является этически нейтральной — и в отношении объекта, и в отношении субъекта действия». Взрывы ядерных бомб уничтожили миф моральной нейтральности науки. Одновременно, в традиционной этике «само моральное действие сводилось к непосредственному взаимодействию одного человека на другого человека». В современной ситуации природа, жизнь, окружающая человека и являющаяся условием его собственного существования, благодаря развитию экологического движения приобретают статус моральных ценностей. При этом классическая моральная философия предполагала, что «в контексте совершаемого действия в конкретном домене реальности сущность «человека» и базисные условия его существования рассматриваются как константные по природе вещей и не преобразуются за счет внедрения технологий». Однако современные технологии начинают радикально трансформировать не только условия существования человека, но и его сущность. Возникает проблема кризиса самоидентичности человека. И, наконец, четвертая метафизическая черта традиционной этики заключается в том, что «добро и зло, по поводу которых реализует себя моральная забота, связаны либо с самим действием, либо с его ближайшими последствиями и никогда не становятся предметом отдаленного планирования». В новых условиях необходима иная этика, иное понимание ответственности, которое Йонас сформулировал в виде особого «императива ответственности»: «Действуй так, чтобы результат твоего действия обеспечивал непрерывность человеческой жизни». Как нетрудно заметить, Йонас фактически сформулировал в начале 60-х годов те идейные предпосылки, из которых сейчас вырастает идея гуманитарной экспертизы. Но должно было пройти время, чтобы его мысли оказались востребованы в новой исторической ситуации начала третьего тысячелетия.
Одновременно следует подчеркнуть, что новая идея ответственности касается не только широкомасштабных технологических инноваций, но и небольших, конкретных действий, которые вследствие своей массовости способны столь же мощно влиять на сущность и условия существования человека.
Например, мать погибшего солдата требует права на клонирование сына из сохранившихся в банке крови образцов его тканей. Причем сама хочет «его» второй раз родить. Дело благое — поскольку облегчит страдание потери самого близкого человека. Но клонирование, если будет допущено в качестве массовой репродуктивной технологии, снимет различие между мужским и женским, которое на протяжении тысячелетий выступало основой культурной динамики, важнейшим механизмом социальной стратификации и индивидуального самосознания человека.
Или больной, испытывающий неизлечимую боль, требует права на эвтаназию — права на получение помощи со стороны врача, которая заключается в его «гуманном» (быстром, комфортном и безболезненном) убийстве. Но эвтаназия, если будет допущена, преобразует убийство из преступления в разновидность медицинской помощи — разновидность рутинных социальных механизмов милосердия, разрушив тем самым еще одно из оснований культуры, основополагающий запрет «Не убий!».
В этих, как и тысячах других случаев, работает один и тот же механизм, который в этике учитывается «аргументом наклонной плоскости». Для достижения (с «моей особой» точки зрения) благой цели нужно совершить небольшой шажок в сторону от того, что традиционно рассматривается в качестве моральной ценности, определяющей собственно человеческое в человеке. Но в результате этого шага, сколь бы малым он ни представлялся, человек оказывается на скользкой наклонной плоскости. Причем благодаря позволению преступить — он лишает себя точки опоры, чтоб иметь возможность остановиться. Он лишает себя сопротивления совести, которое может быть неудобным для достижения желаемой благой цели. Тем более что шажок мал. В результате начинается неуклонное скольжение вниз — по ту сторону человеческого в самом себе...
Явление это не ново. Более того, оно изначально для человеческой культуры. Библейский рассказ о грехопадении вкупе с многообразием аналогичных повествований иных древних источников — тому в свидетельство. Новейшие достижения биотехнологий инвестируют в существо человека лишь еще одну (из бесчисленных бывших, наличных и будущих) тенденцию «преступить себя». Еще в одном плане своего существования человек находит себя стремительно скользящим по ту сторону человеческого в человеке.
Подобная точка зрения на прогресс технологий формирует мощное антисциентисткое настроение в обществе. Его альтернативой являются многочисленные варианты современного технократизма, установки которого не менее фундаментальны для новоевропейской культуры. В самом деле, на прогресс технологий, трансформирующий и сущность, и формы существования человека, можно взглянуть с прямо противоположной точки зрения.
Собственно человеческое в человеке — это не некая предсуществующая сущность, выражением которой являются традиционные запреты и моральные ограничения, но именно сама тенденция к преступлению любой готовой формы жизни. Тенденция к самопреобразованию, творчеству новых и новых форм человеческой сущности и существования, т. е. собственно человеческое в человеке — это и есть сам порыв к новому, к открытию «мира впервые» (Библер). Собственно говоря, эпоха Нового времени, еще длящаяся, несмотря на глубинные преобразования, сама себя и узнает только в «новом», еще небывалом. Герои этой эпохи — первооткрыватели, изобретали, новаторы — неважно, в какой области: политике, художественном творчестве, науке, технике и т. п. «Каждое «поступить», — свидетельствует Марина Цветаева, — есть преступить чей-то закон: человеческий, божеский или собственный». Из этой перспективы культурного видения становление человека иным под действием биотехнологического прогресса является наиболее аутентичным выражением его творческой самости. Тот, кто выступает против новых, более совершенных технологий преобразования человеческой сущности и форм существования, движим предрассудками, от которых человечество должно освободиться: чем раньше и радикальнее — тем лучше.
Иными словами, диалектически необходимой противоположностью антисциентизма является технократический прогрессизм, который увлечен рискованной игрой в бога — попыткой собственными силами, на основе собственного знания и по своему образу и подобию производить, выражаясь голливудским языком, наделенные новыми улучшенными биологическими и психическими качествами новые и новые серии «римейков» человека. Принципиальная неконтролируемость и непредсказуемость последствий радикальных манипуляций на фундаментальном биологическом (включая геномный) уровне превращает игру в бога в своеобразную русскую рулетку.
Крайности антисциентизма и технократизма выражают глубоко укорененную в сознании современного человека апорию. Человек продолжает уповать на науку и технологии как на средство решения многих острейших проблем, как на источник качественного улучшения своей жизни, расширения возможностей самореализации. Но чем больше власти он приобретает, тем опаснее становится эта власть для него самого. Как реакция на эту угрозу растет ценность всего природного, натурального, естественного, экологически чистого, традиционного и т. п.
Опасность вырастает именно из того источника, в котором новоевропейский человек черпал средства своего спасения.
Этот парадокс является специфическим постоянно воспроизводящимся началом острейших дискуссий относительно допустимости или недопустимости разработки тех или иных технологических новаций — началом гуманитарной экспертизы как особой идеологии и практики, призванной дать обоснованный ответ на угрозы современной исторической ситуации. Этот ответ должен учитывать: