Сравнительный анализ Формации и Цивилизации

 История человечества никогда не развивалась синхронно, монотонно и равновесно. Судя по всему,асинхронность, неравномерность и неравновесность развития— всемирно-историческая закономерсть. Более того, подобно тому, как в замкнутых термодинамических системах полное равновесие означает "тепловую смерть", прекращение всякого развития, так и в жизни человеческих обществ полнейшего равновесия, той социально-экономической гармонии, о которой мечтали ученые со времен Г. Ч. Кэри и Ф. Бастиа, никогда не существовало. Она не может быть осуществлена даже тогда, когда в мире реализуются самые смелые мечты о социальной справедливости.

   Человечество начало свой путь в неравновесной системе "природа — человек". Классовые общества ввергли человечество в социально неравновесные системы. Даже если когда-нибудь божественная модель всеобщей справедливости победит, человечество вернется на новом большом витке спирали истории к первоначальной дихотомии, но уже в иной, обратной, интерпретации неравновесности: "человек — природа".Такова, в самых общих чертах, теория формационного развития человечества.

Подводя итоги можно сказать, что:

1. Формационная теория, исходящая  из принципов единства человечества  и единства исторического процесса, исторической закономерности и детерминизма, а также из принципа прогресса, дает достаточно оснований для исследования всемирного вектора движения человечества на глобальном уровне.

2. В то же время формационный  подход создает серьезные трудности  в отражении многообразия и многовариантности исторического развития и не пригоден в качестве инструмента анализа при исследовании экономической истории отдельных стран и народов.

3. Рассматривая специально экономическую  историю России, от метим, что в нашей стране нельзя обнаружить ни одной формационной системы в чистом виде. Формационная теория — слишком абстрактна для безусловного приложения к отдельной стране, особенно для России, которая хотя бы из-за своей пространственной протяженности, национальной и даже расовой многомерности по определению не может быть единообразна в своем историческом движении.

4. Используя результаты формационных  исследований глобального и всемирно-исторического уровня в качестве некоего теоретического основания, нам придется применять иные, неформационные принципы, способные более достоверно объяснять особенности экономической истории России.

 4.Цивилизационный подход.

"Цивилизация (от лат. civilis — гражданский, государственный), 1) синоним культуры. В марксистской литературе употребляется также для обозначения материальной культуры. 2) Уровень, ступень общественного развития, материальной и духовной культуры (античная цивилизация). 3) Ступень общественного развития, следующая за варварством (Л. Морган, Ф. Энгельс)".

Первоначально термином "цивилизация"', известным еще с XVIII века, обозначали определенный уровень развития общества, наступающий после эпохи дикости и варварства. Так строили свое исследование этапов развития человечества выдающийся американский историк и этнограф Льюис Морган и Фридрих Энгельс. Цивилизация, с их точки зрения, появилась вместе с письменностью, городами, общественными классами и государствами.

Всех исследователей — сторонников цивилизационного подхода к истории (в том числе экономической) объединяет отрицание единства человеческого общества и, соответственно, всеобщей человеческой истории. В лучшем случае они готовы рассматривать историю отдельных культурно-исторических типов обществ вне связи их друг с другом. Арнольд Тойнби нашел в истории 6 основных типов цивилизаций, О. Шпенглер — 8 , а крупный российский историк Н. Я. Данилевский — 13. На Н. Я.Данилевском и остановимся.

Отрицая деление истории на древнюю, средневековую и новую, Данилевский пишет: "Естественная система истории должна заключаться в различении культурно-исторических типов развития как главного основания ее деления от степеней развития, по которым только эти типы (а не совокупность исторических явлений) могут подразделяться.

Отыскание и перечисление этих типов  не представляет никакого затруднения, так как они общеизвестны... Эти культурно-исторические типы, или самобытные цивилизации, расположенные в хронологическом порядке, суть:1) египетский, 2) китайский, 3) ассиро-вавилоно-финикийский, халдейский, или древнесемитский, 4) индийский, 5) иранский, 6) еврейский, 7) греческий, 8) римский, 9) новосемитский, или аравийский, и 10) германо-романский, или европейский. К ним можно еще, пожалуй, причислить два американские типа: мексиканский и перуанский, погибшие насильственной смертью и не успевшие совершить своего развития".Россия для Данилевского — это особый, тринадцатый, тип общества.

 Я. Данилевский предлагает следующие законы исторического развития, вытекающие из группировки его явлений по культурно-историческим типам:

Закон 1. Всякое племя или семейство народов, характеризуемое от дельным языком или группой языков, довольно близких между собою, для того, чтобы сродство их ощущалось непосредственно, без глубоких филологических изысканий,— составляет самобытный культурно-исторический тип, если оно вообще по своим духовным задаткам способно к историческому развитию и вышло уже из младенчества.

Закон 2. Дабы цивилизация, свойственная самобытному культурно-историческому типу, могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались политической независимостью.

Закон 3. Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает ее для себя при большем или меньшем влиянии чуждых, ему предшествовавших или современных, цивилизаций.

Закон 4. Цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому типу, тогда только достигает полноты, разнообразия и богатства, когда разнообразны этнографические элементы, его составляющие,— когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию или политическую систему государств.

Закон 5. Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения — относительно короток и истощает раз навсегда их жизненную силу".

Исходя из собственного определения культурно-исторических типов обществ и законов их развития, Н. Я. Данилевский наотрез отказывается искать что-то общее между российской цивилизацией и Европой.

"Всякое старание связать  историческую жизнь России внутреннею  органическою связью с жизнью Европы постоянно вело лишь к пожертвованию самыми существенными интересами России"— вот главное убеждение Данилевского, ради которого он и писал свою книгу.

Россия, по его мнению,— самая  устойчивая страна на континенте: "В  отношении к общественно-экономическому строю Россия составляет единственное обширное государство, имеющее под ногами твердую почву, в котором нет обезземеленной массы, в котором, следовательно, общественное здание зиждется не на нужде большинства граждан, не на необеспеченности их положения, где нет противоречия между идеалами политическими и экономическими". Условия устойчивости строя "заключаются в крестьянском наделе и общинном землевладении".

Кстати, противопоставления Востока — Западу, Европы — России, Старого Света — Новому весьма характерны и для современных цивилизационных исследований. Так, Сэмюэл Хантингтон пытается выяснить, что именно выделяет западный мир и делает его от личным от мира восточного, включающего в себя и Россию. Его аргументы вполне отражают действительность. Что именно делает Запад западным, спрашивает Хантингтон, и сам же отвечает: прежде всего, классическое наследство, в том числе греческая философия и рационализм, римское право, латынь и христианство.

— Западное христианство. На протяжении большей части своего первого тысячелетия то, что называется сейчас Западной цивилизацией, называлось Западным христианским миром, и это отличало западные христианские народы от турок, мавров, византийцев и других народов. Разделение западного христианства на католицизм и протестантизм — тоже отличительная черта западной истории.

— Европейские языки романской и германской групп, при этом языками международного общения были латынь, французский, в XX веке — английский.

— Разделение духовной и светской власти в отличие от восточных цивилизаций (за исключением индийской) и даже православной, где "Бог — младший партнер государя".

— Господство закона (при известных ограничениях в период абсолютизма XVI—XVII веков).

— Социальный плюрализм и гражданское общество. "Большинство западноевропейских обществ включало в себя относительно сильную и автономную аристократию, зажиточное крестьянство и небольшой, но значительный класс купцов и торговцев. Мощь феодальной аристократии была особенно важна с точки зрения ограничения способности абсолютизма укорениться в большинстве европейских стран. Этот европейский плюрализм резко контрастирует с нищенским положением гражданского общества, слабостью аристократии и силой централизованных бюрократических империй, которые существовали в то же самое время в России, Китае, странах, находящихся под властью османской империи, и в других незападных обществах".

— Представительная власть с тысячелетней историей (опять же при ограничениях периода абсолютизма) и самоуправление городов, то есть автономия на местном уровне.

— Индивидуализм.

"Если рассматривать все эти  факторы в отдельности, то ни  один из них не будет уникальным  для Запада. Но их сочетание  уникально, и именно оно придало  Западу его отличительные особенности... Они также выработали приверженность  индивидуальной свободе, которая  сейчас и отличает Запад от  других цивилизаций".

Хантингтон  предупреждает, что внешние атрибуты западного мира, перенимаемые восточными народами, в том числе народами России, никак не сделают их европейцами или американцами. Ведь "сутью культуры являются язык, религия, ценности, традиции и обычаи. Если русские пьют кока-колу, это вовсе не означает, что они мыслят подобно американцам.

Н. Я. Данилевский был настолько убежден в своей правоте, что позволил сделать прогноз, к сожалению, не сбывшийся. Русскому человеку присущи умение и привычка повиноваться, уважение и доверие к власти, отсутствие властолюбия, невмешательство в то, в чем некомпетентен. Эти свойства русского народа "составляют внутреннюю причину того, что Россия есть едва ли не единственное государство, которое никогда не имело (и, по всей вероятности, никогда не будет иметь) политической революции, то есть революции, имеющей целью ограничение размеров власти, присвоение всего объема власти или части ее каким-либо сословием или всею массою граждан, изгнание законно царствующей династии и замещение ее другою".

Сказано красиво, но неверно. Как видим, и цивилизационная доктрина в своих прогностических потугах немногим отличается от доктрины формационной. Прогнозы удаются разве только в тех случаях, когда ученые уже наблюдают некие цивилизационные изменения хотя бы в зародышевой форме. Если Алвин Тофлер говорит о трех цивилизационных волнах в истории человечества: аграрной, индустриальной и технотронной, а Дениэл Белл — о доиндустриальной, индустриальной и постиндустриальной цивилизациях, то это уже не совсем прогноз, а тонкие и реалистические наблюдения.

Очень интересно в такой "ретропрогностической" истории работает А. С. Ахиезер. Отказавшись от экономической детерминации исторических событий, он, в рамках цивилизационной концепции, нашел иные, а именно нравственные, причины общественного развития в России. "История России представляет собой циклический процесс, в основе которого лежит движение массовых нравственных идеалов... Всего с момента установления государственности общество прошло два полных цикла. И есть основания считать, что сегодня мы живем в начале третьего".

Причем же здесь экономика, спросите Вы, если речь идет о нравственности. Тут-то и спрятан секрет популярности цивилизационного подхода. Сторонники этого направления исторической и экономической мысли стараются расширить тематику исследования, не упустить ни одного фактора, способного воздействовать на экономику и — особенно — на экономическую политику. Здесь же причиной становится нравственность, а экономика — следствием. Функциональные зависимости оказались "обратными". Кто же прав? Оба! Ибо в истории можно действительно найти факты, подтверждающие обе точки зрения. Все зависит от того, что именно хочет доказать тот или другой автор. Да и в экономической теории давно уже существует целое направление, о котором уже упоминали,— институционализм, которое пользуется цивилизационной методологи ей еще со времен Т. Веблена и Дж. Коммонса. У "чистых историков" методологию, близкую к цивилизационной, предложил Л. Н. Гумилев. Исследуя жизненный цикл 40 индивидуальных этносов, он вывел кривую этногенеза, которая длится около полутора тысяч лет и включает 8 фаз развития. Фазы различаются по численности и результативности действий пассионариев — активных, самоотверженных личностей. Однако само их распространение связывается со сгустками космической энергии, то есть первоисточник исторического прогресса оказывается вне человека.

 У нас же остается свобода выбора. А возможность вы бора и есть свобода.

Думается, что интерес к цивилизационной точке зрения (а может быть, и мода на нее) — есть результат кризиса формационной теории, своеобразная реакция на утрату открытых было универсальных законов движения общества. Цивилизационный подход имеет некоторые пре имущества перед какими-либо иными подходами: он выясняет специфику стран, регионов, народов и наций, исторических периодов; он утверждает многовариантность исторического процесса, позволяет сравнивать друг с другом различные цивилизации; он возвращает в экономическую науку неэкономические факторы развития, в том числе духовные, нравственные и интеллектуальные.