Психологический портрет Юрия Лужкова

Белорусский Государственный Университет

Юридический факультет

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Психологический портрет  Юрия Лужкова.

 

 

 

 

 

 

 

 

Выполнила:

студентка III курса

10 группы

Кортовенко Н.С.

 

 

 

 

 

Минск 2000

 

“СВОИ МНЕ СКАЗКИ ГОВОРИТ…”

 

По темпераменту Лужков - сангвиник, то есть человек быстро, бурно возбудимый и быстро остывающий. Это позволяет ему, и быть вездесущим, и с небольшими перерывами на отдых делать кучу разных дел. Сангвиники - не самый массовый и наиболее конфликтный по отношению к другим тип темперамента. Для большинства людей в смысле следования ритму его жизни (лишь бы не останавливаться) Лужков не самый удобный начальник.

 

В полном соответствии с  темпераментом Лужков испытывает бурные, контрастные чувства - от ликования  до глубокого отчаяния. По количеству лидируют позитивные эмоции. В его голове преобладают образы объединения, слияния, в результате его чувства проявляется явно и открыто.

 

Лужков эмоционально позитивен  и конструктивен, одним словом, строитель  и сам о себе это знает: Бог  не создал меня диссидентом. Когда вижу пороки системы, хочется их исправить, а не разоблачать.

 

Он любит тепло и  уют (тепло, холод и прочие термины  осязания - вообще его любимые оценочные  слова), любит вкусно "покушать" и о том, как приготовить яичницу, может рассказывать часами, едва ли не в стихах. Негативные эмоции вызывает все уродливое, неестественное и противное, лишенное жизни и живости, муляжи.

 

Помимо умения радоваться и горевать Лужкову присуще чувство  удивления. Его удивляют события, когда  в них видно действие неких естественных (природных) законов и правил, существующих помимо воли человека. Тогда это чудо. Тогда экономика, чьи законы неподвластны человеку, - ее величество, а город, живущий по своим хозяйственным и социальным законам, - разборчивая царевна из сказки.

 

Отношение к власти у Лужкова  сыновнее, - задача власти, как он ее понимает, материнская - помогать и  защищать.

 

В людях Лужкова удивляет непредсказуемость, умение поступать  необычно, не так, как принято, и при  этом добиваться успеха. Иными словами, его удивляют прирожденные лидеры.

 

Лужков с удовольствием  вспоминает время, проведенное в  подчинении у таких людей - Попова, Ельцина, Примакова. Рядом с этими  чудесными персонажами он готов  работать на вторых ролях и ни в  коей мере не лукавит и не ловчит, восхищаясь Ельциным, или приглашая Примакова возглавить свой предвыборный блок.

 

Собственным чудесным свойством  Лужков считает умение принимать  решения, основываясь на интуиции, когда  разум ведет в одну сторону, а  что-то толкает в другую, достигать  состояния озарения.

 

Лужков не относится к  числу церковных людей, хотя церковь, не только православная, похоже, и привлекает его старинной (и тем самым, сказочной) обрядностью, тем не менее, вера играет в его жизни немаловажную роль.

 

Вера помогает ему принимать решения. Хотя на первом плане, конечно, стоит анализ прецедентов, организация коллективного обсуждения (Лужков не склонен давить и приказывать, придерживается принципа активизации коллективного разума, при котором задача руководителя помочь подчиненным не только правильно понять проблему, но и почувствовать принятое решение своим). Однако венцом процесса для него является “чудесное откровение”, подлинное чудо, когда есть повод подивиться воле провидения, когда сбываются смутные предощущения.

 

Лужкову вера позволяет принимать не только красивые решения, но красивые и простые решения, нередко единственные, то есть считать их таковыми.

 

“ВОТ БЕГАЕТ ДВОРОВЫЙ МАЛЬЧИК…”

 

В наиболее важные для формирования годы Лужков вместе с братьями остался  на попечении матери - отец их ушел на войну.

 

Воспитывал Лужкова двор. Так  же, как и мать, двор давал чувство  защищенности: Здесь искали помощи и защиты. Были неприятности, но их никто  не переживал в одиночестве. И  он же задавал кодекс поведения, был  учителем: Каждый знал, что можно делать, а чего нельзя просто потому, что не простит двор. (об учителях-персонах Лужков не вспоминает, наверное, с такими учителями ему не повезло). Похоже, что принципам дворовой этики

 

Лужков следует  и сегодня: держит слово (Честное  слово считалось святым.) помогает, но не опекает, точнее, умеет различать помощь и опеку (У кого не получится - сам виноват.) не выносит сор из избы - недаром пресса считает московскую власть непрозрачной и закрытой для критики (Круговая порука была непреложным законом жизни.) слывет жестким руководителем, но, скорее, первым среди равных (Втолковывать подобные вещи было делом двора, а не внешней власти.) в заданных рамках (Человек - существо адаптивное и легко приноравливается к тому, чего требует коллектив) дает подчиненным полную свободу и не вмешивается в их дела (делайте что угодно).

 

РАВНЫЙ СРЕДИ ПЕРВЫХ

 

Определение “лидер” к  Лужкову не подходит хотя бы потому, что у него начисто отсутствует  ощущение своей выделенности из общей  массы, скорее наоборот, в этом особом положении, когда теряется короткость отношений и простота нравов, он чувствует одиночество, вызывающее не гордость (как у орла), а отчаяние.

 

В воспоминаниях о детстве  у Лужкова практически не упоминаются  сверстники, то есть о них говорится, но они как бы не имеют имен. О своей детской компании Лужков везде говорит “мы”, не выделяя себя из круга друзей и приятелей. Похоже, эта модель оценки людей сохранилась у Лужкова и по сию пору: обычные люди, ровня, члены “команды” - это “мы”, не требующие персонального упоминания, персонально он говорит о “взрослых”, тех, кто, по его мнению, способен идти наперекор коллективу, не отчаиваться, оставаясь в одиночестве - и тем самым совершать “чудесные” поступки.

 

Лужков - человек команды, коллективности (в одиночку я никогда ничего не делал). С командой идет на штурм, с командой молится, с командой ликует. Его команда - чудесные помощники - не только в настоящем, ему помогают и “духи предков”. Недаром он так увлекся историей московского градоначалия - там, в прошлом находит себе поддержку и опору.

 

От членов команды ожидается  природненность - короткость отношений  и простота нравов. Трудно, наверное, играть в футбол и обращаться к  партнеру на “вы”, тем не менее, речь идет не о фамильярности, а об отрицании  статусных, официальных отношений, церемониалов и манерности.

 

Член команды - честный, здоровый, квалифицированный, непьющий человек. Но самое важное для Лужкова качество - честолюбие (я искал честолюбивых). С другими недостатками коллектив  справится (коллектив умеет ломать одиночек), но человек должен хотеть и уметь добиваться результата. Во главе своего избирательного штаба Лужков поставил Г. Бооса, не только энергичного и честолюбивого человека, но еще и сангвиника по темпераменту.

 

Будет результат - будет и признание. Признание и уважение окружающих по Лужкову безусловно необходимы, чем бы не заниматься (шесть лет Нефтяного института он проработал, убирая собственный двор и пользуясь уважением окружающих), в противном случае надо менять коллектив, менять место, “двор”. Но еще важнее самоуважение (в детстве: и чем сильнее это “бабах”, тем больше ты себя уважаешь). Поэтому, если коллектив деградирует, тогда, чтобы не потерять самоуважения, приходится переходить в другую команду.

 

Лужков болезненно реагирует  на вышучивание своих неудач (Могу многое переносить хладнокровно, но не насмехательство, когда оно справедливо), причем, главный судья - не окружающие, а собственное мнение (Помню, как на одном… концерте Геннадий Хазанов со сцены назвал Москву “городом вечнозеленых помидор”. Люди смеялись. Мне казалось, актер смотрел на меня). Ирония, как средство скрыто уязвить и скрыто защитить себя, - это оружие интеллигентного сословия - Лужкову не свойственна, хотя своей жене он этот недостаток (достоинство?) прощает. Впрочем, в отличие от Ельцина, он более терпим к чужим сословным правилам, доброжелателен; по крайней мере, историй о выбрасывании порченых за борт парохода на потеху “своим”, про него не рассказывают.

 

Индивидуальность  в своем кругу (то есть свою и “своих”) Лужков ценит невысоко (Тут авторов, думаю, вообще нет. Мы все - лишь слуги этой системы. Если что и отличало меня от других, то скорее как раз полное отсутствие интереса к себе, растворение в окружающем), высоко ценится команда. Вообще говоря, Лужков предпочитает полевые цветы окультуренным: Неяркие в одиночку, они очень красивы в букете.

 

Самое страшное для него - бойкот окружающих, стать в их кругу  порченым, испытывать тягостное чувство  отчуждения, одиночества, замкнутости, разорванности (после снятия Ельцина с поста начальника московского горкома ощущал беспредельное одиночество и отчаяние). Наибольшая ценность - чувство единства и солидарности, доброжелательность окружающих.

 

В последнее время Лужков часто появляется перед телекамерами, и перемены его настроения в зависимости от ситуации стали наглядны. Когда он один, лицо превращается в неподвижную маску, речь теряет живость и превращается в занудливый поток канцеляризмов; в толпе соратников, которую он любит таскать за собой, напротив, чувствует себя прекрасно, - шутит, улыбается, удачно подбирает слова. Более того, рядом с ним и под напором просыпающейся в нем здесь энергии многие сторонники тушуются и даже иногда “теряют в росте”, чего, похоже, он от них не требует.

 

КАК КОТ (УЧЕНЫЙ)

 

Лужков - человек места, а не идеи. Он родился, вырос и работал в одном городе, Москве, только постепенно расширял пространственные рамки от отдельного двора, о котором, тем не менее, не забывает (программа “Московские дворы”), до города, где, как ему кажется, люди сближены общей судьбой. Отсюда его одержимость ностальгией по детству - моя мечта - вернуть москвичам город - по сути, Лужков неосознанно хочет вернуться в прошлое, когда тепла доброжелательности было не в пример больше, чем в жесткой взрослой жизни.

 

Прогрессисты называют свое движение “Новая сила”, развернутый к прошлому, любитель оглядываться на детство Лужков выбирает “Отечество”, напоминающее не о будущем, а об отцах и дедах.

 

Он любит укорененных  людей, объединенных по воле судьбы общим  местом жизни, только там братство, там люди бережны, добры и родственны друг другу; пришельцы, толпа, те, кто по случаю собрались вместе - агрессивны, злобны и неразумны. Отсюда понятен один из главных принципов Лужкова - мы не меняем кадры. Дело не в людях, пустивших корни в данном месте, дело в системе, которую нужно наладить, переделать и которая будет работать сама. А дальше сработает коллективный инстинкт выживания и кадрам захочется встать в общей молитве. У кого не получится - сам виноват. Выживет он или нет, это как повезет.

 

“СКАЗКИ ПУШКИНА”

 

В восприятии Лужкова сохранилось  много ребяческого. Он до сих пор  видит в механизмах, предметах, продуктах, зданиях - живые организмы, требующие  заботы, любви и защиты. В голодные военные годы это были добрые живые  картофелины или теплый котел, около которого он грелся в мыловарне (там работала его мать), сейчас это пропадающие без ухода овощи на московских овощебазах, или разрушенный Храм Христа-Спасителя.

 

Народная (сказочная, фольклорная) культура занимает больше места в душе Лужкова, чем городская (элитарная, литературная). В лучшем случае, он пользуется ее внешним, поверхностным слоем. В этом смысле характерен эпизод из детства - ему довелось осваивать сказки Пушкина вначале не по книгам, а по пустым оберткам от одноименной шоколадки.

 

Его конфликт с московской интеллигенцией вряд ли разрешим: наблюдается явное  “возрастное” несходство вкусов. Лужкову  нравятся сказочные медведи и  цапли, причем не только рядом с детским  Зоопарком, но и у стен официозного  Кремля, нравится Петр-великан, нравится копать глубокие ямы и делать в них землянки (вроде торгового центра на Манежной площади), нравятся терема в псевдорусском стиле или здания, по очертаниям напоминающие костел, но с плывущими лебедями на фасаде. Ничего не поделаешь, Лужков не привык к рафинированному светскому искусству. Сложил как-то каменных идолов прошлой эпохи около музея - и пусть там играют дети. Искусство и детство в его представлениях переплетены теснее, чем кому-то, наверное, хотелось бы.

 

 

 

Психологический портрет составлен по книге воспоминаний “Мы дети твои, Москва” и текстам интервью.

 

18.12.2000