Структурализм и функционализм в современной теоретической социологии

Тема: Структурализм и функционализм

в современной  теоретической социологии (2 ч)

1.Формирование концепции социального действия и ее роль в построении функционалистской социологической теории. Неофункционализм в современной западной социологии.

А) Разработка понятия «системы действия» Дж. Александером.

Б) «Генетический функционализм» А. Этциони.

В) Понятие «взаимопроникновение» как развитие идеи функциональной интеграции Р. Мюнхом.

2. Общая характеристика и особенности  французского структурализма.

А) структурный анализ языка Р. Барта;

Б) структурная антропология К. Леви-Стросса;

В) генетический структурализм Л. Гольдмана.

Б) структурная антропология К. Леви-Стросса

Леви-Стросс принадлежит к тому же поколению в последовательном развитии общественной науки, что и Парсонс, и как и последний, он перерабатывает теоретические результаты и постановку проблем многих мыслителей - основателей этой науки. Наиболее явно выступает его связь с французской структурной социологией и социальной антропологией, а также со структурной лингвистикой. Но он разрабатывает также темы, почерпнутые у Фрейда и Маркса, а в его работах содержится в значительном количестве скрытая и открытая полемика с современными ему учеными и общественными деятелями, в частности, с Сартром, чья экзистенциалистская философия с акцентом на ответственность действующего индивида за выбор образа действия во многих отношениях представляет собой антитезу структуралистским представлениям. Он полемизирует также и с коллегами по антропологической сфере, прежде всего, с британскими антропологами, которые часто критически выступали против манеры Леви-Стросса обращаться с эмпирическими материалами.

Британская социальная антропология была поначалу деловой, конкретной и приземленной, что объясняется  как английской эмпирической традицией, так и тем фактом, что антропология в Англии была сравнительно тесно  связана с колониальной администрацией. В ней существовали высокие требования к собственным полевым опытам, и чтобы считаться антропологом, нужно было, как сформулировал  Малиновский, "оставить веранду".

Рабочий стиль Леви-Стросса был совсем иным и примыкал скорее к методам Дюркгейма и Мосса по синтезированию и созданию теорий на основе работ полевых этнологов. При ближайшем рассмотрении его собственные полевые вылазки оказываются весьма ограниченными и на практике представлявшими собой походы с проводником, где он все время вынужден был полагаться на информантов, описывавших то, что он видел и слышал. Он не старался подвергать себя опасностям "выхода к туземцам". Он был и остался городским интеллектуалом, и его намерения и манера изложения также явно выраженно интеллектуальны. У народов, которые он изучает, его интересует не особенное и экзотическое. Наоборот, он ищет общечеловеческие черты. Он ищет фундаментальные и общие структуры в человеческом мышлении, более или менее колоритные проявления которого в обычаях, мифах и языке различных народов и культур интересны в первую очередь как основа для теоретического анализа.

Обширное наследие Леви-Стросса относится прежде всего к трем областям исследований: исследования систем родства, классификационных систем, включая тотемизм, и, наконец, анализ мифов. Близость к дюркгеймовской постановке проблем в социологии особенно явно проступает в обеих первых областях. Его первая крупная работа, большое сравнительное исследование различных систем родства, тоже получила по-дюркгеймовски звучное название "Элементарные структуры родства" (1949). Его можно читать как подробное и несколько утомительное описание различных систем родства, рассматриваемых как сеть обменов, но в ней содержится также тезис о переходе от естественного состояния к культурному состоянию, то есть о рождении общества, и она содержит полемику с точкой зрения Дюркгейма по этому вопросу.

Согласно Дюркгейму, социальные факты следует объяснять  другими социальными фактами, а  не ссылками на психологические или  биологические обстоятельства. Но Леви-Стросс доказывает здесь существование социального факта с досоциальным происхождением. Это социальный институт, который наблюдается во всех обществах, и нельзя объяснить его необходимость естественными причинами. Этот "квази-естественный" институт представляет собой наблюдающийся повсюду запрет кровосмесительства и правило экзогамии, которое требует, чтобы мужчины брали себе жен из другого рода. Обмен сестреми делает мужчин братьями. Это основополагающий элемент системы родства, а с тем и социальной структуры вообще. Леви-Стросс, как и Фрейд, представляет себе, очевидно, такое исходное состояние, когда стадо живет в сексуальном промискуитете, и потому в изоляции. Никаких мирных отношений с другими группами не существует. Но с запретом кровосмесительства и экзогамией создаются социальные связи и порядок обмена, которые становятся образцом, грамматикой для всех возможных отношений, экономических, логических и т.д. Леви-Стросс, как и Фрейд, считает попытки общества регулировать сексуальность культуросозидательными. Запрет кровосмешения - первая социальная норма, а следовательно, и фундамент общества.

В "Тотемизме" и "Первобытном  мышлении" Леви-Стросс полемизирует с теорией Дюркгейма об основных формах мышления. Дюркгейм и Мосс утвеждали, что основополагающие логические категории отражали социальный образ жизни группы. Ту же идею Дюркгейм развивал в своем изучении тотемизма. Тотемизм - это система классификации, где индивиды и группы получают имена по таким природным объектам, как животные, растения и т.д., и система ритуалов и религиозных представлений, где речь идет о тотемных объектах. Дюркгейм утверждал, что это отражает социальную структуру группы. Система социальных категорий является первичной, вначале возникли различные группы, а затем они были классификированы при помощи таких природных объектов, как змеи, орлы и т.д. Леви-Стросс поворачивает все это иным образом. Вначале возникают социальные образцы поведения. Люди разрабатывают категории для некоторых важных естественных объектов, и эти категории можно затем применять для всех возникающих потребностей в классификации. Леви-Стросс говорит о примитивном человеке как о "мастере на все руки", своего рода умельце и кудеснике, который делает все по необходимости и решает проблемы при помощи того, что оказывается у него под рукой. В этом случае он решает потребность в социальных отличиях, возвращаясь к уже имеющимся мыслительным категориям или используя их по-иному. Тотемизм, таким образом, это образец "интеллектуального кудесничества". Но это также и образец того, как функционируют знаковая система и язык.

Соссюр показал, что  отношение между знаком и означаемым "произвольно", то есть условно  и случайно. Этой чертой пользуется в своем познании умелец, обладающий примитивным мышлением. Существующие для важных естественных объектов категории, которые неминуемо впечатываются  в сознание людей, живущих на природе, используются и как знаки для  социальных объектов. Естественные категории, как, пример, "дерево", "трава", "камни", применяются также  как обозначения таких социальных категорий, как племена и кланы. Таким образом, в терминологии Соссюра  тотемный объект становится "знаком", а группа - "означаемым" в своего рода тотемическом языке. Система родства представляла собой систему коммуникации для обмена женщинами, а ее результатом явилось создание социальных отношений между различными группами людей, которые начали выделять себя как части в социальном порядке. Система тотемизма делает социальную структуру явной и придает ей форму коллективного самосознания.

Эти рассужденияна структурном уровне. Познавательные отличия должны были также осуществляться на практике и, следовательно, иметь основу в структуре сознания. Теория Леви-Стросса о том, как это происходит, основывается на взглядах Соссюра, но также и на воззрениях более современного лингвиста Романа Якобсона, с которым он познакомился, когда во время войны жил в Нью-Йорке. Якобсон изучал фонетическую структуру языка и считал в то время, что отличия в области фонетики существуют дуалистически, или бинарно. По Якобсону, все фонемы в каком угодно языке можно опеделить, исходя из двенадцати характеристик, которые определяются попарно: компактный/диффузный, беззвучный/озвученный и т.д. Эту теорию бинарной категоризации перенимает Леви-Стросс, и она функционирует как главная материальная основа его теории мышления и категорий. Места для автономного и сознательного субъекта не остается. Под многообразной поверхностью языка, мифов и социальных отношений находится общая, но неосознанная основа, которая состоит в свособе функционирования человеческого мозга. Те основополагающие мыслительные категории, которые. как утверждал Дюркгейм, были выражением социальной организации, являются, напротив, согласно Леви-Строссу, выражением биологической конституции человека.

Понятие структуры у  Леви-Стросса иное, чем у Дюркгейма и в структурно-функционалистской социологии. Социальные институты являются внешними феноменами, которые создаются более фундаментальными структурами. В семиотическом структурализме пытались разработать анализ социальных феноменов теми методами и при помощи того аппарата понятий, которые были развиты в структурной лингвистике. В шестидесятые-семидесятые годы значительная часть французской общественно-научной элиты в том или ином смысле ассоциировалась со структуралистским мышлением, хотя взаимного согласия относительно того, что же такое "структурализм", и близко не было достигнуто, и немногие из них принимали обозначение "структуралист" на свой счет. Возможно, постструктуралисты - это лучшее название, поскольку все они были склонны дистанцироваться от структурализма в леви-строссовском понимании. Рассмотрение идей этой яркой плеяды не укладывается, однако, в рамки данного сочинения. Здесь будет достаточно констатировать, что Луи Альтюссер и Никос Пуланцас представляли наиболее теоретически значительное направление в марксистской традиции в шестидесятые годы, и что Мишель Фуко обновил взгляд на историю идей. Жан Лакан реконструировал психоанализ, придав подсознательному языковую структуру, взятую из структурной лингвистики, а Ролан Барт анализировал литературные произведения, моду и меню как системы коммуникации без участия сознания действующих лиц. Сегодня почти все это поколение сошло со сцены.

В отношении амбициозной  программы, намеченной Леви-Строссом и Бартом, легко утверждать, что структурализме не удалось достичь того, на что он претендовал. Им не удалось сломить генетический код общества. несмотря на склонность к лингвистике, не удалось им справиться и со скрытыми структурами языка, в отличие, например, от Нома Хомского. Интерес французских структуралистов привлек скорее язык как текст, а не язык как речь или как обобщающее средство коммуникации.

Рано еще делать заключения относительно значения французского структурализма для социологии. Опыт показывает, что  постоянно появляются новые "мастера  на все руки", умельцы, которые  возвращают продукты мышления, которые  всеми считались уже использованными. сегодня, однако, курс французского структурализма невысок. Знаменательно, что сейчас говорят о постструктурализме, когда в связи с функционализмом речь заходит о неофункционализме. В то время как постструктуралисты предаются разрушению своего собственного идейного наследия, такие авторы, как Хабермас, Мюнх и Александер занимаются прочтением заново и переработкой, то есть реконструкцией, классиков структурно-функционалистского направления.

Отпадение французского структурализма не положило конец попыткам решения вопроса о соотношении  сознания и общественных структур. И в этой области говорят о  неофункционалистской волне, где впереди идут прежде всего английские и американские социальные антропологи и социологи, занимающиеся вопросами познания, среди них такие имена, как Мэри Дуглас, Родни Нидхэм и Барри Шварц. Но тот французский структурализм, что интересует их, - это направление Дюркгейма и Мосса, то есть социальная, а с тем и изменчивая детерминированность форм мышления. Можно сказать, что сейчас попытки найти универсальные и вневременные структуры мысли оставлены. Будущее покажет, кто подхватит их, и произойдет ли тогда реконструкция инспирированного лингвистикой структурализма, как это случилось с наследием Дюркгейма и Парсонса.

генетический структурализм  Л. Гольдмана

Гольдман ставил перед  собой задачу социологического синтеза  на основе диалектической (марксистской) коррекции структурализма с целью  создания методологии, позволяющей  одновременно анализировать и структуру, и генезис социальных явлений.  
 
Отсюда название его концепции - генетический структурализм, который он считал глобальной и комплексной социальной теорией. Фактически же он создал и универсальную теорию культуры. Одним из первых Гольдман обнаружил исчерпанность структуралистских подходов к исследованию социума и культуры. Определял структурализм как теорию `формальных трансисторических структур`, комбинаторику средств без интереса к целям и ценностям, к человеку как субъекту. (При этом Гольдман был склонен к расширению понятия структурализма, включая в него и всю феноменологическую философию, начиная с Гуссерля.) Предложил понимание структуры как взаимосвязанных частей единого ансамбля человеческого поведения (`значимая динамическая структура`) и сместил интерес от текста к контексту (социализации), что позволяет выявить значимость произведений культуры (`фактов слова`, а не продуктов языка) в социальных процессах. Гольдман выделял при этом три этапа формирования генетического структурализма: 1) этап Гегеля - Маркса; 2) этап Фрейда; 3) этап собственного творчества.  
 
Заслугу Фрейда видел в том, что он вернул принцип рассмотрения явления в контексте более широкой (`глобальной`) структуры, утраченный в методологии после Маркса. Критике же подвергалась фрейдовская абсолютизация динамики индивидуальной психики, отсутствие у него `коллективного субъекта` культуры. Гольдман считал, что поставленная задача принципиально неразрешима средствами психологии и психоанализа, естественнонаучными методами исследования. Отрицая наличие коллективного подсознательного, рассматривал культуру как адаптационный механизм, дающий `значимую согласованность` сознаний через включение в процессы творчества, что недостижимо в повседневной жизни и на уровне индивидуальной адаптации. Сознание трансиндивидуально, подсознание индивидуально, но привносится людьми в любую `согласованную глобальную структуру`, задавая ей `либидозную сверхдетерминацию` (либо деформируя ее). В психоанализе нет будущего, он обращен в прошлое (детство), что возможно преодолеть только с позиций диалектического марксизма.  
 
За сходные недостатки Гольдман подвергнуты критике идеи Франкфуртской школы и экзистенциализма, которые рассматривались им как иноверсии марксизма (отсюда интерес к сопоставлению взглядов Хайдеггера и Лукача). Подлинную же философию диалектического марксизма создал, согласно Гольдману, Лукач (у Маркса она не была эксплицитно выражена).  
 
Собственно же генетический структурализм, по Гольдману, есть рефлексивная диалектическаясоциология гуманитарного факта (`фактов слова` как философских, литературных и т.д. произведений, взятых в социокультурных контекстах). Гуманитарные факты одновременно понимаются и объясняются. В связи с этим Гольдман предложил свою концепцию понимания и его соотношения с объяснительными процедурами. Понимание - строго интеллектуальный процесс (оно рационально-логично). Его суть - в описании сущностных связей, конституирующих структуру, и выявлении внутренней согласованности текстов. Объяснение же, согласно Гольдману, есть поиск индивидуального или коллективного субъекта, по отношении к которому ментальная структура, управляющая произведением, имеет функциональный, и, следовательно, значимый характер. Объяснение суть понимание структур более широких, чем исследуемая частная структура. Объяснить - значит включить понимающее описание факта в охватывающую его значимую динамическую структуру. Понимание структуры, в свою очередь, есть объяснение составляющих ее более мелких структур. Следовательно, по мысли Гольдмана, понимание и объяснение - сопровождающие друг друга процессы. Схватывание этого и делает структурализм диалектическим. Ментальные же структуры вырабатываются группой, коллективным `мы`, т.е. трансиндивидуальным субъектом. Они лишь реифицируются во множество индивидов и по-разному проявляются в `реальном` и в `возможном` сознаниях.  
 
Категория `возможное сознание`, считает Гольдман, была введена Паскалем и в имплицитном виде есть в `Святом семействе` Маркса и Энгельса, в котором пролетарское сознание понимается не как то, что реально думают пролетарии. Возможное сознание задает предельные границы промысливания социальной реальности, которые социальная группа не может преодолеть без трансформации социума.  
 
Приближение сознания к этим границам - задача генетического структурализма. В культуре к ним максимально приближаются творцы великих произведений. В зависимости от выраженности в их деятельности творческого начала Гольдман разбивает все социальные группы на три типа: 1) группы, имеющие целью улучшение собственного положения в данной значимой структуре (`социальной тотальности` в целом) и вырабатывающие `идеологическое` коллективное сознание; 2) `привилегированные` творческие группы, ориентированные на реорганизацию разных уровней `тотальности` и вырабатывающие `видение мира` (на основе определенных идеалов); 3) `новые творческие группы` (элиты), имеющие целью выработку новых `глобальных человеческих видений` мира. `Видение мира` (категория введена немецкими романтиками, использовалась в неокантианстве) заключается в придании значимой (осмысленной) и согласованной (гармоничной), т.е. `когерентной` структуры поведению, чувствам и мыслям действующих субъектов, обеспечивающей максимально-достижимое в данных условиях приближение к возможному сознанию. Наиболее полно эта задача реализуема в искусстве и литературе. Гольдман в связи с социологическим анализом последних выдвинул гипотезу гомологии структур экономики и произведений духовной культуры, а также гипотезу `конвергетного действия` четырех факторов гомологии (наиболее уязвимые для критики положения генетического структурализма).  
 
С другой стороны, она может быть реализована только `значимыми сообществами`, ориентированными на гуманистические ценности свободы личности. Гольдман различает `свободу от` (индивидуальная свобода) ограничений и `свободу для` (коллективная свобода) - создание предпосылок для обеспечения `свободы от`. Прогресс обеспечивается прежде всего развитием коллективной свободы, так как индивидуальная свобода связана с определенными культурно-историческими условиями европейской цивилизации. Гольдман считает, что индустриальное общество подавляет индивидуальную свободу. Он разделяет тезис Рисмена о совершаемом переходе от общества, регулируемого изнутри, к обществу, регулируемому извне. В этой связи Гольдман предлагает утопию `усовершенствованного` (`гуманизированного`) социализма как возрождения утраченного `подлинного` (аутентичного) взаимоотношения людей с миром вещей и друг и с другом. Взгляды Гольдман получили широкое распространение среди социологов культуры, особенно социологов литературы. Свои версии генетического структурализма предложили Ж. Ленхардт, М. Зерафф, Р. Эскарпи. 

 Критика концепции

 «Генетический структурализм», с точки зрения чисто логической  последовательности, лишен определенной  связности, полагает ряд исследователей (Ковалев А.П., Митина С.М., Орлова  Э.А., Гофман А.Б., Давыдов Ю.Н., Ионин  Л.Г.) [5, с. 248].

Так, весьма путаными представляются его рассуждения о субъекте творчества: то он определяет характер творчества как «групповой», то - как «негрупповой», и чтобы увязать эти два  полярно противоположных положения, ему приходится конструировать длинные  ряды «промежуточных» факторов. К  такой же процедуре прибегает  Гольдман, пытаясь, с одной стороны, уравнять марксистскую трактовку социокультурного феномена с «позитивистскими», «субъективистскими», «эклектическими» концепциями, а с другой все-таки показать преимущества марксизма перед последними. С этой целью он пространно излагает «четыре принципиальных отличия» марксистской социологии культуры от немарксистской, которые мало что меняют в его общей концепции. Утверждая «общечеловеческий» характер произведений духовной культуры, ее ориентацию на «универсальные», «аутентичные» ценности, автор «генетического структурализма» тут же объявляет о диаметральной противоположности ориентации «сознания, эмоций и поведения» членов различных «творческих групп»: одни ориентированы «на глобальную реорганизацию человеческих отношений и отношения человека к природе», другие - «на глобальное сохранение существующей социальной структуры».

Непоследовательность, противоречивость «генетического структурализма»  так или иначе отмечают многие ее интерпретаторы (даже благожелательные) [5, с. 254].

Так, Г.Баум, один из наиболее обстоятельных оппонентов Гольдмана, утверждает, что его терминология не отличается ни четкостью, ни постоянством. Ж.Дювиньо пишет: «Гольдман часто обнаруживает, что застрял между академической идеологией истории литературы и новым структуралистским догматизмом» [цит. по 5, с. 254]. Само понятие «видения мира», добавляет он, «оборачивается у Гольдмана то кантианским априоризмом, то структуралистской фрагментарностью» [цит. по 5, с. 254]. Э.Сэд в рецензии на «Скрытого бога» указывает на бездоказательность утверждения Гольдмана, что «трагическое видение» Паскаля предшествует диалектической философии. «Он совершенно неясен - в вопросе о реальной исторической связи их и не выдвигает никаких предположений о том, как соотносятся Паскаль и Маркс». «Трагическое видение», резюмирует он, выглядит некоей «вневременной точкой зрения...» [цит. по 5, с. 254].

Между тем сам Гольдман весьма категорично заявлял, как  мы помним, о своей «строго монистической  позиции» [цит. по 5, с. 254], считая ее одним из главных достоинств сформулированной им социологической теории. Но позднее и он вынужден признать, что был «достаточно противоречив» в своих формулировках основных принципов «генетического структурализма» [цит. по 5, с. 254].