Социально – психологический портрет бабушки

Не  глядя на осколки, бабушка тихо вышла  из кухни и легла  на кровать. Дедушка  пошел ее утешать, я не без опасений последовал его примеру.

— Нин, ты чего? — ласковым голосом спросил  дедушка.

— Правда, баба, что, у  тебя чайников мало? Мы тебе новый купим, еще лучше, — успокаивал бабушку я.

— Оставьте меня. Дайте  мне умереть спокойно.

— Нина, ну что ты вообще! — сказал дедушка  и помянул бабушкину  мать. — Из-за чайника… Разве можно так?                                                                                                                                                                     — Оставь меня, Сенечка… Оставь, я же тебя не трогаю… У меня жизнь разбита, при чем тут чайник… Иди. Возьми сегодняшнюю газетку. Саша, пойди положи себе кашки… Ну ничего! — Бабушкин голос начал вдруг набирать силу.

— Ничего! — Тут  он совсем окреп, и  я попятился

— Вас судьба разобьет так же, как и  этот чайник. Вы еще  поплачете!

Психологическая защита. Бабушке присуще механизмы нападения, применяемые ко всем членам своей семьи.

Тип личности:  Экстраверт, эмоциональная. 

Структура личности.

Установки. У бабушке уже сложились привычки и суждения в жизни. Она считает, что лучше всех знает, что нужно ее внуку, что она самая лучшая для него. Постоянно критикует свою дочь, терпеть не может ее мужа и считает что он с ней ради выгоды. С дедушкой прожила вместе больше сорока лет, за это время успели потерять сына, воспитать дочь, а сейчас воспитывают внука. 

Когда мы приехали в санаторий, всех ребят повели в палаты, а нас  с бабушкой воспитательница  отвела к главному врачу. Бабушка сказала, что я не просто ребенок, который  приехал отдыхать, а несчастный, брошенный  матерью на шею  стариков калека, нуждающийся  в особом присмотре, и если бабушка  не поговорит с  главврачом лично, медсестры  меня неминуемо загубят. Главный врач радушно  откликнулась на бабушкино  желание поговорить, мне велели посидеть в сторонке, и разговор начался:

— …Я вам еще раз  скажу, что в каком  порядке… — долетало до меня. — Сначала кониум… Половину рассыпала, но пока хватит… Старик с поездом пришлет, я вам передам… Колларгол, альбуцид… оливковое масло от сухости, а то будет ковырять, кровь пойдет… это если совсем плохо…

— Да вы не волнуйтесь…

— Я не волнуюсь, я  знаю, что говорю…

— Тут у нас все  лекарства есть, все  процедуры. Целый  корпус лечебный…

— …диета… Ни жареного, ни соленого… Колит, хронический панкреатит… делаю на сушках… Третий год… А она только раз в месяц припрется, пожрет — и на диван…

— …Тут очень хорошо… Любые игры, кино, воспитатели прекрасные…

— Клеить ему не надо. Астма. Надышится, будет  приступ…Порошок  Звягинцевой… Гайморит хронический…

— Не волнуйтесь…

— Там в чемодане колпачок из полотенца, надевайте после  ванной, и пусть  спит в нем… Гайморит…  Пристеночный гайморит!

 

                                                                  ***  

— Боже мой, что у  тебя на голове? —  спросила бабушка.

— Шапка, мама.

— Это не шапка, это  кастрюля просто!

— Другой нету.

— Ну заходи, страхолюдина. Есть будешь?

                                                                   

Стереотипы. В отношении внука бабушка знает лучше, что ему нужно. Считает будущего мужа Оли – пьяницей и бездельником.

— Что он выиграл? Теперь его вообще ни в  один театр не возьмут.

— Между нами только, потому, что боюсь  загадывать, но один режиссер хороший  видел постановку, заинтересовался, кто  художник. И, представляешь, оказалось, они с  Толей были одно время  в Сочи знакомы, и  ему тогда еще  Толины работы нравились. Сейчас ждем ответа, может быть, он его  художником на свой фильм возьмет.

— Дай-то бог, может, он и вправду талантливый  человек. Не пил бы так только…

— Мам, ты нарочно, что  ли, слышать ничего не хочешь? Я тебе уже сто раз  говорила, что он два года не пьет.

— Не знаю… Что ж он раньше хлестал?

— А что еще делать, когда не нужен никому.

— Правильно, а теперь он тебе нужен стал. Ребенок тебе незачем, тебе Гойя крымский понадобился! Подставилась под его гений! То он только до звезд  доставал, а теперь, поди, и до умывальника иногда дотягивается. 

Я-концепция образа. Ощущает себя мученицей и одинокой. Виня во всем своего мужа.

  — Ах, Тонечка, как не плакать от такой жизни! —пожаловалась бабушка. — Ненавижу я эту Москву! Сорок лет ничего здесь, кроме горя и слез, не вижу. Жила в Киеве, была в любой компании заводилой, запевалой. Как я Шевченко читала!

Душе  моя убогая, чого марно плачешь?

Чого тоби шкода? Хиба ты не бачишь,

Хиба ты не чуешь людского плачу?

То  глянь, подывися. А я полечу.

Так тут этот появился — артист из МХАТа, с гастролями в  Киев приехал. Сказал — женится, в Москву увезет. Я и размечталась, дура двадцатилетняя! Думала, людей увижу, МХАТ, буду общаться.… Как же!

Тоня  уколола мне палец  и стала набирать кровь в капиллярную  трубочку. Бабушка, вытирая  слезы, продолжала:

— Впер меня в девятиметровую комнату, и сразу  ребенок…Алешенька, чудо мальчик был! Разговаривал в год  уже! Больше жизни  его любила. Так  война началась, этот предатель заставил меня в эвакуацию  отправляться. На коленях  молила, чтоб в Москве оставил! Отправил в  Алма-Ату, там Алешенька  от дифтерита и  умер. Потом Оля  родилась, болела все  время. То коклюш, то свинка, то желтуха  инфекционная. Я с  ног сбивалась  — выхаживала, а  он только по гастролям  разъезжал и ходил  к соседям Розальским шашки двигать. И так все сорок лет. Теперь вместо гастролей по концертам ездит, на рыбалку и общественной работой занимается — сенатор выискался. А я, как всегда, одна с больным ребенком. А ему что, Нинка выдержит! Ломовая лошадь! А не выдержит, так он себе молоденькую найдет. За квартиру да за машину любая пойдет, не посмотрит, что говно семидесятилетнее в кальсонах штопаных.

                                                                   *** 

— Будешь одна, никому не нужная, без мужа, без детей — поймешь, каково мне пришлось всю жизнь в одиночестве задыхаться. Все отдавала! Внутренности вынимала — нате, ешьте! Хоть бы капля сочувствия мелькнула! Как должное хапали! 
 

Я-концепция самооценки. Чувствует себя не заменимой в уходе за больным внуком.  

Доченька, сжалься над матерью  своей, не рви ей душу виной перед ребенком твоим. Вон он кашляет  как! А у меня лекарство  с собой! Сейчас бы дала ему да поехала  домой. И он бы спал спокойно, и я бы уснула с чистой совестью.

                                                                                   ***

— Открой, Оля, не ссорься  со мной. Тебе все  равно лечить его, а у меня все  анализы, все выписки. Без них за него ни один врач не возьмется. Не буду зла на тебя держать, заберу назад  все слова свои, пусть у тебя живет. Но раз такая обуза  на наших плечах, давай вместе тянуть! Денег нет у  тебя, а у отца пенсия большая, и  работает он. Сейчас еще за концерты получит. Все тебе будет: и  деньги, и продукты, и вещи ему любые. У тебя же, кроме  пальто этого, нет  ничего, все у меня осталось. Во что  ты его одевать  будешь? И учебники его у меня, и  игрушки. Давай по-хорошему. Будешь человеком, буду тебе помогать, пока ноги ходят.  

 Я-концепция поведенческой реакции. Во всех жизненных ситуациях ведёт себя вспыльчиво и эмоционально.

 

  И тут из-за угла вышла бабушка.

— Где ты шлялся? Иди сюда. Пей гомеопатию.

Приятель  тут же испарился. Бабушка подошла  ко мне… А я потный!

Потеть  мне не разрешалось. Это было еще более  тяжким преступлением, чем опоздать на прием  гомеопатии! Бабушка  объясняла, что, потея, человек остывает, теряет сопротивляемость организма, а стафилококк, почуяв это, размножается и вызывает гайморит. Я помнил, что сгнить от гайморита не успею, потому что, если буду потный, бабушка убьет  меня раньше, чем  проснется стафилококк. Но как я ни сдерживался, на бегу все равно  вспотел, и спасти меня теперь ничто  не могло.

— Пошли домой, —  сказала бабушка, когда я выпил  гомеопатию.

В лифте она посмотрела на меня внимательно, изменилась в лице и сняла с моей головы красную шапочку. Волосы были мокрыми. Она опустила руку мне за шиворот  и поняла, что я  потный.

— Вспотел… Матерь божья, заступница, вспотел, сволочь! Господи, спаси, сохрани! Ну сейчас я тебе, тварь, сделаю козью морду!

Мы  вошли в квартиру.

— Снимай все, ну скорей. Рубаху снимай. Весь потный, сволочь, весь…

— О-ой! — протянула она, беря рубашку. — Вся мокрая! Вся насквозь! Завернись в одеяло, сейчас разотру. Где ты был? Отвечай!

— Мы с Борей в  МАДИ ходили, — пролепетал я.

— В МАДИ! Ах ты мразь! Я тебе сколько говорила, чтоб ноги твоей там не было?! Этого Борьку об дорогу не расшибешь, он пусть хоть селится там, а ты, тварь гнилая, ты что там делал? Опять гайки подбирал? Чтоб тебе все эти гайки в зад напихали. Ну ничего…