Психологический портрет героя романа «Белые ночи»

НОУ ВПО Гуманитарный Университет

Факультет социальной психологии

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Контрольная работа

 

По предмету «Консультативная психология»

 

Психологический портрет героя романа «Белые ночи»

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                                                                     Выполнила: студентка СП-10,

030301,

 з/о

 Шерстобитова А.Ш.

 

 

Проверила:

Кандидат психологических наук

Караваева Л.П.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Екатеринбург

2014

 

Как ни печальна судьба мечтателя, сам факт его появления в социально несправедливом обществе — залог преобразования этого общества.  
Мечтатель — новый человек в понимании Достоевского в 1840-е гг. — это своеобразный протест против действительности. «Есть, Настенька, если вы того не знаете, есть в Петербурге довольно странные уголки, — говорит герой «Белых ночей». — В эти места как будто не заглядывает то же солнце, которое светит для всех петербургских людей, а заглядывает какое-то другое, новое, как будто нарочно заказанное для этих углов, и светит на все иным, особенным светом... В этих углах проживают странные люди — мечтатели». 
Образ мечтателя является одним из центральных в творчестве молодого Достоевского. 
Мечтатель провёл большую часть своей жизни во внутреннем одиночестве - с самого начала герой признаётся, что он вот уже восемь лет как живёт в Петербурге, «и почти ни одного знакомства не умел завести». При этом он не замыкается в себе в своём углу, а напротив, с лёгкостью выходит в мир и, более того, чувствует потребность в прогулках среди людей, в неком «скольжении» по людскому потоку: «Но к чему мне знакомства? Мне и без того знаком весь Петербург». Создаётся впечатление открытости миру; в действительности же настоящих связей с людьми герой так и не завязывает. Мечтатель как будто значительную часть своей жизни проводит в общем временном потоке и не затрудняется с обозначением времени. Он рассказывает о старичке, с которым он «почти свёл дружбу» и с которым они встретились на третий день, после того как «не видались целые два дня». Но точно так же Мечтатель отмечает время своих «встреч» и с другими приятелями – петербургскими домами. Так, герой жалуется, что на прошлой неделе его розового «приятеля» красили в жёлтый цвет.  
 
Таким образом, ощущение контактов с другими – лишь поверхностное и обманчивое. Мечтатель как будто самодостаточен; не чувствует необходимости в «другом» - в понимании М.М. Бахтина - как в равноправном субъекте общения. Никогда во время своих прогулок по городу он не выходит за пределы своего «я», не проникает во внутренний мир другого и не вступает в ним в настоящий диалог. Другому просто сочиняется его история без его творческого соучастия. Мечтатель до встречи с Настенькой ведёт легкую игру с самим собой.  
 
Несмотря на то, что Мечтатель всё же замечает время и не замыкается в своём углу, ему не удаётся адекватно соотнести себя с настоящим и он не чувствует течения времени общей жизни. Мечтатель в «Белых ночах» признаётся, что три дня его мучило непонятное беспокойство, прежде чем он угадал его причину: с наступлением лета петербуржцы переезжают на дачу, город пустеет. Осознание действительности, соотнесение себя с общим временем даётся не сразу и с трудом. Беспокойство становится началом пробуждения: герой с недоумением осматривает «свои зелёные закоптелые стены, потолок, завешанный паутиной», а потом наконец вдруг приходит к выводу: «… словно забыли меня, словно я для них был и в самом деле чужой!».  
 
До появления ощущения беспокойства герой Достоевского замечает течение дней постольку, поскольку оно совпадает с его внутренним отсчётом своих же впечатлений и чувств. Вообще, фиксация сроков происходящего вовсе не означает, что герой замечает течение времени, чувствует длительность состояний или событий. Мечтатель может назвать начало и конец события, но не может сказать, как долго оно длилось, так как у него нет чувства вовлечённости и сопричастности к бытию и «живой жизни». Интересно, что сам герой Достоевского говорит о созерцании как о наиболее характерном для мечтателя состоянии: «Когда я говорю – смотрит, так я лгу: он не смотрит, но созерцает как-то безотчётно, как будто усталый или занятый в то же время каким-нибудь другим, более интересным предметом, так что разве мельком, почти невольно, может уделить время на всё окружающее».  
 
В настоящем времени реальной жизни герой чувствует себя некомфортно и постоянно стремятся уйти в своё внутреннее время фантазий. В итоге герой перестаёт реагировать на настоящее, и его конфликт с настоящим временем, проходящей мимо реальностью, существующей по своим законам, становится неизбежным: «Теперь «богиня фантазия» <...> уже заткала прихотливою рукою свою золотую основу <...> перенесла его прихотливою рукою на седьмое хрустальное небо с превосходного гранитного тротуара, по которому он идёт восвояси. Попробуйте остановить его теперь, спросите его вдруг: где он теперь стоит, по каким улицам шёл? - он наверно бы ничего не припомнил, ни того, где ходил, ни того, где стоял теперь, и, покраснев с досады, непременно солгал бы что-нибудь для спасения приличий». Склонность к созерцанию сочетается с усиленным самоанализом и глубоким погружением в своё внутреннее время.  
 
Итак, Мечтатель не живёт в настоящем времени. Настоящее, реальная жизнь проходят мимо него, и, что важно, Мечтатель, постоянно рефлексирующий над собой, понимает это, когда рассказывает Настеньке о странных петербургских уголках, в которых жизнь протекает совсем иначе, чем для других людей: «В этих уголках <...> выживается как будто совсем другая жизнь, не похожая на ту, которая возле нас кипит, а такая, которая может быть в тридесятом неведомом царстве, а не у нас, в наше серьёзное-пресерьёзное время». Таким образом, в мире мечтателей Достоевского, параллельно существуют как бы два времени: безвременье мечтаний и настоящее живой, протекающей мимо Мечтателя жизни. Важно, что знание об этом вводится также в кругозор осмысляющего свою жизнь героя. 
 
При отсутствии живого контакта с настоящим, герой оказывается совершенно не укоренён во времени. У него нет смыслового прошлого, нет истории, которую он бы нёс в настоящем и за которую бы мстил «другому». В то же время у него нет и цели, которая каким-то образом ориентировала бы его в будущем; жизнь не мыслится героем как линейная временная последовательность. Существование Мечтателя призрачно и похоже на сновидение, дано вне времени.  
 
Само течение времени оказывается для мечтателя крайне проблематичным, потому что напоминает ему о его несостоятельности и неизменно связано с ощущением внутреннего краха. В факте течения времени заключается экзистенциальная трагедия Мечтателя. Он в минуты сильнейшей тоски начинает чувствовать, что «никогда не способен начать жить настоящею жизнью, <...> потерял всякий такт, всякое чутьё в настоящем, действительном» - и в минуты тоски проклинает себя, потому что после фантастических ночей на него «находят минуты отрезвления, которые ужасны». 

 
Мечтатель не мыслит себе будущего, так как там будет та же пустая жизнь, «… в будущем – опять одиночество, опять эта затхлая, ненужная жизнь». Герой «Белых ночей», лишённый будущей перспективы, пребывает в безвременьи своих снов и мечтаний: «Новый сон – новое счастье! Новый приём утончённого сладострастного яда! О, что ему в нашей действительной жизни!».  
В качестве способа личностного преодоления времени мечты у героя Достоевского уравниваются со снами. При первой встрече с Настенькой восторженный мечтатель признаётся: «Точно сон, а я даже и во сне не гадал, что когда-нибудь буду говорить хоть с какой-нибудь женщиной». В этот момент он в своих грёзах творчески преобразует действительность. Чуть позже Мечтатель говорит Настеньке, что уже много раз был влюблён «и в кого, в идеал, в ту, которая приснится во сне» и тут же добавляет: «Я создаю в мечтах целые романы». Здесь знаменателен переход снов в мечты, а последних - в романы.

Настенька, которой суждено было стать «другим» для протагониста «Белых ночей», как и Мечтатель, очень одинока: бабушка её никуда не пускает, так что она «почти разучилась совсем говорить». Интересно и то, что она сама причисляет себя к типу мечтателей. И всё же по сравнению главным героем, Настенька гораздо больше живёт во времени: у неё есть реальная история в прошлом, которой она готова поделиться. Рассказывая свою историю, героиня, как и Мечтатель, точно называет сроки событий, однако ей доступно и особое переживание внутренней, субъективной длительности: повествуя о том, как накануне отъезда жильца ночью с узелком пришла к нему, Настенька говорит, что «шла целый час по лестнице».  
 
При некотором сходстве душевного опыта, герои по-разному ориентированы во времени. Настенька вся находится в ожидании и устремлена в будущее – такая установка начинает корректировать ощущение времени Мечтателя. Только после встречи с героиней будущее, пусть самое ближайшее, появляется в его временной перспективе - расставаясь с Настенькой, он несколько раз повторяет: «До завтра!» 
 
Однако Настенька вовсе не слепа, как на то сетует Мечтатель, и чувствует, что эти «белые ночи» стали для героя моментом встречи с настоящим, обретения чувства реальности. Но при глубоком – возможно, инстинктивном - понимании того, что происходит с героем, Настенька не хочет признать свою причастность к этим изменениям.  
 
Мечтатель рассказывает Настеньке об очень странном пережитом им психологическом опыте, описывая его так: «… как будто время для меня остановилось, как будто одно ощущение, одно чувство должно было остаться с этого времени во мне навечно, как будто одна минута должна была продолжаться целую вечность и словно вся жизнь остановилась для меня». У Мечтателя никогда не было минуты столь интенсивного переживания настоящего – чувства полного слияния с настоящим, растворения в нём. Это чувство глубокой внутренней сопричастности бытию ошеломляет героя, который до того момента не вступал во взаимодействие с «другими» и жил «созерцая». Конечно, здесь герой говорит вовсе не о минуте как о временной категории, но о минуте-чувстве, полностью овладевающей человеком и становящейся концентрацией всей его духовной и душевной жизни и всех устремлений. В такую минуту человек прозревает сущность бытия и прикасается к вечности. Мечтатель говорит: «Когда я проснулся, мне казалось, что какой-то музыкальный мотив, давно знакомый, где-то прежде слышанный, забытый и сладостный, теперь вспоминался мне. Мне казалось, что он всю жизнь просился из души моей, и только теперь…». Вся прежняя жизнь мечтателя и созерцателя была подготовкой к этой «минуте блаженства», в которой вдруг сконцентрировался весь смысл его существования.  
 
Однако герою не удаётся донести своё чувство – переживание минуты – до Настеньки; героиня совсем по-другому воспринимает время, не живёт настоящей минутой-чувством, но вся в ожидании будущего. В ответ на слова Мечтателя об остановившейся минуте, героиня восклицает: «… как же всё это так? Я не понимаю ни слова». Желая передать другому своё ощущение времени, герой хочет, чтобы другой понял и разделил его чувство. И когда Настенька, догадавшись о том, что Мечтатель хотел сказать ей о своей любви, делает вид, что ничего не понимает, шутит и кокетничает, рассерженный герой в припадке злости вдруг снова, уже по-другому, обращает её внимание на время – на этот раз оно не останавливается, а неумолимо течёт: с отдалённой городской башни доносится звук колокола, отбивающего одиннадцать ударов, означающих, что жилец Настеньки не придёт.  
 
Выздоравливающий, по словам самой же Настеньки, от болезни созерцания, Мечтатель не протяжении их третьей встречи гораздо лучше чувствует настоящее и поток времени в своём сознании. Настенька же как будто совсем теряет к нему касание. После того как мечтателю не удалось погрузить Настеньку в своё индивидуальное время, в остановившуюся минуту-чувство, он обращает её внимание на общее, объективное время – но и в том и в другом случае это попытка насильственного вмешательства во внутреннее, психологическое время «другого».  
 
Герой тут же раскаивается в своём припадке раздражения – и, чтобы утешить Настеньку, снова прибегает к «игре» с психологическим временем, переворачивая реальную ситуацию: «… вы и меня обманули и завлекли, Настенька, так что я и времени счёт потерял…» Читателю понятно, что сам герой уже не теряет счёта времени, он ближе к настоящему, чем Настенька, ориентированная на цель в будущем, не видящая и не чувствующая временного отрезка, отделяющего от неё. Отмечать время можно только чувствуя свою причастность к нему, ощущая в себе временной поток. В этой связи показательно, что Настенька хорошо – по часам – помнит знаковые, глубоко психологически пережитые моменты: время её знакомства с жильцом, вечер их последнего свидания - но оказывается вне времени сейчас, потому что не полагает никакой ценности в настоящем моменте. Интересно, что потом в письме Мечтателю Настенька скажет, что его любовь к ней запечатлелась в её памяти «как сладкий сон, который долго помнишь после пробуждения» – иными словами в восприятии героини из их встреч на протяжении белых ночей изъята категория времени, потому что во сне «перескакиваешь <...> через пространство и время». Возможно, поэтому именно Мечтателю всё остро переживающему здесь и сейчас - удаётся найти объяснение в «объективном времени»: «Вы только подумайте: он едва мог получить письмо; положим, ему нельзя прийти, положим, он будет отвечать, так письмо придёт не раньше как завтра».  
 
Очень симптоматично, что хотя герой-мечтатель Достоевского наконец в полной мере и ощутил настоящее время, ему так и не удаётся соотнести своё внутреннее время с временем другого человека – он очень легко обманывается и увлекается лихорадочными планами на их совместное будущее.  
Интересно, что «целая минута блаженства» в жизни мечтателя действительно как будто для него остановилась и должна была длиться вечно. В «Белых ночах» повествование построено как воспоминание, но в этом воспоминании нет разницы между восприятием рассказанных событий «тогда» и «теперь»; герой-участник событий и повествователь – всегда один и тот же, нет никакого временного отстояния в его чувствах и опыте – он всегда неизменно с нежностью говорит о Настеньке, и уже тогда он всё понимал точно так же, как сейчас. Мечтатель и по прошествии нескольких лет оказался не затронут временем – отчасти потому что жил прошлой «минутой блаженства», после которой будущее ему уже представлялось безотрадным. «Минута блаженства» замкнута в себе, самоценна, не вливается в общий временной поток, стремящийся в будущее, а остаётся в прошлом как воспоминание. Помня о «минуте» блаженства, «живой жизни», Мечтатель возвращается к прежнему созерцательному скольжению по поверхности бытия – не случайна кольцевая композиция «романа»: герой возвращается в свою пыльную комнату и к прежнему ощущению времени – с той только разницей, что у него теперь появляется «история» в прошлом.  
 
Белые ночи» — повесть об одиночестве человека, не нашедшего себя в несправедливом мире, о несостоявшемся счастье. Герою неведомы эгоистические побуждения. Он готов всем пожертвовать для другого и стремится устроить счастье Настеньки, ни на минуту не задумываясь над тем, что любовь к нему Настеньки — единственное, что от может получить от жизни. Любовь мечтателя к Настеньке бескорыстна, доверчива и так же чиста, как белые ночи. Это чувство спасает героя от «греха» мечтательства и утоляет жажду настоящей жизни. Но участь его печальна. Он снова одинок. Однако безысходного трагизма в повести нет. Мечтатель благословляет свою возлюбленную: «Да будет ясно твое небо, да будет светла и безмятежна милая улыбка твоя, да будешь ты благословенна за минуту блаженства и счастия, которое ты дала другому, одинокому, благодарному сердцу!»

Счастье — это не жизненная удача, а простое, искреннее проявление жизни, пусть даже печальное или трагическое, — вот мысль Достоевского. Но писатель, увлекавшийся утопическим социализмом в период создания «Белых ночей», пронизывает тему человеческого счастья идеей всеобщего братства, мечтой о новых людях и новой жизни. «Послушайте, — говорит Настенька, — зачем мы все не так, как бы братья с братьями?» 
«Влюбленная дружба» Мечтателя и Настеньки, мелодия Д. Россини, промелькнувшая минута блаженства, белые ночи — такова прозрачная и волшебная ткань этой повести, такая же прозрачная и волшебная, как петербургские белые ночи. 
 
 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Список литературы:

 
 
1. Достоевский Ф.М. Белые ночи. Роман 
2. Бем А.Л. Достоевский. Психоаналитические этюды. // Исследования. Письма о литературе. М., 2001. 
3. Научно-культурологический журнал «Релга» №10 [173] 20.07.2008 статья Галышевой М.П.

4. Белов С.В. Ф.М. Достоевский. Энциклопедия. — М.: Просвещение. — 2010. — С. 89—92. 

5. Бергсон А. Творческая эволюция. М.-СПб., 1914, С. 179.