Структурный анализ статьи Перегудова С. П. «Бизнес и бюрократия в России: динамика взаимодействия

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ БЮДЖЕТНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

ФИНАНСОВЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ПРИ ПРАВИТЕЛЬСТВЕ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Кафедра Теоретическая социология

Факультет заочный экономики

Специальность (направление) экономика

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

по дисциплине «Экономическая социология»

«Структурный анализ статьи Перегудова С. П. «Бизнес и бюрократия в России: динамика взаимодействия»»

Студент Константинова Анна Алексеевна

(Ф.И.О.)

                                                 Курс 1 №    группы ЗБ2-ЭФ1-8                 

                                                                       Личное дело   № 133921

                                                               Преподаватель Красниковский В. Я.

(Ф.И.О.)

Москва – 2013

БИЗНЕС И БЮРОКРАТИЯ В РОССИИ: ДИНАМИКА ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ

Среди факторов, определяющих характер и пути дальнейшего развития российской политической системы и общественных отношений в целом, одно из важнейших мест занимают те принципы и нормы, которые устанавливаются во взаимодействии между исполнительной властью и ее различными звеньями, с одной стороны, и предпринимательским сообществом — с другой. Наряду с чисто политическими отношениями, которые складываются между государственной властью как таковой и влиятельными кругами бизнеса, — это также чисто «деловое», «рабочее» взаимодействие на личностном и групповом уровнях, осуществляемое по обозначенной выше линии. Взаимодействие это имеет свою специфику и собственную логику, а потому, не игнорируя указанного политического (в широком смысле этого слова) контекста, автор намерен сосредоточиться именно на данном «деловом» аспекте указанных отношений. Со стороны государства их основной носитель — чиновничество, чаще всего именуемое бюрократией, а со стороны бизнеса — его корпоративная верхушка.

КОРПОРАЦИЯ БЮРОКРАТИИ И ЧИНОВНИКОВ

Основы современных отношений между двумя акторами закладывались в момент, когда Россия вступила на путь создания рыночной экономики и когда государственная, «социалистическая» собственность стала быстро трансформироваться в собственность частную. В силу и самого характера этого транзита, и его быстротечности корпоративный бизнес в России стал формироваться не «снизу», в ходе естественного процесса концентрации производства и капитала (как это имело место в странах, где основой народного хозяйства была и остается частная собственность), а сверху, т.е. волею законодательных и исполнительных органов власти. При этом уже на первом, «ваучерном» этапе приватизации наряду с созданием великого множества частнопредпринимательских фирм, компаний, кооперативов и иных бизнес структур стали складываться и более значимые корпоративные и финансовые образования. С одной стороны, часть крупных предприятий, реорганизованных в акционерные общества, попала в руки их управленческой верхушки, которая, пользуясь своими возможностями и скупая по дешевке ваучеры, организуя параллельные бизнесы, в скором времени превратилась в реальных хозяев оказавшихся под их управлением производственных и иных активов. Но одновременно, поскольку и большая часть этих и многие другие крупные предприятия продолжали принадлежать государству, они оставались скорее объектами «на продажу», нежели самостоятельными субъектами рынка.

Вторым, не менее важным процессом, также начавшимся с момента ваучерной приватизации, стало возникновение ряда приватизированных отраслевых и региональных банков, а также финансовых и коммерческих структур, созданных новой генерацией бизнесменов вроде Гусинского, Березовского, Потанина, Ходорковского и др., занимавшихся посреднической, торговой и банковской деятельностью. Примечательно, что именно эти формирования стали быстрее компаний и предприятий так называемого реального сектора наращивать финансовые активы, причем одним из главных источников здесь стало предоставление им кредитов со стороны государственных банков. Кредиты эти выдавались отнюдь не всем и каждому, а сугубо избирательно, т.е. специально отобранным, так называемым уполномоченным банкам. В условиях разгула инфляции тот нормальный в обычных условиях процент, под который они выдавались, оказывался столь ничтожным по сравнению с приростом номинальной стоимости кредита, что даже при добросовестном возвращении последнего вся или почти вся сумма этого кредита оставалась в собственности «кредитуемого». В результате подобного рода «трансакций» государственные деньги в скором времени оказались буквально перекачаны в упомянутые структуры. Фактически это было ни чем иным, как присвоением политической ренты, и именно эта рента создала основу тех крупных частных состояний, которые возникли к середине 1990х годов. Полученные, конечно же, не от «государства» вообще, а из рук конкретных и, как правило, небескорыстных чиновников, эти состояния и явились тем «первоначальным капиталом», на базе которого в дальнейшем возникли наиболее значимые корпоративные структуры. И образовались они, как мы хорошо помним, опятьтаки не в результате предпринимательской конкуренции, а как следствие все того же присвоения политической ренты. Прежде всего, конечно, это были залоговые аукционы, в результате которых незадолго до того возникла «семибанкирщина», фактически обанкротившая государство и ставшая основным реципиентом щедрых зарубежных кредитов. Именно она получила за бесценок те самые оставшиеся в собственности государства предприятия и компании, которые составляли наиболее перспективную часть российской экономики. Частный финансовый капитал стал финансовопромышленным, возникла целая когорта финан" совопромышленных групп и конгломератов. Не столь часто упоминаемым, но, пожалуй, не менее значимым «инструментом» фактической раздачи наиболее лакомых кусков госсобственности стали так называемые инвестиционные конкурсы и аукционы, в ходе которых чаще всего по предварительному сговору между «новыми богатыми» и чиновниками соответствующих ведомств осуществлялось перераспределение собственности в указанном направлении. Есть все основания утверждать, что именно в результате упомянутых процессов присвоения политической ренты, часть которой «отстегивалась» чиновникам, и образовался тот симбиоз «большого бизнеса» и бюрократии, который имел не только общий материальный, но, что не менее важно, политический интерес именно к такому, взаимовыгодному и становившемуся все более органичным взаимодействию. Однако, как вскоре выяснилось, потенциал подобного рода синер" гетики отнюдь не был исчерпан, и после того как в результате дефолта 1998 г. центральное место в корпоративном секторе заняли уже не финансовые, а промышленные и промышленнофинансовые образования, наиболее весомые дивиденды от этого взаимодействия стала приносить уже не чисто государственная, а либо государственночастная, либо только частная собственность. Соответственно изменялись и инструменты реализации экспансистских устремлений корпоративных структур. Главным из этих инструментов стала система банкротств, т.е. фактического захвата великого множества перспективных, но не располагавших необходимыми связями и влиянием компаний и предприятий теми, по чьей инициативе эти банкротства осуществлялись. Согласно публиковавшимся данным, если в 1996 г. было возбуждено около тысячи дел о банкротстве, то после того как в 1998 г. был принят закон, позволявший обанкротить любое так называемое неплатежеспособное предприятие, в 1999 г. было обанкрочено уже 9300 предприятий и фирм, в 2000 г. — свыше 15 тыс., в 2001 г. — около 30 тыс., а в 2002 г. было заведено и передано в суды уже около 60 тыс. Как заявил известный российский (до переезда в Грузию) бизнесмен Каха Бенукидзе, при желании, обладая административным ресурсом, вы можете обанкротить любую, не имеющую такого ресурса компанию. И нет ничего удивительного в том, что именно в этот период выражение «административный ресурс» стало одним из наиболее часто употребляемых в нашем политическом лексиконе.

Другая существенная черта нового этапа перераспределения собственности заключается в значительном расширении круга чиновников, так или иначе к нему причастных. Если на первом этапе ваучерной и банковской приватизации к ней был привлечен сравнительно узкий состав чиновников экономических и финансовых ведомств, то на этапе залоговых аукционов и инвестиционных конкурсов он пополнился за счет представителей отраслевых и юридических ведомств. На этапе же перераспределения через систему банкротств этот круг расширился за счет целой когорты представителей силовых и правоохранительных ведомств, различного рода судебных инстанций. Существенно возросла и доля ренты, которая «отстегивалась» через систему «отката» причастным к принятию «нужных» решений представителям государства. По некоторым оценкам, величина «отката» составляла в последнее время от 5 до 15% от суммы сделки. Существовали и до сих пор существуют и другие способы присвоения «административной», или «статусной» ренты, одним из наиболее распространенных среди которых является «экономия» на налоговых, таможенных и иных установленных законом сборах, а также фактическая продажа целого ряда государственных услуг.

Определить долю чиновников, в той или иной мере причастных к получению политической и административной ренты, вряд ли кто-то сможет даже приблизительно. Специалисты, которые профессионально отслеживают потоки средств, перетекающих ежегодно в карманы чиновников, оценивают их общую сумму во многие миллиарды долларов. Но даже если они где-то и завышают эту сумму, фактом остается то, что в результате присвоения существенной части государственной, полугосударственной и частной собственности возник новый невиданный ранее тип чиновника-бизнесмена, который стал вторым после представителей корпоративного бизнеса носителем крупной собственности. Некоторая часть собственников-чиновников перешла или переходит в «обычный» бизнес, но большая часть остается на своих местах. Они тоже в какой-то мере бизнесмены, но это не бизнесмены-предприниматели, а бизнесмены-рантье, которые не развивают экономику, а паразитируют на ней.

ОТ КЛАНОВ К «СУПЕРКОРПОРАЦИИ»

Со сравнительно недавнего времени, где-то с 2004-2005 гг., когда этап перераспределения собственности с использованием процедуры банкротств стал подходить к концу или же принимать характер откровенно криминального рейдерства, административный ресурс начал использоваться обладающим им чиновничеством по иной, уже не столь выгодной для крупного бизнеса схеме. Источником получаемой им ренты стали уже не столько госсобственность и слабый, незащищенный бизнес, но прежде всего сам крупный бизнес, и не в последнюю очередь бизнес преуспевающий. Располагающая административным ресурсом бюрократия продолжает и в новых условиях рассматривать свое должностное положение и полномочия не столько как призванные служить интересам общества и государства, сколько как приносящий доход «актив», а свою деятельность — как своего рода бизнес.

Понятие «коррупция», которым мы чаще всего именуем такого рода отношения, скорее затушевывает, нежели проясняет суть данного обмена, приравнивая его к элементарному взяточничеству. В нашем обычном понимании коррупция, взяточничество — это криминально наказуемое действие, носящее чаще всего аномальный характер и воспринимаемое как издержки системы, следствие ее недостаточной прозрачности и т.п. Но когда отношение к своей должности как к своего рода бизнесу начинает во все большей мере определять сам характер поведения влиятельных групп чиновничества и бюрократии, это уже не аномалии в функционировании системы, а ее сущностные, становящиеся родовыми черты. Иначе говоря, это уже не отклонение от нормы, а сама норма отношений бизнеса и бюрократии, где исключением является скорее безвозмездное предоставление административных услуг, а правилом — так называемая статусная рента. Причина того, почему в данном случае мы имеем не аномальную ситуацию, а норму, не исключение, а правило, проста: эта норма и это правило — прямое продолжение норм и правил, сформировавшихся в предшествовавший период перераспределения собственности. Собственник, осознающий нелегитимность или крайне слабую легитимность своего состояния и своих активов, и бюрократ с психологией рантье, если они взаимодействуют в рамках системы, где «понятия» часто выше закона, «обречены» на то, чтобы это взаимодействие продолжать на той же основе обмена «товар — административный ресурс» на «товар — деньги», «товар — активы», «товар — статусная рента».

Симбиоз корпоративного бизнеса и корпорации чиновников — это не просто сложение двух образований, он придает им и вполне значимое новое качество, укрепляя корпоративную замкнутость как той, так другой структур. Нацеленность на удовлетворение своекорыстных интересов возрастает, импульсы к реализации общественнополезных функций, которые свойственны тем и другим, напротив, ослабевают. Новое качество корпоративности проявляется в дальнейшем укреплении так называемых политикоэкономических кланов. О кланах им подобных образованиях начали говорить и писать уже довольно давно, и с точки зрения существа самого этого феномена ничего принципиально нового здесь в последнее время не возникло. Новым является, однако, то, что феномен этот начинает обретать черты всеобщности, охватывая основные сегменты корпоративного бизнеса и бюрократии как национального, так и регионального уровней. В каком-то смысле складывается некая суперкорпорация, которая все ощутимее нависает над обществом и отчуждается от него.

Все сказанное вроде бы подводит нас к выводу о том, что в своей совокупности данная суперкорпорация и есть не что иное, как «корпоративное государство», о котором уже как о данности пишут некоторые наши экономисты и политологи. Но не будем спешить с выводами.

СИСТЕМА И «ПОДСИСТЕМА»

Первое соображение, которое побуждает поставить под сомнение тезис о «государстве-корпорации», состоит в том, что корпоративно-бюрократическая общность как цельное образование далеко не сформировалась, а потому можно говорить лишь о процессе, тенденции и не более того. Во всяком случае, решить вопрос, как далеко зашел этот процесс и как сочетаются меж- и внутриклановые противоречия с формированием общей макрокорпоративной ментальности и столь же общего интереса —вопрос, который требует обстоятельных исследований. Но главное даже не в этом. Ибо если даже исходить из факта присутствия в существующей системе общественных отношений сформировавшегося корпоративно-бюрократического симбиоза, это еще далеко не вся власть и не вся система. Он, этот симбиоз, конечно же, в том или ином виде, проникает практически во все властные структуры, но сказать, что он задает там тон и что игра там идет по его правилам, было бы большим преувеличением. Его реальное место в системе власти и политической системе — это место «подсистемы» или части системы, и не более того. И бюрократия, и большой бизнес, и они вместе не являются теми инстанциями, где вырабатываются и принимаются наиболее важные, судьбоносные для страны политические решения. Более того, те решения, которые вырабатываются в рамках указанной подсистемы, вступают в силу лишь с санкции, а нередко и после существенной коррекции со стороны институтов власти. К этим институтам я бы отнес, прежде всего, институт Президента, группу влиятельных либерально настроенных политических деятелей в правительстве и президентской администрации, верхушку силовых ведомств и региональных властей. Это своего рода «верхний этаж» политической системы, который опирается на корпоративно-бюрократическую подсистему, сращивается и взаимодействует с ней, но имеет и другие, более широкие слагаемые политического ресурса и приоритеты, и не подчинен ей. Так что назвать Россию корпоративным государством или «государством-корпорацией», в которой правит бал корпоративный интерес — не просто большое преувеличение, но и неадекватное толкование тех принципов, на которых базируется политическая структура и политическая система страны.

Остается, однако, вопрос — как сказываются процессы корпоративизации на отношениях между обществом и властью, в каком направлении они подталкивают политическое развитие страны и развитие ее политического режима. Собственно, это тот самый вопрос, который беспокоит сейчас все большее число россиян и если не явно, то потенциально присутствует в сознании широких общественных кругов, озабоченных будущим страны. Не будучи вершителем судеб страны в прямом смысле этого слова, корпоративно-бюрократический анклав накладывает существенный отпечаток на всю систему общественных отношений в России и во многом предопределяет правила игры, на которых она основана. Его влияние проявляется прежде всего в деполитизации отношений общества и государства, закупорке каналов взаимодействия общества с властью и становящемся все более очевидным отчуждении рядовых граждан и от бизнеса, и от самой власти.