Экомика рынка

 Фактической стороны дела  мы не будем здесь касаться, так  как побег балаганских  бурят, вызванный жестокостями Ивана  Похабова, или, точнее говоря, те  немногие сведения, которыми мы  располагаем об этом событии, неоднократно публиковались. Известно, что Балаганские степи совсем обезлюдели, но не проходит и года, как  начинается массовое возвращение на родину.

 Затруднение заключается  в  том, что прямых свидетельств  о  положении беженцев на чужбине  и  о причинах их обратных  побегов до сих пор не обнаружено. Предположение  о том, что, не имея никаких прав на землю и потеряв свой скот, буряты оказались в бедственном положении, надо полагать, справедливо. Но вместе с тем маловероятно, чтобы монгольские  владетели, подготовившие побег  и снабжавшие беженцев верблюдами для  перевозки юрт и баранами для  пропитания, сразу же ожесточили неумеренными поборами или притеснениями своих  новых подданных. Не следует забывать известного указания Маркса: "Могущество феодальных господ, как и всяких вообще суверенов, определялось не размерами  их ренты, а числом их подданных, а  это последнее зависит от числа  крестьян, ведущих самостоятельное  хозяйство" (21). Поскольку феодальный способ производства предполагает определенный, хотя и низкий, уровень крестьянского хозяйства, монгольские феодалы, обзаведясь новыми подданными, отнюдь не могли быть заинтересованы в немедленном их разорении.

 Но чем же тогда объяснить, что несмотря на то, что бурятам  приходилось покидать семьи и  остатки скота, без которого кочевника ждет безысходная нужда, невзирая на то, что встреча с выставленными монголами заслонами грозила смертью, они массами устремляются на свои "породные земли"? (22) Главное, по-видимому, заключалось в том, что буряты, которые находились еще на ранней стадии процесса феодализации, в Монголии сразу же оказывались на положении крепостных. Такая метаморфоза повсеместно, где она происходила, вызывала сильное сопротивление крестьянства, и буряты, конечно, не составляли исключения.

 После балаганских событий  происходит крутой перелом. Если побеги в Монголию продолжаются, то обычно бегут лишь одиночки, преимущественно  из числа "лучших людей", сохранявших  связи со своими монгольскими собратьями. Что же касается улусных людей, то порой они заявляли русским приказчикам  о своем намерении уйти в Монголию (23), но это было не более чем угрозой, потом не претворявшейся в жизнь.

 Разумеется, не все буряты  на своем личном опыте могли  сопоставить  условия жизни в  Монголии и  в России. Но информацией  о судьбе беглецов они располагали, ибо пресловутая  "степная почта" работала в XVII веке не хуже, чем в XIX. Об этом можно судить хотя бы по тому, что русские часто узнавали от бурят о событиях, происходивших в глубинах Монголии. Кроме того, едва ли можно было отыскать много бурят не испытавших на себе последствий набегов из-за рубежа. Поэтому события 1658 г. можно рассматривать как имеющие общебурятский характер.

 Поскольку после этих событий  очевиден поворот к принятию  русского подданства и поскольку  ведущей  линией русско-бурятских отношений  впоследствии является признание вхождения  Бурятии в состав России, конец  пятидесятых - начало шестидесятых годов XVII в. может с полным основанием рассматриваться, как дата добровольного присоединения бурят к России. Нас не должно смущать то, что присоединению предшествует период взаимного недоверия и столкновений. Так было и у других народов, пришедших в результате собственного исторического опыта к признанию целесообразности своего вхождения в состав Русского государства.

 Проникновение в Забайкалье происходит, в основном, в тот  период, когда основная масса бурятского народа уже приняла новый порядок. Поэтому бурятские роды, или, точнее, разноплеменная масса бурят, оказавшихся  в итоге предшествовавших бурных лет по восточную сторону Байкала, не оказывает сопротивления русскому продвижению. "Брацкие немирные мужики" упоминаются в донесениях из-за Байкала (24), но столкновений с ними было немного.

 В Забайкалье русские столкнулись  с новыми проблемами. Сюда время  от времени прикочевывали монгольские  феодалы, а междуречье Хилка и  Чикоя было занято, наряду с "конными  тунгусами", воинственными табангутами. Отношения, если не считать сравнительно мелких инцидентов, складывались удовлетворительно. Крупнейшие монгольские князья, Тушету-хан  и Цецен-хан, с которыми русские  скоро завязали отношения, избегали осложнений, испытывая нажим со стороны  Маньчжурии и джунгарских ханов. Продвижение русских в Прибайкалье  к тому же мало задевало их интересы. Русские же дипломаты, хотя и предпринимали  попытки склонить монгольских ханов  к принятию русского подданства, не заходили в своих притязаниях  далеко, так как обострение отношений  могло лишь помешать осуществлению  одной из главных целей русской  политики на Востоке - установлению прямых связей с Китаем. Дороги туда вели через  монгольские степи.

 Возникавшие конфликты обычно  разрешались путем соглашения. Если  при переговорах ханы порой  и  поднимали вопрос о своем  праве  на сбор ясака с бурят (25), то не слишком  на этом  настаивали. Непосредственно  бурят русско-монгольские отношения  этого периода мало затрагивали.

 Положение резко изменяется  с конца шестидесятых - начала  семидесятых  годов, когда монгольские  ханы изменяют свою политику. Все более подпадая под влияние  маньчжурского двора, они начинают беспокоить русские рубежи. Провоцируя обострение русско-монгольских отношений, маньчжуры, в ту пору завершавшие завоевание Китая, преследовали две цели. Во-первых, они стремились монгольским нападением на русские тылы поддержать свое наступление в Приамурье, а во-вторых, вовлечение халхаских князей в фарватер проманьчжурской политики неизбежно должно было усилить их зависимость от маньчжурского двора.

 Впервые угроза войной прозвучала  в 1672 г., когда к воинственным заявлениям  очередного маньчжурского посла "богдойского  воеводы Мынгытея", посетившего  Нерчинский острог для переговоров  по делу Гантимура, присоединились и  монгольские ханы. "И мунгальские  де люди угрожают же войною", как  доносили из Нерчинска (26). Позднее войной грозит Тушету-хан, ссылаясь на то, что  он "с богдойскими людьми заодно" (27).

 Дело не ограничивалось одними  угрозами. Набеги на бурятские  земли  происходят все чаще  и носят все  более разрушительный  характер. Сообщения  о "шатости" и военных столкновениях  поступали  из всех сибирских острогов. Прибывавшие  из-за рубежа эмиссары подговаривали бурят к мятежам  и "призывали" их в Мунгальскую  землю.

 Но опыт, полученный во время  побегов в Монголию, и сильное  озлобление погромами, побудившими  бурят, в частности живших по  Иркуту, откочевать поближе к  острогам, покинув "породные земли", привело к  результатам, прямо противоположным  тому, на что надеялись монгольские  ханы. Буряты начинают оказывать им отпор, и на этой почве складывается боевой союз между казаками и бурятами. Примеры совместной обороны рубежей весьма многочисленны.

 Приведем несколько типичных  случаев. В 1682 г. крупный отряд из 330 служилых и промышленных людей  вместе с семьюдесятью ясачными  бурятами ходили за "мунгальскими  воровскими людьми и за своим  отгонным табуном" (28). В 1685 г. проводники  буряты приняли  участие на стороне русских казаков  в их стычке с монголами (29). В этом же году тункинские буряты ходатайствовали, "чтоб великие государи пожаловали их, велели им брацким людям и  тунгусам дать русских людей казаков  в помочь, чтоб де брацким людям и тунгусам итти на тех мунгаль-ских людей и на соетов в поход" (30).

 Было бы, конечно, уклонением  от исторической правды утверждение, что  все пограничные столкновения  вызывались монголами. Нередко буряты, стремясь компенсировать себя  за понесенный ущерб, вторгались для отгона табунов и  стад в Северную Монголию и от таких  набегов немало страдали и монгольские  кочевники. Поскольку подобные нападения  были в подавляющем большинстве  случаев лишь ответом на грабеж, чинимый дружинами монгольских  феодалов, можно констатировать, что  их грабительские набеги обходились дорого не только бурятам, но и их собственным  подданным.

 Проверкой упрочения дружественных  отношений между русскими и  бурятами, а вместе с тем доказательством  тезиса о принятии бурятским народом своего вхождения в состав России являются события 1688-1689 гг.

 В 1687 г. Тушету-хан, соблазненный  обещанием поддержки со стороны  маньчжур, открывает военные действия  против забайкальских острогов. Селенгинск и Удинск, осажденные  монголами, были отрезаны и их гарнизоны с трудом сдерживали натиск противника. Даже полуторатысячный стрелецкий отряд, сопровождавший русского посла окольничего Федора Головина, не смог добиться быстрого успеха. Головин  достиг Удинска, но связь прервалась, и в Иркутск не поступало никаких  сведений о его судьбе. Началось спешное формирование в Ильинске особого полка, который под командой Федора Скрипицына должен был к лету 1688 г. двинуться на помощь стрельцам. По острогам шел набор промышленных и гулящих людей, отзывались служилые и казаки, и в результате ослаблялись  и без того немногочисленные гарнизоны  западно-бурятских острогов.

 В эту трудную минуту оборона  западных рубежей была частично  возложена  на бурят. Сомнений  в их лояльности уже не существовало. Приказчику Идинского  острога строжайше предписывалось "идинских брацких людей из улусов по половине или по скольку человек  пригоже из улуса в Тункинской на береженье от неприятельских людей  выслать с запасы и с ружьем, хто с чем служит, тотчас без всякого мотчания, не дожидаясь о том к себе иного великих государей указу и нарочные к себе присылки" (31)

 Отклик бурят на этот призыв  был таков, что их пришлось  удерживать от открытия самостоятельных  военных  действий в ответ на  очередное  нападение "крайних  мунгальских" людей", т. е. оперировавших под  Тункинском отрядов приграничных тайшей, которые, также не без поощрения  со стороны маньчжурского двора, готовы были последовать примеру  Тушету-хана (32).

 Аналогичной была реакция  и верхоленских бурят, сообщавших  в  своей "сказке", "что служить  де они великим государям рады и у которых де нарочитые кони сыщутся и они де брацкие люди будут збиратца к морю и дожидатца из Иркуцка и из Балаганска братцких же людей и с теми де людьми готовы итти за море и на Селенгу в полк к нему Федору Скрипицыну" (33).

 В связи с тем, что вторжение  Галдана в Халху кардинально  изменило обстановку и силы  Головина оказались достаточны  для разгрома оставшихся в  Забайкалье монгольских  отрядов  и табангутов, совместный поход  казаков и бурят, по-видимому, не состоялся. Но готовность последних  принять участие в нем не оставляет  сомнений в их решимости сражаться  на стороне русских. Объем статьи не позволяет привести большого количества относящихся к этому событию  документов, но и сказанного достаточно для доказательства того, что буряты через 30 лет после поворота, который  начался с 1658 г., уже считали оборону  русских рубежей своим кровным  делом.

 В 1689 г. по договорам с  Головиным  русское подданство приняла  группа  монгольских тайшей и табангуты. Известно, что в последующие годы тайши бежали обратно в Монголию, уведя значительную часть подданных. Но много "остальцев" и основная масса табангутов влились в конечном счете в состав бурятского народа.

 Потерпев полную неудачу  в попытке завоевать Прибайкалье, приграничные монголы не прекращают своих грабительских набегов. Руководящая  роль тайшей в этих набегах подтверждается многими документами. В 1692 г. захваченный  в плен монгол показал: "а ездят  де под Нерчинской для отгону табунов по приказу тайшей своих" (34).

 Результаты вторжений  были  те же самые, что и несколькими  десятилетиями раньше. Типична в  этом отношении отписка тунгусов  Луникирского рода: "Коней и  рогатого скота стало мало, потому, что  де ездят к нам мунгальские  воровские люди, громят наши юрты, а  в полон себе берут наших жен и детей. А от тово де мы разорились" (35). Реакцией были ответные действия бурят, выступавших против тайшей, либо вкупе с казаками, либо самостоятельно. Нередко такие предприятия не ограничивались преследованием "воров", а завершались угоном табунов или стад у первых попавшихся монголов. Так группа бурят, отправившихся в 1697 г. в погоню за обидчиками проникла "самовольством" в Монголию и возвратилась с 14 чужими конями. "А у каких иноземцев отогнали, того де в отписке не написано" (36).

 Политика монгольских  князей, заботившихся только о собственной  наживе, по-прежнему обрекала на  бедствия и бурят и простых  монголов. Вместе с тем она  служила для бурят наглядной  агитацией, убеждавшей их в преимуществах, которые они приобрели в результате присоединения к Русскому государству.

 Если в последние десятилетия XVII века мы встречаемся с побегами  в Монголию, то социальный состав  беглецов существенно изменяется  по сравнению  с предшествующим  временем. Теперь за рубеж тянутся, в основном, верхушечные  слои бурятского общества, связанные  с монгольскими тайшами. В то же время простой народ, как показывают документальные данные, рассматривает Россию, как свою родину. Теперь уже вполне выяснено, что пресловутый бунт Петра Тайшина был заговором небольшой кучки приверженцев степного аристократа и был подавлен при участии рядовых бурятских родовичей. Настроения последних были выражены участниками организованного в то же время коллективного побега, руководимого Павлом Астафьевым. По настойчивым утверждениям на допросах они намеревались бежать "по Анкаре до Енисейска в русские города" (37).

 Можно привести много примеров  на эту тему. Некий табунан  Дайбун, готовивший побег в Монголию, был  выдан своими людьми, категорически  отказавшимися следовать за ним (38). Еще в 1681 г. ясачные буряты и  тунгусы подали в Тункинск челобитную на тунгусского шамана Менея, который  подговаривал их к побегу в Монголию, а в прошлом не раз "подзывал монголов". "А только де ево, Менейка, из крепи выпустят, то де нам брацким  мужикам на Тунке реке житья отнюдь не будет" (39). Даже жена Менея грозила покончить с собой, если он попытается увезти ее в Монголию" (40).

 Если слова бурятского князца  Инкея в 1666 г. "не иду де я  в мунгалы и умру де я  в  своей земле" (41) с неоспоримой  убедительностью свидетельствовали  о решительном отказе части бурят  искать иную родину, кроме ставшей  тогда уже русской Восточной  Сибири, то к концу столетия аналогичные  заявления становятся нормой.

 Проблему сближения между  русским и бурятским народом  нельзя, разумеется, ограничивать общей  защитой сибирских рубежей. На протяжении жизни двух поколений контакт  между бурятами и русскими значительно  углубился.

 К сожалению, наши документы  по самому своему характеру  очень  слабо отражают экономические связи  между возникавшей в Прибайкалье  русской деревней и бурятским  улусом. И это вполне естественно, так как мелочные по преимуществу торговые операции не фиксировались  в "отписках" и "сказках" того времени. Но хозяйственное влияние  деревни проявилось в распространении  среди бурят земледелия, наиболее товарной в то время отрасли хозяйства. В XVII же веке "основу экономических  связей русского народа с бурятами и эвенками составляло общественное разделение труда между земледельцами, ремесленниками, скотоводами и охотниками" (42).