Ю.М. Лотман и его культурно исторический подход

Реферат:

  Ю.М. Лотман

                          и его культурно исторический подход

ВВЕДЕНИЕ

      Речь пойдет об одном из важнейших истоков мучительного восстановления культурологических традиций в России - о всемирно известной теперь Московско-Тартуской семиотической школе, неотъемлемо связанной с именем Юрия Михайловича Лотмана.

Юрий Лотман – это эпоха в истории русской и мировой культуры. Один из основателей семиотической школы, филолог, искусствовед, ученый с мировым именем, Юрий Михайлович стал творцом уникального, культурного пространства, реальной столицей которого стал город Тарту.

      Начав свой путь, как традиционный историк литературы, Лотман приходит к универсальной теории культуры и философии истории. Его лекции: о Гоголе, Пушкине, Баратынском, Тютчеве, исследования о жизни и творчестве Карамзина и Пушкина широко известны за пределами Эстонии и России. Огромная сила интуиции и художественное начало Лотмана помогали ему воспринимать людей далекой эпохи, их поведение, творчество и быт, как будто он был их современником, поэтому книги Лотмана о Пушкине и Карамзине пользуются такой популярностью у широкого читателя.

Список печатных трудов Юрия Михайловича  Лотмана насчитывает более 780 названий. Известны работы Лотмана по литературе, искусству, культуре, семиотике, его статьи, публикуемые в ученых записках Тартуского университета, его письма к Ефиму Григорьевичу Эткинду, Лидии Яковлевне Гинзбург, Михаилу Аркадьевичу Бриксману, письма к Анне Андреевне Ахматовой, хранящиеся в Отделе рукописей нашей библиотеки. В Российской национальной библиотеке также находятся письма Лотмана к Борису Федоровичу Егорову и другим литературоведам, хранящиеся в их личных фондах Отдела рукописей .

             Не только идеологический контроль, но и само умонастроение научной среды 60-х годов не слишком благоприятствовало самостоятельному развитию гуманитарных исследований. Идеалом научности считались точные науки и прежде всего математика. Структуралистский подход воспринимался в этой среде как путь математизации гуманитарного знания, позволяющий сблизить последнее с точным и тем самым освободить от рабской идеологической зависимости. Любая попытка традиционных гуманитариев отстоять свою автономию от точных наук, подчеркнуть специфику человеческих феноменов воспринималась как согласие оставаться на привязи у исторического материализма. Впрочем, очень часто так оно и бывало, хотя в ту пору активно работали в науке А. Ф. Лосев, М. М. Бахтин, Д. С. Лихачев, В. Я. Пропп, А. А. Реформатский и другие, хранившие специфически гуманитарную научную традицию. И все же не они тогда определяли научный климат. Парадокс Лотмана состоял в том, что, развернув свою деятельность внутри структуралистской парадигмы, участвуя в структуралистско-семиотических начинаниях, он одновременно дистанцировался от них, не поступался гуманитарным содержанием в угоду господствующей моде, хотя и не втягивался в нелегкую борьбу с естественно-научным подходом к культурным феноменам. Он занимался своим профессиональным делом - так, как он его понимал, не отказываясь и от общения с широкой аудиторией семиотиков-структуралистов естественно-научного склада.

            На переломе 60-х и 70-х годов, когда идеологическая атмосфера в московских гуманитарных центрах сгустилась, Лотман стал чаще и охотнее выступать на семинаре отдела семиотики ВИНИТИ, тематика которого охватывала прикладные направления и потому меньше преследовалась. Лотйан и его соратники представляли на этом семинаре "гуманитарный фланг" семиотики, и, чтобы послушать "Юрмиха", туда сбегалось множество публики из разных научных учреждений. В эти годы появились его замечательные комментарии к "Евгению Онегину", работы о Пушкине, Гоголе, вообще о русской литературе и культуре XVIII и XIX веков. О соотношении культурологического творчества Лотмана с его исходной научной профессией - литературоведением - можно косвенно судить по характерной цитате из статьи С. П. Залыгина ("Новый мир", 1991, № 11, стр. 229): "У литературы есть преимущество: ее нельзя лишить гласных (или негласных, это уж другой вопрос), размышлений о самой себе. Примеры тому - хотя бы Лосев, хотя бы Бахтин, Лотман, Лихачев..." Явная спонтанность этого списка, как бы нечаянно возникшее сочетание очень разных имен красноречиво говорит о месте Ю. М. Лотмана в русской науке. Ведь все упомянутые лица - не просто литературоведы, а еще (если не в первую очередь) философы и историки культуры. Только это и дало им возможность сделать столь значительный вклад в науку о литературе.

          В концепции семиотики культуры, развиваемой Ю. М. Лотманом, основной категорией был текст, и это провозглашалось достаточно настойчиво. Сама культура рассматривалась как механизм порождения текстов, как пространство их функционирования. На страницах Тартуских сборников всерьез обсуждалось, что есть текст в той или иной культуре, даже что является в большей или меньшей степени текстом. Скажем, в христианской культуре Библия в большей мере текст, чем рыцарский роман, а в эпоху застоя самиздатская рукописи служила в большей мере текстом, чем газетная статья или официально рекомендуемая книга.

          Культура при этом истолковывалась как коллективный интеллект. Этому кругу идей Ю. М. Лотман посвятил помимо статей книгу "Культура как коллективный интеллект и проблемы искусственного разума" (1977). Однако, в отличие от традиционной для математизированной семиотики постановки, задачи о переводе текстов с помощью искусственного интеллекта, Ю. М. Лотман подчеркивает здесь характерный для культуры феномен принципиальной непереводимости текстов разного типа, обеспечивающий "лавинообразное самовозрастание смыслов" и стимулирующий творческое (то есть, по Лотману, создающее новые тексты) сознание.

             Речь идет о том, что в смыслообразовании принципиально должны участвовать две системы кодирования, между которыми имеет место отношение непереводимости, придающее трансформациям текста непредсказуемый характер. Такого рода явления происходят, по мнению Лотмана, например, когда "западная" цивилизация пытается пересказать необычные для нее и тем самым выглядящие как иррациональные тексты "восточных" цивилизаций. В результате генерируются тексты, новые для обеих цивилизаций. Эти идеи развиты Лотманом в статье "Мозг-текст-культура-искусственный интеллект"

        Любопытно, что название известного литературоведческого ежегодника "Контекст" возникло как антитеза "тексту" - основному понятию в научной школе Ю. М. Лотмана; тут подчеркивалось, что литературный текст не самодостаточен. Сегодня эти споры отошли в историю, и вряд ли само противопоставление текста и контекста как враждующих идейных символов сохранило актуальность, ибо именно Лотман очень многое в своих литературных штудиях строил на весьма детальном всматривании в культурный контекст. Достаточно вспомнить, сколь любовно он фиксирует подробности, необходимые для понимания текста "Евгения Онегина",- от расположения строений в усадьбе Лариных до нарушений дуэльного кодекса секундантами Онегина и Ленского. Припоминается и доклад Лотмана о Гоголе, где совсем нетривиально объяснялось, что в сцене хвастовства Хлестакова было заведомым враньем, а что вполне могло быть правдой. Сегодня один из авторов "Контекста" М. Бахтин и апологет исследования текстов Ю. Лотман естественно упоминаются в едином ряду имен.

       М . Бахтину пришлось побывать только на одной из знаменитых тартуских школ. Это было уже в 1987 году на той же спортивной базе Тартуского университета близ Отепя, расположенной на берегу живописного озера, среди лесистых холмов. Перед этим в течение семнадцати или восемнадцати лет школу не удавалось собрать ввиду опальности и самого научного направления, и его главы. Перестройка все же подарила такую возможность, которой по целому ряду причин, скорее всего суждено оказаться последней.

         Конференция открылась блистательным докладом Юрия Михайловича, сделанным в конференц-зале университетской библиотеки. Доклад этот был посвящен анализу культурного механизма, в результате которого возникают процессы над ведьмами. Докладчик отнюдь не пытался играть на актуальности темы, на политических подтекстах и т. п. Это был вполне академический, очень ясный и глубокий анализ аффекта страха, порождающего массовые поиски и преследования ведьм. Докладчик подчеркнул, что вопреки ходячим мнениям преследование ведьм отнюдь не средневековое явление. Оно возникло почти одновременно с открытием Америки Колумбом. Нарушилась устойчивость и неизменность средневекового мира, стал невероятно быстро меняться образ жизни - отсюда страхи, поиски врагов в ближайшем окружении. Любопытно было наблюдение, что в число подозреваемых попадали самые старые и самые молодые, самые красивые и на редкость уродливые, самые умные и отпетые дуры. Словом, опасения и подозрения вызывали все лица, заметно отклоняющиеся от средней нормы, чем-то отмеченные - положительно или отрицательно.

            Тут шли в ход галлюциногенные средства, извращенное поведение. В настоящем же средневековье не только не было процессов над ведьмами, но и сама вера в существование таковых неоднократно объявлялась суеверием. В связи с этим докладчик рассказал об истории создания печально известной книги "Молот ведьм", первоначальной задачей которой было доказать существование самого явления ведовства, чем и обосновывалась необходимость преследований и судебных процессов. Это был один из лучших, слышанных мною, докладов Лотмана, ибо в нем гармонически сочетались обе его сильные стороны - тонкий отбор исторических деталей, опирающийся на глубокое знание, и умение строить четкие объясняющие концепции, хорошо согласующиеся с этими конкретными деталями. Злободневность на Лотмана никогда не давила; аналогии с современностью могли естественным образом возникать, но никак не были главной целью автора.

          Идеи Лотмана трудно артикулировать в отчетливых дискурсивных формулировках: они требуют бесконечного прописывания деталей и представляются выражением его интуитивного видения культуры, которое развертывается скорее как живописное изображение, чем строгий геометрический чертеж.

          В некотором смысле противоположной оказалась ситуация М. М. Бахтина - гуманитария до мозга костей, никак не связанного с точными методами изучения культуры, подчеркивающего постоянно роль поступка как свободного действия. Но именно Бахтин сумел ввести в оборот фундаментальные идеи и принципы (карнавализация, полифонический диалог и др.), которые очень легко могут быть артикулированы в четких и ясных формулировках, даже без опоры на тот огромный материал, из которого они выросли.

          Сегодня все виднее, что в семиотическом подходе Лотмана к литературе и культуре главное - отнюдь не формальные схемы и уж никак не навязывание этих схем культурно-историческому материалу. Главное же (по крайней мере, с моей точки зрения) - это выявление конкретных смыслов, выражаемых знаковыми средствами (текстами) той или иной культуры. При этом тексты активно воздействуют на свой контекст, создавая новые образцы культурного поведения. В работах Лотмана можно найти многое о литературных прообразах поведения декабристов, о многочисленных печориных, появившихся под влиянием прозы Лермонтова и т. д. В сущности, научное кредо Юрия Михайловича гораздо ближе к историческому литературоведению, чем к последовательному структурализму в духе В. Я. Проппа. Для Лотмана историческая конкретика текста (вплоть до деталей быта, в которых он, как никто иной, умеет прочитывать культурные смыслы) гораздо важнее, чем структурные инварианты этого текста, его абстрактные архетипы по образцу инвариантов волшебной сказки, открытых Проппом.

             Вместе с тем Лотман в своей интерпретации культуры остается универсалистом. Разумеется, культура принципиально локальна в пространстве и во времени: каждая эпоха, каждая местность порождают огромное число своеобразных образцов поведения, культурных штрихов, стилевых особенностей. Высочайший профессионал, Ю. М. Лотман чувствует себя в этом многообразии как рыба в воде, но каждый раз его истолкование позволяет ощутить универсальность культурных смыслов. Происходит чудо узнавания в людях, населяющих другие эпохи и страны, существ, себе подобных. А это уже достижение нравственное (притом полученное строго профессиональными средствами) - увидеть собрата в человеке, инако одевающемся, инако реагирующем, инако мыслящем.

              Культурологический подход предполагает изучение литературы в единстве со всем набором культурообразующих текстов. Литература с этой точки зрения теряет свою предметную автономность. Лотман не первый и не единственный рассматривает функционирование литературы в такой перспективе, но, может быть, именно в его работах этот подход достиг наибольшей органичности. Сам же феномен культуры приобретает статус автономного предмета научной дисциплины - семиотики культуры, без попыток его редукции к иным сущностям - материальным или духовным. (Этим никак не отрицается возможность других подходов к исследованию культуры; так, например, социология культуры рассматривает культурные феномены не с точки зрения порождения и перекодирования культурных текстов, но с точки зрения реализуемых в культуре социальных функций.)

          Надо подчеркнуть, что автономность культуры как дисциплинарного предмета здесь рассматривается лишь в гносеологическом аспекте - это один из путей ее познания. Совсем иной вопрос - об онтологическом отношении культуры к сфере духовного. Безрелигиозный взгляд на культуру может привести не только к отрицанию ее самостоятельной роли (представлению о ее вторичности по отношению к сфере производства), но и, напротив, к отождествлению культуры с областью духовного в целом, к своего рода сакрализации культуры, ввиду отсутствия понятий об Абсолюте, задающем точку отсчета для человеческого бытия. С религиозной точки зрения культура есть самореализация Духа, среда, через которую Дух может воздействовать на человека, открываться человеку, а утрата духовных даров ведет к деградации и гибели культуры. Опыт тоталитаризма показывает, что отрыв от духовных корней превращает культуру в инструмент идеологического манипулирования сознанием, в презренную служанку идеологии.

Какова же позиция Ю. М. Лотмана по поводу онтологического статуса культуры?, В этом смысле представляется принципиальным то, что концепция культуры по Лотману всегда предполагает спонтанность генерирования новых текстов, то есть неполную запрограммированность культурных механизмов.

        Действующие в культуре законы оставляют место для свободного проявления Духа. Можно даже сказать сильнее: принципиальное многообразие способов "поведения" культурных текстов, многообразие способов их прочтения и перекодирования создает открытое пространство смыслов, в котором есть место для свободного самовыражения и самораскрытия Духа. Культура оказывается предрасположенной к духовному сотворчеству, но не претендующей на абсолютность духовного авторитета.

         Профессорски серьезное отношение Ю. М. Лотмана к культуре как научному предмету оборачивается рыцарской защитой культуры как пространства, где формируется человеческое достоинство, где человек способен получать духовные дары. Среди традиционных иллюстраций к сказке Льюиса Кэрролла "Алиса в Зазеркалье" есть изображение белого рыцаря, которое выглядит шаржем на Юрия Михайловича. Собственно, сам этот образ был автошаржем создателя сказки, и потому такое сопоставление вполне уместно. Белый рыцарь несет через плечо перевернутый почтовый ящик -- символ культурной коммуникации, значимой для каждого отдельного человека, приобщенного к культуре.

         В применении к самому Юрию Михайловичу это еще символ отсутствия само собой разумеющихся знаков научного признания. В Академию наук СССР он не мог быть избран по идеологическим причинам - там были зарезервированы места для отставных идеологических вождей. (Не могло быть речи и о месте академика для Бахтина и Лосева, а избрание узника Соловков Лихачева - почти невероятная случайность.) В Российскую академию Лотман не попал как гражданин уже иного государства, а в его Эстонии кому-то пришло в голову потребовать от него сдачи экзамена по эстонскому языку, от чего он решительно отказался (хотя за годы, прожитые в Тарту, он эстонским языком овладел).