Человек в экономических теориях: пределы онтологизации

Человек в экономических  теориях: пределы онтологизации 
(по статье В.Г. Федотовой)

Мысль о том, что экономические  теории вырабатывают некоторые модели человека в экономике, является преобладающей в отечественной экономической науке. В ряде случаев экономисты убеждены, что человек, полученный в качестве продукта их теории, должен быть реально выращен из традиционного или культурно, национально или цивилизационно специфического человека докапиталистических обществ при переходе к капитализму. То есть, наряду с экспликацией модели человека из экономических теорий, в той или иной мере предполагается онтологизация этой модели, понимаемая как достижение ее на практике. Поставлен вопрос об экспликациях модели человека из экономических теорий и о том, единственный ли это путь рассмотрения человека в экономике, о границах и принципах онтологизации.

Человек в экономических  теориях

По мнению известного экономиста В.С.Автономова, в экономической модели представлены детерминанты и способы поведения человека. Он показывает, что «главными компонентами такой модели являются… гипотеза о мотивации или целевой функции экономической деятельности человека, гипотеза о доступной ему информации и определенное представление о физических и, главное, интеллектуальных возможностях человека, позволяющих ему в той или иной мере добиваться своих целей».

Следуя за Автономовым, эксплицируем следующие модели человека из экономических теорий:

– идущий от А.Смита «компетентный эгоист» или «экономический человек», действующий ради собственного интереса, обладающий квалификацией и сообразительностью в достижении экономического интереса, а также различающийся степенью активности в зависимости от своей роли в производстве и от своей классовой принадлежности;

– гедонист, появляющийся у Дж. С.Милля и преобладающий в концепции Дж. Бентама, в трудах которого капиталист предстает не как целеустремленный и деятельный, экономный человек, а как человек, испытывающий отвращение к труду и стремящийся к работе своих средств ради достижения наслаждения и стремления к «максимуму счастья»;

– немецкая историческая школа (Б.Гильдербрандт, К.Книс) утверждала, что человек в экономической теории – это эгоист,

облагородивший это качество чувствами солидарности и справедливости;

– К.Маркс исходил из представления  об общественной сущности человека, его развитии в предложенных обществом обстоятельствах и видел главными фигурами капиталистических отношений капиталиста, получающего прибавочную стоимость, и экономически зависящего от него рабочего;

– моделью человека маржиналистской теории (У.С.Джевонс, К.Менгер, Л.Вальрас) был «рациональный максимизатор», рационализирующий потребление, понимаемое как обмен благ, выражаемый через денежный эквивалент. Достижение предельной рациональности рассматривалось ими как психологический мотив. Деньги, механизм обмена, превращение политической экономии в точную математическую науку отвечали этому видению;

– попытка синтеза в  теории А.Маршалла – основателя неоклассического направления – приводила в результате к пониманию экономики как науки, изучающей нормальную жизнедеятельность человеческого общества, и к модели человека как обычного человека из плоти и крови, отличающегося определённым уровнем рациональности;

– согласно Дж. М.Кейнсу, обладающий неполной информацией и находящийся в состоянии неопределенности экономический субъект – это человек, для рационализации ситуации прибегающий к помощи более информированного государства

– у Хайека имеется предпосылка, которая в более развитом виде появляется на выходе его теории. Его модель человека – «истинный индивидуалист», который вносит свой знаниевый вклад в общую копилку знаний людей, участвующих во взаимодействии на рынке. «Истинный индивидуалист», представленный у Дж. Локка, Д.Юма, А.Смита, рождается в результате спонтанной работы общественных институтов, их самоорганизации, в которой взаимодействует множество людей и не царит предзаданный план. «Ложный индивидуалист», в отличие от этого, является, согласно Хайеку, результатом чрезмерных рациональных притязаний, теорий, убеждений во всесилии и всезнании человека. Он представляет собой продукт сверху возникающего порядка, имеющего конструктивистские претензии на создание особого человека. Этот тип человека восходит к физиократам, Руссо, Бентаму, Декарту.¹

Поиски моделей человека в современных направлениях экономики  в зависимости от экономической  парадигмы

Как показывает известный экономист, член-корреспондент РАН, заместитель директора ЦЭМИ Г.Б.Клейнер, «экономический человек» – модель неоклассики, в которой главным объектом исследования является экономический агент, а предметом исследования выступают его действия на рынке. Но неоклассика и в ней неолиберализм – не единственная парадигмаэкономической науки. Есть две другие.

Большое значение сегодня имеет парадигма институциональной экономики. Первый шаг в направлении к ней сделал Торстон Веблен (1857–1929) в «Теории праздного класса» (1899).

Он пишет свою работу, когда на рубеже столетий американский фермер понял, что должен выйти на политическую арену, чтобы защитить себя от алчности монополий. Товаров по сравнению с деньгами стало много. Джунгли в мире бизнеса стали невероятно разрастаться. Экономическая эволюция была представлена как часть истории человечества. Сегодня обнаруживается сходство с этой ситуацией: здесь «действия агентов разворачиваются не “ в чистом поле” свободного рынка, а в сильно “пересеченной местности”, наполненной разнообразными институтами – организациями, правилами, традициями и т.п. Побудительными мотивами действий агентов являются не столько попытки обеспечения максимальной прибыли, сколько стремление к соответствию данного агента институциональным нормам и правилам, к улучшению своего положения в рамках этих институтов»². Объектом исследования становится не агент, а институт. Предмет экономической науки – отношения агентов и институтов. Появляется новая модель человека – человек институциональный.³

Третья парадигма экономических исследований – эволюционная. В ее рамках «поведение агентов рассматривается в контексте факторов эволюционного характера и требует обнаружения и изучения механизмов, аналогичных механизму наследования генотипа агента, популяции агентов, общества в целом»⁴.

Объект исследования –  популяция агентов со сходным социально-экономическим генотипом. Предмет изучения – поведения агентов, исходя из наследственных и приобретаемых факторов⁵. Можно предположить, что динамика парадигм экономического знания все больше соответствует переходу от восприятия экономики как системы хозяйства к встраиванию ее в общество и социальный порядок, чему посвящен институциональный подход, а также к рассмотрению ее в контексте исторической эволюции той или иной общественной системы и ее хозяйственной деятельности. Выделяемые в разных парадигмах типы агентов – экономический человек, институциональный человек и человек, одновременно наследующий и приобретающий новые навыки экономического и социального поведения, – свидетельствуют о расширении границ персональной модернизации. Экономический человек действует в узком пространстве потребительских ожиданий, которые в большей степени соответствует не мотивам агента капиталистических отношений, а персонажа, заполняющего пустоту досуга потреблением. Здесь рационализация поведения минимальная. Реальные же агенты экономических отношений могут ставить не только экономические, но и творческие задачи, ориентироваться не на этику успеха, а на этику дела и ответственности. Существует и другая возможность. Эпоха посткоммунистического грюндерства породила «новых русских» и прочих «новых», отличающихся обликом не столько экономического (рационального) человека, сколько эгоизмом, алчностью, некультурностью, неумеренностью. По прошествии времен такие персонажи стали либо исчезать, не выдержав конкуренции с более рациональными производителями, либо эволюционировать в сторону большей рациональности. Сравнивая «человека экономического» и «человека институционального», Г.Б.Клейнер отмечает направленность целей первой группы на максимизацию материальных благ, а второй – на упрочение своего положения и статуса в обществе. Но акторы капиталистического производства в своей реальности могут становиться экономическими людьми, только если они, работая за прибыль, живут ради прибыли, а, будучи ориентированы на максимум потребления, в том числе и символического престижного, живут ради этого потребления. Кроме того,

«экономический человек» становится реальным продуктом неолиберальной политики, ее социальных технологий, полностью реализуясь в материальной сфере и сфере рынка, ограничивая при этом не только себя, но и эти сферы. Такая замкнутость экономической среды противоречит целям ее собственного развития. Работая на прибыль, можно, однако, не жить прибылью, равно, как, работая за деньги, не жить ради денег.

Бюрократический человек может быть обнаружен за пределами госслужбы, равно как экономический человек – за пределами экономической деятельности в потребительской массе, а институциональный – за пределами статусных отношений. Экспликации некоторого частичного человека из экономической теории, как правило, достаточно легко осуществимы. Может стоять задача построения экономической теории на основе понимания природы человека или, как у Смита, использования обществом людей с нелучшими качествами в лучших целях.

Человек в экономике: к критике  теории «человеческого капитала» (по статье А. Бузгалина) 

В современной экономической науке, развивающейся преимущественно  в рамках «рыночноцентрической» парадигмы, историко-системный подход не пользуется популярностью вообще и в связи с исследованием проблемы Человека – в частности. Между тем, достаточно хорошо известно, что Человек в экономике играет много качественно различных ролей, каждая из которых существенно изменяется исторически.

Начнем с того, что Человек  есть (1) субъект деятельности. Этот взгляд не то, чтобы отрицается –  он в большинстве случаев просто игнорируется в рамках неоклассической  парадигмы. Для нас же это эмпирически  очевидное утверждение будет  принципиально важно. Более того, для дальнейшего анализа нам потребуется различение репродуктивного труда и творческой деятельности, а так же фиксация того, что некоторые функции человека как субъекта деятельности могут быть отчуждены от человека (например, в условиях разделения труда функция целеполагания – то, что наиболее ярко отличает деятельность Человека от функций животного – может быть отделена от непосредственного работника).

Далее, любая школа экономической  теории признает, что (2) человек есть субъект некоторых экономических  отношений (купли и продажи товаров  или подчинения общинным традициям, найма на работу или рабства, получения  социальных трансфертов или присвоения ренты, и т.п.), которые различаются  исторически и в которые он выступает в некотором особом историческом обличии. Оно, в свою очередь, определяет систему ценностей и  мотивов деятельности, поведения, принятия решений. И хотя в неоклассической  парадигме исходно был заложен  лишь один тип человека (homo economicus), однако в настоящее время все чаще встречается понимание ограниченности такого подхода. Более того, никто, например, не станет  спорить, что агент рыночной и плановой экономик (homo economicus и homo soveticus) – это разные с экономической точки зрения агенты с разными ценностями, мотивами и стереотипами поведения. Более спорным является тезис о том, что экономическая теория должна учитывать (3) различный социально-экономический статус представителей разных социальных групп. Но и здесь различение (по содержанию деятельности, роли в экономической системе и т.п.) люмпена, классического наемного рабочего, менеджера, мелкого предпринимателя, олигарха и государственного чиновника выглядит достаточно важным, даже если оставить в стороне марксистский классовый подход.

Наконец, не стоит забывать о том, что человек есть еще и (4) создатель институтов (в рамках марксистской парадигмы – субъект социального творчества), а так же (5) гражданин, личность с особой культурой, нравственностью и т.п. и что все это имеет существенные национальные, культурные, исторические и т.п. особенности. При таком подходе достаточно очевидна по меньшей мере ограниченность взгляда, фактически сводящего статус человека в современной экономике к «человеческому капиталу». И все же появление этого термина сугубо не случайно. Более того, причины его генезиса могут указать и на то, почему он столь распространен, каково действительное содержание процессов, вызвавших к жизни этот термин, и как оно преломляется в термине «человеческий капитал», а так же почему именно он столь активно используется в современной науке.  Прежде всего, встает вопрос о том, почему в аппарате экономической теории появилось понятие «человеческий капитал», а традиционные представления о «труде» (педанты-марксисты сказали бы – «рабочей силе»), как том товаре, который работник продает на рынке, оказались недостаточны.

Для этого есть несколько хорошо известных оснований.

Первое и главное основание связано с изменениями в практике жизнедеятельности капитала: начиная с некоторого этапа, значительная часть фирм столкнулась с тем, что использование ими человеческих ресурсов не исчерпывается проблемой приобретения на рынке и использования в производстве товара «рабочая сила» («труда»). Практика поставила задачи существенных инвестиций в развитие человеческих качеств работников и, как следствие, необходимость отображения этих расходов, измерения их эффективности и т.п. Поскольку внешне эти расходы и отдача от них по механизму своего воспроизводства напоминают основной капитал, постольку в рамках неоклассической парадигмы этот феномен и не мог получить другого имени. Сама по себе практическая необходимость учета новой роли человеческого фактора нарастала постепенно, но с некоторого момента количественные изменения явственно привели к некоторому качественному скачку.

Этот момент оказался связан с существенными  изменениями в технологии и структуре  производства: Вторым основанием для широкого использования категории «человеческий капитал» стало существенное изменение качества и роли работника под влиянием генезиса постиндустриального общества. Произошел значительный рост значения творческой деятельности и соответствующее изменение человеческих качеств. В этих условиях стал очевиден бурный рост объемов использования и экономического значения высококвалифицированной рабочей силы, требующей значительных затрат на образование, здравоохранение и т.п. Перед капиталом встала проблема приобретения и использования в производстве не просто рабочей силы,  субъект которой занят репродуктивным трудом, а цели, организация и результативность которого задаются извне. Возникла новая задача – взаимодействия с субъектом творческой (хотя бы в некоторой степени) деятельности.